— Да не может быть!
— Эти шесть человек, — продолжал Половски, — были бизнесмены и служащие с Севера, которые хотели положить конец рабству. Мы не можем точно всех перечислить, но несколько имен попадаются снова и снова. Джейбез Хэммонд, Геррит Смит, Лайсэндер Спунер. Похоже, что они, как и Хиггинсон, тоже как-то связаны с Шестеркой.
— Лайсэндер Спунер?
Половски пожал плечами.
— Как ты думаешь, мог я сам выдумать такое имя? По некоторым данным, они пытались втянуть в это и Дугласа. В набег Джона Брауна.
— Стивена Дугласа? Соперника Линкольна? Что за чепуха!
— Да нет, Фредерика Дугласа. Это был раб, который сбежал на Север и стал рупором движения аболиционистов. Он имел изрядный вес среди белых аболиционистов, потому что мог ссылаться на собственный опыт. Прекрасный оратор, талантливый писатель…
— Ладно, все ясно, — прервал его Ред. — Я знаю, кто это. Давай дальше.
— Так вот, Тайная Шестерка устроила встречу Брауна и Дугласа. По-моему, это случилось в Рочестере, штат Нью-Йорк. Браун пытался уговорить Дугласа идти вместе с ним на Харперс-Ферри, но Дуглас отказался. Впоследствии апологеты Брауна пытались изобразить дело так, будто Дуглас струсил. Но этого не было. Дуглас решил, что Браун совсем спятил. Что он фанатик вроде Чарли Мэнсона. Что если Браун приведет в действие свой план, это нанесет ущерб делу. Что это вызовет симпатию к рабовладельцам и заставит их уйти в глухую защиту, отвергать даже самые умеренные планы освобождения рабов. Дуглас стоял за расширение «подземной железной дороги». Лучше пусть рабы убегают, чем похищать их. Он считал, что рабы должны освобождать себя сами, как сделал он.
— Значит, это Шестерка стояла за Брауном!
Ред удовлетворенно кивнул. Теперь все понятно. Такие закулисные маневры были в те времена сильной стороной Общества. Когда еще не изобрели других способов и более совершенных средств связи. Гражданская война началась в такой момент, когда это не следовало ни из каких расчетов. Ни единой ошибки в расчетах так никто и не нашел, а ведь Куинн проверял их очень старательно. Значит, просто работали две группы с противоположными целями. Нет, точнее — с противоположными методами. Очень может быть, что этим все и объясняется. Эффект взаимодействия. Когда каждая группа ничего не знает о том, что предпринимает другая. А решающую роль сыграл Браун — и в Канзасе, и в Харперс-Ферри. И разве не Роберт Э.Ли командовал морскими пехотинцами, которые штурмовали арсенал? Определенно это был узел с малой вероятностью и очень важными последствиями.
— А вы еще не пробовали все это смоделировать, введя в расчеты Шестерку?
Половски взглянул на него.
— Конечно, мне больше делать нечего, как переписывать всю Главную программу.
— Ладно, Уолтер, понимаю.
«Хотел бы я знать, когда вернется Сара, — подумал Ред. — Это дело как раз по ней».
— Одно только странно, — сказал Босуорт.
Ред поднял на него глаза. Умник стоял нахмурившись.
— Что?
— Понимаете, мы взяли за основу то, что узнали об их тогдашних действиях, и попробовали поискать следы Шестерки в более позднее время, вплоть до наших дней. Факторный анализ, понимаете? Так вот, они оставили вполне явственный след — цепочку исторических аномалий, которая тянется примерно до 1890-х годов. А дальше обрывается.
— Группа развалилась?
— Дальше встречаются еще аномалии, которые не поддаются объяснению. Опять-таки кое-какие из них могут быть случайными, но потом появляются по меньшей мере два следа.
— Два следа? — переспросил Ред.
— Да. Если считать следом группу аномалий, направленных на достижение одной и той же цели.
— Это, конечно, нелегко доказать, — заметил Половски. — Даже если мы будем знать — или предполагать, — кто были эти деятели, и иметь хотя бы некоторое представление об их мотивах. Ведь в каждом узле последствия могли оказаться совсем не такими, каких они хотели. Бывали случаи, когда и Общество, и Ассоциация делали ошибки в расчетах.
— Я знаю, — сказал Босуорт. — Там есть два узла, связанные с Уинфилдом Скоттом и Робертом Ли, которые никак не соответствуют ни целям Общества, ни целям Шестерки, насколько мы их понимаем. Может, это и были осечки. А Сара говорила, что и в Европе есть два таких узла, по поводу которых мы пока ничего не можем сказать. Возможно, Шестерка пыталась проникнуть и туда. Но я почти убежден, что есть по меньшей мере два вполне определенных комплекса аномалий, которые не имеют отношения ни к нам, ни к ним. Плюс разрозненные одиночные случайности.
— Похоже, что Шестерка тоже раскололась, — сказал Половски.
— Только второй след просуществовал недолго, — добавил Босуорт. — Он сходит на нет где-то в начале века.
Ред кивнул.
— Не сомневаюсь, что для них тоже должна была возникнуть дилемма Карсона.
«Как и для Ассоциации, — подумал он, и эта мысль поразила его. — Ведь и мы разыгрываем ту же самую пьесу! Впрочем, я пытаюсь наложить собственные мемы на действия Ассоциации — похоже, комплекс мемов, унаследованный от Куинна, с годами потерял силу». Тем не менее эта мысль его сильно обеспокоила. Пусть даже неверная, уж очень она отдает детерминизмом. Словно он всего лишь марионетка в руках неведомых исторических сил, которые вынудили его организовать свой маленький заговор.
Все это, конечно, чепуха. Расчеты говорят только одно — что это должно случиться. Они не говорят, кто и как это должен сделать. Тем не менее ему было не по себе. Как будто заглянул в микроскоп и видишь, что сам себе машешь оттуда рукой.
— Эй! — сказал вдруг Умник. — А это еще кто?
Он показал рукой вверх по склону. Ред заслонил глаза от солнца, стоявшего над самым гребнем гор, и вгляделся. Там, на краю скалы, кто-то стоял, размахивая руками и что-то крича. Ред прищурился, пытаясь разглядеть, кто это. Потом он удовлетворенно улыбнулся про себя.
— Сара вернулась, — сказал он.
10
— Что это вы читаете, Джереми?
Джереми поднял глаза от книги и увидел, что к нему за столик подсела Гвинн. Он сидел в университетском кафе, попивая джин с тоником, на столе перед ним лежала открытая книга большого формата в сафьяновом переплете, а рядом аккуратная стопка картонных папок. В зубах у Гвинн была крепко зажата трубка из кукурузного початка — к счастью, не зажженная. Рядом с Гвинн присела на краешек стула Пенни Куик.
— Привет, Джерри, — сказала она с улыбкой.
Он посмотрел на Пенни, потом на Гвинн.
— Что, заседание уже кончилось?
— Джереми, уже десять часов! — Гвинн взяла в руки книгу и взглянула на корешок. — Генри Томас Бокль? О господи! — Она удивленно подняла брови. — Боюсь, в наше время он немного вышел из моды. Кто сейчас читает Бокля? Этот старомодный цветистый стиль…
Джереми пожал плечами.
— Херкимер что-то о нем говорил на вечере знакомства месяц назад, и я заинтересовался. Он говорил, что Бокль оказался не прав. А кто такой этот чертов Бокль и в чем он оказался не прав? Очевидно, это имеет какое-то отношение к тому, чем занимается наша группа, иначе Вейн не стал бы об этом говорить. И вот… — Неопределенным жестом он показал в сторону книги и папок. Он чувствовал себя немного неуверенно, как любитель, который пытается что-то объяснить профессионалам. — И вот я разыскал его в библиотеке.
Гвинн взглянула на картонные папки.
— И, я вижу, взялись за дело всерьез. — Она дотронулась до руки Пенни. — Мы еще сделаем из Джерри историка, вот увидишь. Дай только срок.
— О, только не поддавайтесь, Джерри, — сказала Пенни, всплеснув руками. — Вам предстоит ужасная жизнь. Портишь себе зрение, получаешь гроши, а знакомые не могут понять, на что ты тратишь время.
Что бы ни говорила и ни делала эта стройная женщина с тонкими чертами лица, было видно, что она говорит и делает это с искренним увлечением. Джереми подумал, что она куда симпатичнее остальных ученых.
Подошел официант и принял у них заказ. Гвинн поудобнее пристроила свое массивное тело на сиденье из искусственной кожи.
— И давно вы здесь сидите, Джереми? Странно, вы как будто совсем не окосели.
— Это первый, — показал Джереми на свой бокал.
— Ах, вот как? Тогда странно, что официант до сих пор вас отсюда не выставил.
— Да нет, я знаю великую тайну. Просто нужно каждые полчаса или около этого не скупясь давать ему на чай. Тогда он не пристает, и можно спокойно заниматься. Шум меня не отвлекает — вы себе не представляете, в каких шумных местах мне приходилось проводить ревизии. А здесь я чувствую себя не таким… ну, изолированным от мира, что ли, как у себя дома.
«Не говоря уж о том, — добавил он про себя, — что в последнее время приходится думать, чем можно заниматься дома, а чем — не стоит». Гвинн посоветовала ему не трогать подслушивающее устройство в телефоне, но не говорить дома вслух ничего такого, что могло бы кого-то заинтересовать. Если вынуть «жучок», это только насторожит тех, кто его установил.
Официант принес женщинам напитки.
— Ну и что же вы выяснили про Бокля? — спросила Куик. У нее в бокале было что-то розовое и пенистое, с огромным количеством фруктов, — Джереми не мог понять, как можно такое пить.
— Ну, он был безусловно оригинал, — ответил он. — В детстве много болел, получил домашнее образование под присмотром матери, а потом, когда уже стал взрослым, не расставался с ней пятнадцать лет, разъезжая в ее обществе по всему континенту. В наши дни ему порекомендовали бы обратиться к психоаналитику.
— Все это время он писал свой труд, — сказала Гвинн, постучав пальцем по книге, лежавшей на столе. — «История цивилизации в Англии». Издана… кажется, в 1857-м. — Она заглянула на титульную страницу. — Правильно, в 57-м. Бокль — типичный историк девятнадцатого столетия. Он видел в истории непрерывный прогресс — от первобытных времен до самых вершин цивилизации, то есть, конечно, до Англии девятнадцатого века. Как большинство людей викторианской эпохи, он свято верил в Прогресс.
Гуинн и Куик обменялись понимающими улыбками.
«Конечно, в наши дни это считается наивностью, — подумал Джереми. — Сейчас больше никто не верит в прогресс. Во всяком случае, в Прогресс с большой буквы. Куда чаще его ругают почем зря. Интересно, стали люди за эти годы умнее или просто разочаровались? Почему вообще цинизм надо предпочитать оптимизму? То же самое и в литературе: если вещь недостаточно „иронична“, это не „литература“. По этому поводу в „Нью-Йорк Ревью оф Букс“ то и дело начинаются перепалки, но общепринятое мнение по-прежнему не сдает своих позиций. Реализм? Пусть так, но ведь иногда герой все-таки выходит победителем!»
— Может быть, вы тогда знаете про него и еще кое-что? — спросил он язвительно. — Что Бокль, кроме всего прочего, был твердо убежден: историю можно превратить в точную науку.
Он открыл одну из папок и достал оттуда фотокопию страницы из книги.
— Послушайте, что он писал в 1856 году: «Что касается природы, то здесь события, на первый взгляд самые неожиданные и причудливые, нашли себе объяснение, и было доказано, что они соответствуют неким вполне определенным общим законам. Это произошло благодаря тому, что люди талантливые и, что еще важнее, терпеливо и неустанно работающие тщательно изучали эти события в природе, пытаясь найти такое объяснение. Если подойти с тех же позиций к событиям истории человечества, то и здесь есть все основания ожидать таких же результатов».
Он поднял глаза на женщин, чтобы посмотреть, как они к этому отнеслись, но увидел лишь вежливый интерес. Наверное, видно было, как он разочарован, потому что Гвинн, потянувшись к нему, сжала ему руку выше локтя.
— Ну, не огорчайтесь, Джереми. Просто мы эту цитату не в первый раз слышим. Может быть, Бокль и вышел из моды, но он не совсем еще забыт.
— И кроме того, — добавила Куик, — он ведь ошибался. Разве вы не видите? В истории не может быть таких «законов», как в физике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97