Нужно, чтобы ты купила себе несколько выходных шмоток, ну.., и что там тебе еще нужно.
Певица покраснела. Все происходящее смахивало на сказку. Однако это было лишь начало, а Маша с детства знала, что в сказках не может быть все только хорошо.
Она в удивлении уставилась на мецената.
— Глупая ты, — улыбнулся тот. — Черта с два я закидывал бы тебя шмотками, если бы мне это было не выгодно. Скоро начнется твоя раскрутка. Ты должна будешь выглядеть соответственно не только на сцене, но и в жизни, понимаешь? А на твои три рубля, которые ты привезла в Москву, ничего, кроме того красного платья с рынка, которое ты таскаешь с маниакальной настойчивостью, и черных туфель к нему, не купишь.
Маша почувствовала, что волосы на голове взмокли.
В груди ее словно печь разожгли.
— Вам не понравилась песня, которую я написала, вам не нравится мой наряд, в таком случае почему вы меня выбрали?
Меценат пожал плечами и ответил быстро, словно готовился к этому вопросу:
— Мне нравишься ты.
Ответ прозвучал просто и логично. Однако Машу он напугал. Ей бы больше понравились напыщенные объяснения о харизме, тембре голоса и оригинальной манере исполнения. Она застыла, как раз превратившись в того кролика перед удавом. Бобров, казалось, и это ее состояние разгадал. Он двинулся на нее медленно и уверенно.
Маша отступила на шаг, но уперлась спиной в треклятый шкаф-купе. Серж подошел к ней вплотную, положил руки на плечи и, заглянув в глаза, вдруг усмехнулся и отступил на шаг.
— Я что, такой противный? Ты бы ни за какие деньги не согласилась лечь со мной в постель?
Машу колотила крупная дрожь. Она проглотила ком в горле и потупила взгляд.
— Не понимаю… — задумчиво протянул он. — Многие начинающие певицы уверяют меня, что прыгнуть ко мне в койку — это единственная цель, ради которой они прутся в шоу-бизнес. Они, между прочим, убедили меня в том, что я венец творения на земле. Откуда такой ужас в ваших глазах, уважаемая? По-твоему, я монстр?
Маша упрямо смотрела в пол, не решаясь ответить.
Хотя на последний вопрос сейчас она могла бы, не задумываясь, произнести «да».
— Ладно, — он отвернулся и, подойдя к окну, откинул тяжелую гардину. — Да будет тебе известно, что я не сплю со своими подопечными. Вас у меня так много, что со всеми не переспишь. У меня под покровительством симфонический оркестр, к примеру. Играют — просто блеск. Но тащить каждого в койку — уж извини-подвинься!
Маша улыбнулась.
— К тому же личные отношения портят профессиональные. Трахнешь такую вот сопливую дуру, а потом носись с ней как с писаной торбой. Капризы начнутся незамедлительно. А мне от тебя работа нужна, понятно?
— Я очень рада, — искренне ответила Маша.
Он резко повернулся к ней и, усмехнувшись, весело проговорил:
— А зря! Я, между прочим, действительно венец творения. Особенно в постели. Ты многое теряешь. Я бы на твоем месте опечалился.
— А по договору я имею право говорить вам правду?
— Хм… — Он озадачился. — Такого пункта в договоре нет. Ну, то, что не запрещено, то разрешено. Валяй.
— Вы ошибаетесь насчет венца творения. Вас обманули. И печалиться мне не о чем.
— Эх, чем же ты еще можешь себя успокоить, коли не грубой клеветой, — и он фыркнул.
Таким образом, Маша поменяла место жительства.
Поменяла она и образ жизни. Вставала она теперь в восемь утра, мчалась на урок по вокалу. Строгий преподаватель — Игнат Робсон, неопрятный косматый мужик лет сорока, — спуску ей не давал. Выговаривал, что она полное ничтожество, петь совсем не умеет, а то, что умеет, пением не назовешь — так, вытье в подворотне. Уроки были странные — то она шипела от низов к самым верхним нотам, то «булькала» октавами, то выпевала музыкальные интервалы.
— Нужно расширить твой диапазон, — ворчал преподаватель. — Иначе ни одну песню тебе не подберешь.
Маша молча терпела, старательно выполняла его требования. Вечерами занималась еще и дома, повторяя по настоянию Игната утренний урок.
К середине дня ее ждал преподаватель по хореографии, который на первом же занятии потребовал называть себя Вовиком, и никак иначе. С ним Маша испытывала настоящие муки. Сначала она проходила с ним классический станок. В детстве, как всякая девочка из хорошей семьи, она занималась танцами, но то были занятия для удовольствия. Она и понятия не имела, что все эти батманы, плиссе и арабески могут так выматывать за считанные минуты. Вовик стоял рядом и периодически лупил ее палкой то по ногам, то по спине, требуя ровных линий.
— Тебе нравится бить людей? — однажды, не вытерпев, поинтересовалась она.
— Человеком станешь, когда научишься спину держать, — холодно ответил садист и, поддев палкой ее бедро, заставил поднять ногу. — Упражнение не закончено.
Давай работай, а не огрызайся.
Серж не появлялся на занятиях. Один раз заглянул в класс к хореографу, оглядел ее, вымученную, растрепанную, мокрую с ног до головы, хмыкнул:
— Потрясающе выглядишь.
И разочарованно обратился к Вовику:
— Смотрю, ты ее жалеешь.
Маша только головой покачала.
Вечером у нее был неизменный шейпинг в спортивном клубе, который заканчивался бассейном, массажем и солярием. А по субботам сауной.
Домой она приползала к десяти. Пела упражнения и плюхалась в кровать. На ужин сил не оставалось. Вот и вся жизнь.
Спустя неделю у Маши появился репертуар. Пока состоящий из одной песни. Выбор происходил в офисе Сержа.
— Нравится? — гордо вопросил он, когда они прослушали первую композицию в исполнении автора.
— Ну… — уклонилась от прямого ответа Маша, которой песня не очень понравилась.
— Ты что, она бешеных бабок стоит! Пять тыщ долларов! Автор — известный человек, — обиделся меценат.
— В общем-то, она не слишком интересна в музыкальном плане, — неожиданно поддержал певицу преподаватель по вокалу. — Голос показать не на чем.
— На нашей эстраде голос показывать не принято, — угрюмо заметил Серж. — Некоторые звезды вообще петь не умеют, и ничего. Была бы морда смазливая да раскрутка хорошая.
— Тогда почему я? — На сей раз Маша смело вскинула на него глаза. — Есть куча девиц куда смазливее меня.
— И то верно, — запальчиво ответил Бобров.
— Тайм-аут, — на манер рефери поднял руку Игнат. — Может быть, эта песня и хит, но не Машин.
Повисла тяжелая пауза. Бобров потер переносицу и недовольно пробубнил:
— Сам знаю. Ладно, есть у меня еще одна на примете.
Правда, автор никому не известен. Держал его про запас, думал, спихну, когда случай подвернется.
Он поставил другой диск. Музыка Маше понравилась, но вот исполнение… Голос у композитора был хриплым — слов не разберешь.
Нет, не умею я ждать,
Не умею просить,
Не умею прощать,
Но я умею любить…
Маша задумалась. Песня явно не про нее. Скорее ее Ирма могла бы спеть с чувством. Наверное, для нее она и предназначалась: для гордой женщины, лукавой, жестокой, сильной, как леди Макбет. Мужчины такой восхищаются на расстоянии, потому что подойти боятся. Такая всегда выбирает сама, но остается одинокой. Впрочем, про одиночество — это ей сейчас очень даже понятно. Но вот все остальное…
— И ты такой должна стать, — словно опять прочитав ее мысли, тихо произнес Бобров и накрыл своей ладонью ее.
Она вздрогнула. В который раз удивилась, как это ему удается видеть ее насквозь.
— Слушай, у тебя на лице все написано, — он усмехнулся. — Может, тебе преподавателя по актерскому мастерству найти? Чтобы маску научил носить. Негоже такой простушке петь арии роковых женщин. Машка, ты должна стать роковухой, понятно? Иначе наше дело — дрянь.
Роковухой, похоже, Серж Машу решил сделать незамедлительно. Для чего и потащил этой же ночью в модный клуб на закрытую вечеринку.
— Пора выводить тебя в свет, — буркнул он, впихнув ее в зал, набитый знаменитостями и богачами.
Таким образом Маша впервые появилась на публике официально, как «новый проект Боброва». И первое, что она сделала, — это растерялась. Меценат взял ее за руку, шепнул: «Вперед» — и поволок знакомиться. Отвечали ей приветливо. Мужчины целовали ручку, женщины с натянутой вежливостью улыбались. Но заговаривали только с самим Бобровым. Для всех она оставалась никем — глиной в руках мастера или бессловесной куклой. Во всяком случае, именно так к ней относились все эти люди.
— Вот, наконец-то тебя нашел! — как никогда обрадовался Серж, чуть ли не впихнув ее в объятия того самого голубоглазого высокого субъекта, с которым она видела мецената в ресторане и которого приняла за киллера.
Правда, как выяснилось на музыкальном вечере, он оказался вовсе не киллером, а английским аристократом, но от этого вид у него не исправился. Маша по-прежнему считала его довольно грозным типом.
— Сэр Александр Доудсен, — представил он аристократа и указал на певицу:
— А это наша Маша. Вернее, Мария Иванова — восходящая звезда российского шоу-бизнеса.
— Весьма польщен, — заверил ее лорд, на ее взгляд, куда искреннее остальных в этом зале. А может быть, он с детства тренировался скрывать свои истинные эмоции.
— Ну, пойду поговорю.., тут нужно мне.., в общем, отойти, — неожиданно смутившись, Бобров растворился в толпе, оставив ее наедине с сэром Доудсеном.
Маша тут же покраснела, не зная, что делать и что говорить. Как незадачливая школьница, стоящая у доски и начисто забывшая вызубренный накануне урок, замотала руками. Лорд ей еще раз поклонился, ободряюще улыбнулся, мол, расслабься.
— Александр? — пискнула Маша, теряя остатки самообладания. — Сэр Александр? Разве это английское имя?
— Скорее греческое, — тот жестом показал ей, что можно сесть за столик, и продолжил уже на пути к нему:
— Пожалуй, самый известный грек, носивший это имя, был Александр Великий — царь Македонии.
— Точно, — согласилась Маша, усаживаясь за столик. — Но все равно в Англии не так уж много Александров…
— Меньше, чем Джонов, но тоже встречаются. Александр Тунисский — известный полководец — был даже министром обороны в середине XX века.
— Похоже, вы все знаете о своем имени.
— И о вашем немножко, — улыбнулся он ей.
— Да? И что же?
— Гм… — Сэр Доудсен сделал вид, что задумался ненадолго. Ровно настолько, чтобы она поняла, что сморозила глупость. — Мария Богородица, или Дева Мария, известна как мать Иисуса Христа, не путать с Марией Магдалиной — наоборот, грешницей, правда, раскаявшейся Мария Стюарт — интриганка, участница многих заговоров. Вам не кажется, что Шиллер ее образ изрядно идеализировал? Мария Нагая тоже не слишком приятная особа.
Седьмая жена Ивана Грозного. Отличалась удивительным непостоянством: сначала признала Лжедмитрия I сыном, потом отреклась от него…
— Прошу вас, — взмолилась Маша, уже опять красная как рак. — Мне стыдно за мое имя.
— Не стоит, — поучительно заявил аристократ. — Одна Мария, породившая Христа, искупает грехи всех остальных.
— Вы прекрасно знаете историю.
— Я вас расстрою, если замечу, что неплохо знаком с литературой, юриспруденцией, географией, к сожалению, химией и свободно говорю на четырех языках?
— И еще вы здорово хвастаетесь, — засмеялась она.
— Что вы! Если бы я хвастался, сказал бы, что прекрасно танцую и читаю на тайском без словаря.
Он показался ей человеком очень приятным и легким в общении. Удивительно, как он, аристократ по рождению и воспитанию, умел быть простым парнем. Она не чувствовала его превосходства. Вернее, знала о нем, но Александр ни жестом, ни взглядом не давал ей понять, что едва терпит общество дурочки из провинции. Он был много проще в общении, чем вся та «богемная знать», которая их сейчас окружала.
«А может быть, аристократическое воспитание — это и есть умение быть проще, а не напускать на себя неприступный вид, как богатый простолюдин?» — подумала Маша.
Они болтали довольно долго. Александр рассказал Маше о своих предках, которые жили в России, о том, чем он занимается в Москве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Певица покраснела. Все происходящее смахивало на сказку. Однако это было лишь начало, а Маша с детства знала, что в сказках не может быть все только хорошо.
Она в удивлении уставилась на мецената.
— Глупая ты, — улыбнулся тот. — Черта с два я закидывал бы тебя шмотками, если бы мне это было не выгодно. Скоро начнется твоя раскрутка. Ты должна будешь выглядеть соответственно не только на сцене, но и в жизни, понимаешь? А на твои три рубля, которые ты привезла в Москву, ничего, кроме того красного платья с рынка, которое ты таскаешь с маниакальной настойчивостью, и черных туфель к нему, не купишь.
Маша почувствовала, что волосы на голове взмокли.
В груди ее словно печь разожгли.
— Вам не понравилась песня, которую я написала, вам не нравится мой наряд, в таком случае почему вы меня выбрали?
Меценат пожал плечами и ответил быстро, словно готовился к этому вопросу:
— Мне нравишься ты.
Ответ прозвучал просто и логично. Однако Машу он напугал. Ей бы больше понравились напыщенные объяснения о харизме, тембре голоса и оригинальной манере исполнения. Она застыла, как раз превратившись в того кролика перед удавом. Бобров, казалось, и это ее состояние разгадал. Он двинулся на нее медленно и уверенно.
Маша отступила на шаг, но уперлась спиной в треклятый шкаф-купе. Серж подошел к ней вплотную, положил руки на плечи и, заглянув в глаза, вдруг усмехнулся и отступил на шаг.
— Я что, такой противный? Ты бы ни за какие деньги не согласилась лечь со мной в постель?
Машу колотила крупная дрожь. Она проглотила ком в горле и потупила взгляд.
— Не понимаю… — задумчиво протянул он. — Многие начинающие певицы уверяют меня, что прыгнуть ко мне в койку — это единственная цель, ради которой они прутся в шоу-бизнес. Они, между прочим, убедили меня в том, что я венец творения на земле. Откуда такой ужас в ваших глазах, уважаемая? По-твоему, я монстр?
Маша упрямо смотрела в пол, не решаясь ответить.
Хотя на последний вопрос сейчас она могла бы, не задумываясь, произнести «да».
— Ладно, — он отвернулся и, подойдя к окну, откинул тяжелую гардину. — Да будет тебе известно, что я не сплю со своими подопечными. Вас у меня так много, что со всеми не переспишь. У меня под покровительством симфонический оркестр, к примеру. Играют — просто блеск. Но тащить каждого в койку — уж извини-подвинься!
Маша улыбнулась.
— К тому же личные отношения портят профессиональные. Трахнешь такую вот сопливую дуру, а потом носись с ней как с писаной торбой. Капризы начнутся незамедлительно. А мне от тебя работа нужна, понятно?
— Я очень рада, — искренне ответила Маша.
Он резко повернулся к ней и, усмехнувшись, весело проговорил:
— А зря! Я, между прочим, действительно венец творения. Особенно в постели. Ты многое теряешь. Я бы на твоем месте опечалился.
— А по договору я имею право говорить вам правду?
— Хм… — Он озадачился. — Такого пункта в договоре нет. Ну, то, что не запрещено, то разрешено. Валяй.
— Вы ошибаетесь насчет венца творения. Вас обманули. И печалиться мне не о чем.
— Эх, чем же ты еще можешь себя успокоить, коли не грубой клеветой, — и он фыркнул.
Таким образом, Маша поменяла место жительства.
Поменяла она и образ жизни. Вставала она теперь в восемь утра, мчалась на урок по вокалу. Строгий преподаватель — Игнат Робсон, неопрятный косматый мужик лет сорока, — спуску ей не давал. Выговаривал, что она полное ничтожество, петь совсем не умеет, а то, что умеет, пением не назовешь — так, вытье в подворотне. Уроки были странные — то она шипела от низов к самым верхним нотам, то «булькала» октавами, то выпевала музыкальные интервалы.
— Нужно расширить твой диапазон, — ворчал преподаватель. — Иначе ни одну песню тебе не подберешь.
Маша молча терпела, старательно выполняла его требования. Вечерами занималась еще и дома, повторяя по настоянию Игната утренний урок.
К середине дня ее ждал преподаватель по хореографии, который на первом же занятии потребовал называть себя Вовиком, и никак иначе. С ним Маша испытывала настоящие муки. Сначала она проходила с ним классический станок. В детстве, как всякая девочка из хорошей семьи, она занималась танцами, но то были занятия для удовольствия. Она и понятия не имела, что все эти батманы, плиссе и арабески могут так выматывать за считанные минуты. Вовик стоял рядом и периодически лупил ее палкой то по ногам, то по спине, требуя ровных линий.
— Тебе нравится бить людей? — однажды, не вытерпев, поинтересовалась она.
— Человеком станешь, когда научишься спину держать, — холодно ответил садист и, поддев палкой ее бедро, заставил поднять ногу. — Упражнение не закончено.
Давай работай, а не огрызайся.
Серж не появлялся на занятиях. Один раз заглянул в класс к хореографу, оглядел ее, вымученную, растрепанную, мокрую с ног до головы, хмыкнул:
— Потрясающе выглядишь.
И разочарованно обратился к Вовику:
— Смотрю, ты ее жалеешь.
Маша только головой покачала.
Вечером у нее был неизменный шейпинг в спортивном клубе, который заканчивался бассейном, массажем и солярием. А по субботам сауной.
Домой она приползала к десяти. Пела упражнения и плюхалась в кровать. На ужин сил не оставалось. Вот и вся жизнь.
Спустя неделю у Маши появился репертуар. Пока состоящий из одной песни. Выбор происходил в офисе Сержа.
— Нравится? — гордо вопросил он, когда они прослушали первую композицию в исполнении автора.
— Ну… — уклонилась от прямого ответа Маша, которой песня не очень понравилась.
— Ты что, она бешеных бабок стоит! Пять тыщ долларов! Автор — известный человек, — обиделся меценат.
— В общем-то, она не слишком интересна в музыкальном плане, — неожиданно поддержал певицу преподаватель по вокалу. — Голос показать не на чем.
— На нашей эстраде голос показывать не принято, — угрюмо заметил Серж. — Некоторые звезды вообще петь не умеют, и ничего. Была бы морда смазливая да раскрутка хорошая.
— Тогда почему я? — На сей раз Маша смело вскинула на него глаза. — Есть куча девиц куда смазливее меня.
— И то верно, — запальчиво ответил Бобров.
— Тайм-аут, — на манер рефери поднял руку Игнат. — Может быть, эта песня и хит, но не Машин.
Повисла тяжелая пауза. Бобров потер переносицу и недовольно пробубнил:
— Сам знаю. Ладно, есть у меня еще одна на примете.
Правда, автор никому не известен. Держал его про запас, думал, спихну, когда случай подвернется.
Он поставил другой диск. Музыка Маше понравилась, но вот исполнение… Голос у композитора был хриплым — слов не разберешь.
Нет, не умею я ждать,
Не умею просить,
Не умею прощать,
Но я умею любить…
Маша задумалась. Песня явно не про нее. Скорее ее Ирма могла бы спеть с чувством. Наверное, для нее она и предназначалась: для гордой женщины, лукавой, жестокой, сильной, как леди Макбет. Мужчины такой восхищаются на расстоянии, потому что подойти боятся. Такая всегда выбирает сама, но остается одинокой. Впрочем, про одиночество — это ей сейчас очень даже понятно. Но вот все остальное…
— И ты такой должна стать, — словно опять прочитав ее мысли, тихо произнес Бобров и накрыл своей ладонью ее.
Она вздрогнула. В который раз удивилась, как это ему удается видеть ее насквозь.
— Слушай, у тебя на лице все написано, — он усмехнулся. — Может, тебе преподавателя по актерскому мастерству найти? Чтобы маску научил носить. Негоже такой простушке петь арии роковых женщин. Машка, ты должна стать роковухой, понятно? Иначе наше дело — дрянь.
Роковухой, похоже, Серж Машу решил сделать незамедлительно. Для чего и потащил этой же ночью в модный клуб на закрытую вечеринку.
— Пора выводить тебя в свет, — буркнул он, впихнув ее в зал, набитый знаменитостями и богачами.
Таким образом Маша впервые появилась на публике официально, как «новый проект Боброва». И первое, что она сделала, — это растерялась. Меценат взял ее за руку, шепнул: «Вперед» — и поволок знакомиться. Отвечали ей приветливо. Мужчины целовали ручку, женщины с натянутой вежливостью улыбались. Но заговаривали только с самим Бобровым. Для всех она оставалась никем — глиной в руках мастера или бессловесной куклой. Во всяком случае, именно так к ней относились все эти люди.
— Вот, наконец-то тебя нашел! — как никогда обрадовался Серж, чуть ли не впихнув ее в объятия того самого голубоглазого высокого субъекта, с которым она видела мецената в ресторане и которого приняла за киллера.
Правда, как выяснилось на музыкальном вечере, он оказался вовсе не киллером, а английским аристократом, но от этого вид у него не исправился. Маша по-прежнему считала его довольно грозным типом.
— Сэр Александр Доудсен, — представил он аристократа и указал на певицу:
— А это наша Маша. Вернее, Мария Иванова — восходящая звезда российского шоу-бизнеса.
— Весьма польщен, — заверил ее лорд, на ее взгляд, куда искреннее остальных в этом зале. А может быть, он с детства тренировался скрывать свои истинные эмоции.
— Ну, пойду поговорю.., тут нужно мне.., в общем, отойти, — неожиданно смутившись, Бобров растворился в толпе, оставив ее наедине с сэром Доудсеном.
Маша тут же покраснела, не зная, что делать и что говорить. Как незадачливая школьница, стоящая у доски и начисто забывшая вызубренный накануне урок, замотала руками. Лорд ей еще раз поклонился, ободряюще улыбнулся, мол, расслабься.
— Александр? — пискнула Маша, теряя остатки самообладания. — Сэр Александр? Разве это английское имя?
— Скорее греческое, — тот жестом показал ей, что можно сесть за столик, и продолжил уже на пути к нему:
— Пожалуй, самый известный грек, носивший это имя, был Александр Великий — царь Македонии.
— Точно, — согласилась Маша, усаживаясь за столик. — Но все равно в Англии не так уж много Александров…
— Меньше, чем Джонов, но тоже встречаются. Александр Тунисский — известный полководец — был даже министром обороны в середине XX века.
— Похоже, вы все знаете о своем имени.
— И о вашем немножко, — улыбнулся он ей.
— Да? И что же?
— Гм… — Сэр Доудсен сделал вид, что задумался ненадолго. Ровно настолько, чтобы она поняла, что сморозила глупость. — Мария Богородица, или Дева Мария, известна как мать Иисуса Христа, не путать с Марией Магдалиной — наоборот, грешницей, правда, раскаявшейся Мария Стюарт — интриганка, участница многих заговоров. Вам не кажется, что Шиллер ее образ изрядно идеализировал? Мария Нагая тоже не слишком приятная особа.
Седьмая жена Ивана Грозного. Отличалась удивительным непостоянством: сначала признала Лжедмитрия I сыном, потом отреклась от него…
— Прошу вас, — взмолилась Маша, уже опять красная как рак. — Мне стыдно за мое имя.
— Не стоит, — поучительно заявил аристократ. — Одна Мария, породившая Христа, искупает грехи всех остальных.
— Вы прекрасно знаете историю.
— Я вас расстрою, если замечу, что неплохо знаком с литературой, юриспруденцией, географией, к сожалению, химией и свободно говорю на четырех языках?
— И еще вы здорово хвастаетесь, — засмеялась она.
— Что вы! Если бы я хвастался, сказал бы, что прекрасно танцую и читаю на тайском без словаря.
Он показался ей человеком очень приятным и легким в общении. Удивительно, как он, аристократ по рождению и воспитанию, умел быть простым парнем. Она не чувствовала его превосходства. Вернее, знала о нем, но Александр ни жестом, ни взглядом не давал ей понять, что едва терпит общество дурочки из провинции. Он был много проще в общении, чем вся та «богемная знать», которая их сейчас окружала.
«А может быть, аристократическое воспитание — это и есть умение быть проще, а не напускать на себя неприступный вид, как богатый простолюдин?» — подумала Маша.
Они болтали довольно долго. Александр рассказал Маше о своих предках, которые жили в России, о том, чем он занимается в Москве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49