— Ну что же, — сказал он, — пора знакомить тебя с моим приятелем, который прекрасно владеет мечом и знает все о паролях и военной службе.
— Где он? — нетерпеливо спросил уйгур.
— Недалеко отсюда, господин! — отвечал Ма Жун. — Мы подыскали для него отличное убежище. Он выбирается только по ночам, днем же он спит, забираясь на третий ярус Барабанной башни.
Уйгур захохотал.
— Отлично придумали! — сказал он. — Там его никто искать не станет! Иди и приведи его!
— Как я уже сказал, господин, он не отважится выходить днем. Может, мы его навестим? Это не далеко!
Уйгур с подозрением посмотрел на Ма Жуна. Он подумал какое-то время, а затем встал и запихнул свой метательный нож за обшлаг рукава.
— Надеюсь, дружок, — сказал он, — ты не затеваешь какую-нибудь пакость. Иди первым. При любом твоем неверном движении я швырну тебе нож в спину, так что ты даже и не заметишь, откуда он прилетел.
Ма Жун пожал плечами.
— Зачем эти угрозы? — заметил он. — Мы и так в твоей власти. Одно слово судье — и мы пропали!
— И об этом тоже не забывай, дружок, — сказал уйгур.
Они вышли на улицу: Ма Жун шел впереди, уйгур — на некотором отдалении.
Войдя на рынок, Ма Жун увидел Цзяо Дая, стоявшего прислонившись к каменной памятной плите. Вложив ладони в рукава халата, он лениво созерцал толпу. Его остроконечная шапка и коричневый халат с черной опояской, а также его властный вид однозначно говорили о том, что это — уездный чиновник.
Ма Жун замедлил ход, это была его единственная надежда на успех; в любое мгновение уйгурский нож мог вонзиться ему между лопаток.
Двигаться слишком быстро он не мог, чтобы Цзяо Дай не потерял его из вида. Обливаясь холодным потом, он принялся разыгрывать свою роль.
Замешкавшись на миг, он дождался, пока Цзяо Дай поднимет руку и пригладит усы. Затем Ма Жун обошел мемориальную плиту сбоку.
Очутившись в безопасности под темными сводами Барабанной башни, он дождался уйгура.
— Видел, там, возле плиты? — возбужденно прошептал Ма Жун. — Это чиновник из уездной управы!
— Заходи! — сухо отозвался вождь. — Быстрее!
Ма Жун забрался по лестнице на второй ярус и дождался уйгура. Показав на сломанную печать на двери, Ма Жун сказал:
— Видишь? Там мой приятель и живет!
Уйгур достал нож из ножен, провел пальцем по острому лезвию и приказал:
— Вперед!
Ма Жун покорно пожал плечами и начал медленно подниматься по узкой лестнице, чувствуя спиной дыхание уйгура.
Как только Ма Жун пролез в люк, он воскликнул:
— Полюбуйтесь-ка! Дрыхнет, пес ленивый!
Говоря это, он стремительно одолел последние ступеньки и, показывая на барабан, воскликнул:
— Ты только погляди на него!
Уйгур высунул голову.
Ма Жун тотчас же изо всех сил пнул его в лицо.
Со стоном уйгур скатился по крутой лестнице.
Ма Жун со всем проворством последовал за ним, стремясь добраться до второго яруса раньше, чем варвар сможет воспользоваться своим ножом. Уйгур лежал на полу, опершись на левую руку. Судя по всему, он сломал ногу, и кровь струилась из ужасной раны на его бритой голове. Но глаза его светились зеленым огнем, а в кулаке он сжимал смертоносный нож.
Ма Жун решил, что размышлять не время. Обойдя уйгура, он пнул его прежде, чем тот успел повернуться. Голова уйгура снова с треском ударилась о ступеньку лестницы. Нож упал на пол. Уйгур лежал и не шевелился. Ма Жун подобрал нож и засунул себе за пояс.
Затем он связал уйгуру руки за спиной и ощупал его ногу, которая, очевидно, была сломана во многих местах.
Ма Жун спустился и вышел из башни. Небрежной походкой он добрался до рыночной площади, направляясь к каменной плите.
Там он встретил Цзяо Дая.
— Стой! — закричал тот, хватая Ма Жуна за руку.
Ма Жун выдернул руку и злобно посмотрел на Цзяо Дая.
— Держи свои руки от меня подальше, грязный пес! — рявкнул он.
— Я уездный чиновник! — прикрикнул на него Цзяо Дай. — Мне кажется, его превосходительство судья не откажется задать тебе несколько вопросов.
— Мне! — вознегодовал Ма Жун. — Я честный человек, служивый!
— Ты пойдешь со мной или мне тебя пристукнуть? — с угрозой в голосе сказал Цзяо Дай.
— Сколько еще собаки судейские будут угнетать нас? — воскликнул Ма Жун, обращаясь к толпе.
С тайным удовлетворением он заметил, что никто не пошевелился.
Ма Жун пожал плечами.
— Хорошо, — сказал он. — Все равно я ни в чем не виноват.
Цзяо Дай скрутил руки Ма Жуна и связал веревкой за его спиной.
— Слушай! — сказал Ма Жун. — У меня друг лежит больной. Позволь мне дать торговцу пампушками несколько медяков, чтобы отнес ему поесть. Он упал с лестницы и сломал ногу. Он лежит в башне на втором ярусе.
Зеваки захохотали.
— Боюсь, — сказал Цзяо Дай, — что твоего дружка в управе тоже хотят видеть. — Повернувшись к толпе, он прибавил: — Пусть кто-нибудь сбегает к стражникам и позовет четырех человек с носилками и старым одеялом.
Вскоре появился стражник с четырьмя дюжими молодцами с бамбуковыми шестами.
— Стражник, присмотри за этим разбойником! — приказал Цзяо Дай.
Взяв с собой двух молодцев, он направился в Барабанную башню. Уйгур лежал без сознания. Цзяо Дай ловко заклеил ему рот куском промасленной бумаги, затем закатал его в одно старое одеяло, а вторым обмотал уйгуру голову и плечи. Молодцы помогли снести тело вниз.
С уйгуром на самодельных носилках вся процессия двинулась в направлении управы. Цзяо Дай возглавил ее, волоча за собой Ма Жуна.
Они вошли в управу через боковые ворота. Уже внутри Цзяо Дай приказал стражнику:
— Поставь здесь носилки и можешь идти со своими людьми.
Как только Цзяо Дай затворил ворота, Ма Жун освободился от крепко завязанных веревок. Вместе с Цзяо Даем он отнес носилки в тюрьму, где положил уйгура на лежак в одной из камер.
Затем Ма Жун перевязал раненому голову, а Цзяо Дай, разрезав штанину, наложил лубок на сломанную ногу.
Ма Жун поспешил с докладом к судье.
Цзяо Дай запер двери камеры. Когда пришел смотритель, Цзяо Дай сказал ему, что схватил опасного разбойника и что, как только тот перестанет буйствовать, следует узнать и записать его имя.
В кабинете судьи никого не было, если не считать Дао Ганя, который дремал в углу.
Ма Жун разбудил его и спросил:
— Где его превосходительство?
Дао Гань поднял глаза.
— Судья удалился с десятником Хуном сразу вслед за тем, как ушел ты с Цзяо Даем, — ответил он. — А почему ты так взволнован? Что, этого твоего уйгура поймал?
— Нет, еще лучше того, — гордо молвил Ма Жун, — мы поймали убийцу начальника Баня!
— Значит, с тебя чарка вина вечером, брат! — радостно воскликнул Дао Гань. — Да, кстати, его превосходительство велел мне отправиться к Да Кею и пригласить его в управу к вечеру. Подозреваю, судья хочет допросить его по поводу смерти старого слуги и его жены. Так что мне бежать пора.
Глава девятнадцатая

Отшельник рассуждает о смысле жизни; судья Ди проникает в тайну старого наместника
После того как Ма Жун и Цзяо Дай ушли, судья Ди взял лист бумаги из стопки, лежавшей на столе. Он смотрел на него, но, судя по всему, думал о чем-то другом.
Хун заметил, что судья обеспокоен.
Затем судья Ди раздраженно швырнул документ на стол и сказал:
— Ты, верно, и сам догадываешься, Хун, что, не схвати Ма Жун и Цзяо Дай этого человека, мы бы попали в опасную переделку!
— Им доводилось и труднее дела делать, ваша честь! — примирительно сказал пристав.
Судья Ди ничего на это не сказал. Следующие полчаса он разбирал различные бумаги.
— Что толку сидеть здесь? — сказал он внезапно. — Очевидно, Ма Жуну и Цзяо Даю повезло: они поймали вождя так, что никто не заметил. Погода стоит замечательная, пойдем-ка послушаем старика отшельника!
Десятник Хун знал по долгому опыту, что, когда судья переутомится от сидячей работы, взбодрить его может только какая-нибудь вылазка. Он быстро вышел во двор и оседлал двух коней.
Они выехали из управы через главные ворота и повернули на юг. Миновав мраморный мост, они покинули город через южные врата. Отъехав на некоторое расстояние по главной дороге, они спросили у крестьянина путь и свернули на проселок, который оканчивался у подножия гор.
Вскоре они спешились. Десятник Хун дал несколько медяков сборщику хвороста и попросил присмотреть за конями. Затем Хун и судья начали карабкаться по склону.
После трудного восхождения они очутились на горном гребне, который покрывал густой сосновый бор. Судья Ди остановился, чтобы перевести дыхание. Посмотрев на зеленеющую внизу долину, он поднял руки вверх, чтобы почувствовать освежающий горный ветер в широких рукавах халата.
Десятник тоже передохнул, и оба начали спуск по петлявшей тропке.
Внизу, в долине воздух был странно неподвижен. Тишину нарушало только журчание ручья.
Они пересекли реку по узкому каменному мосту. Отходившая вбок тропинка вела к хижине с низкой соломенной крышей, которая просвечивала сквозь зеленую листву.
Пробравшись через густой подлесок, они очутились перед грубо сделанными из стеблей бамбука воротами.
Внутри они обнаружили маленький сад. Со всех сторон их окружали цветущие растения высотой в человеческий рост. Судья подумал, что ему никогда не доводилось видеть такого количества великолепных цветов.
Оштукатуренные стены хижины были увиты лозой; казалось, что они вросли в землю под весом поросшей зеленым лишайником соломенной кровли. Несколько покосившихся деревянных ступенек вели к двери из простых досок. Дверь была распахнута.
Судья Ди хотел подать голос, чтобы хозяин заметил гостей, но никак не решался нарушить тишину.
Раздвинув высокие заросли, судья увидел веранду, сделанную также из бамбука. Старец, облаченный в какие-то лохмотья, поливал растение в горшках. На голове у старца была широкополая соломенная шляпа. В воздухе разливался тонкий запах орхидей.
Судья Ди раздвинул ветки и крикнул:
— Дома ли Отшельник в Халате, Расшитом Журавлями?
Старец обернулся. Низ его лица скрывали густые усы и длинная седая борода, вверху же черты скрывали поля шляпы. Старец не ответил, а просто махнул рукой в сторону хижины.
Затем он поставил лейку на пол и скрылся за домом, не сказав ни слова.
Судья Ди остался недоволен столь холодным приемом.
Приказав десятнику ждать его снаружи, судья поднялся по ступенькам и вошел в дом.
Он очутился в большой пустой комнате с оштукатуренными стенами и деревянным полом. Вся мебель состояла из грубо сколоченного стола и двух скамеечек перед низким широким окном и бамбуковым столом у задней стены. Все здесь очень походило на обычный крестьянский дом, если не считать удивительной чистоты.
Хозяина не было видно нигде. Судья Ди начинал жалеть о том, что он проделал весь этот долгий путь.
Вздохнув, он уселся на одну из скамеечек и выглянул из окна.
Красота цветущих растений, которыми была обсажена веранда, восхитила его. Редкие сорта орхидей наполняли все вокруг своим изысканным ароматом.
Судья Ди сидел и ощущал, как безмятежность этого места врачует его измученный мозг. Время, казалось, остановилось; где-то тихо-тихо гудела невидимая пчела.
Все раздражение судьи куда-то подевалось. Он облокотился на стол и праздно посмотрел по сторонам. Над бамбуковым столиком он заметил пару бумажных свертков, подвешенных на стене. На каждом из них великолепным каллиграфическим почерком было выписано изречение:
«Лишь две дороги ведут к вратам вечной Жизни: или заройся в грязь, словно червь, иль, как дракон, воспари к небесам».
Судья удивился необычности изречения; его можно было понять по-всякому. Под изречением стояла подпись и печать, но судье трудно было со своего места разобрать мелкие иероглифы.
Выцветшая голубая ширма у задней стены раздвинулась, и из-за нее появился старец. Он уже сменил лохмотья на просторный коричневый халат и снял с головы соломенную шляпу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40