Прислонившись к стене, Эрмина вытянула к огню ноги. На ней снова было крестьянское платье, в котором она вошла в ворота монастыря, а ноги были босые.
— Милая девушка, вам давно полагается спать. Разве вы не можете предоставить все нам, а главное — Богу?
— Бог позволил ей умереть, — сказала Эрмина дрожащим голосом. — Это ее вещи — я знаю, я видела! Это плат и ряса Хиларии. Что делал Бог, когда ее осквернили и убили?
— Господь все видел и готовил возле себя место для маленькой святой. Вы хотите, чтобы она оттуда вернулась?
Он сел возле девушки, сочувствуя ее горю и угрызениям совести. Кто мог обвинить себя в большей степени? И кто больше других нуждался в бережном обращении и руководстве, учитывая опасность такого саморазрушительного гнева?
— Ведь это они ее убили, кто же еще! Я не могла уснуть и пошла узнать, нет ли новостей, и тут услышала ваши голоса. Я не подслушивала, только открыла дверь — и увидела ее вещи.
— Вы не сделали ничего плохого, — мягко сказал брат Кадфаэль. — И я расскажу вам все, что знаю, вы этого заслуживаете. Но я еще раз вас предупреждаю, что вы не можете взять на себя вину другого человека. Что касается вашей собственной вины — это другое дело. Но эта смерть… За нее вы не в ответе. А теперь вы меня выслушаете?
— Да, — сказала она покорно, но в то же время явно не желая смиряться. — Что ж, если я не могу признать себя виноватой, то по законам чести я должна отомстить.
— Это все в руках Божьих — так нас учат.
— Но это также долг моей крови, моего древнего рода — так учили меня.
Подобная точка зрения была столь же правомерна, как и его собственная. Монах даже не был уверен, сидя подле этой девушки и слушая ее с жаром высказанные доводы, что не разделяет ее позицию. «Конечно, — подумал Кадфаэль, — христианин не должен стремиться к мщению. Но и он, и эта знатная девушка — оба жаждали справедливости, только она, воспитанная иначе, называла это мщением, а он — нет. Такая бескомпромиссная приверженность к справедливости может либо все сжечь на своем пути, либо перерасти со временем в жизненную мудрость. Дай Бог, чтобы эта сирота нашла свою собственную дорогу в жизни — ведь ей только восемнадцать!»
— Вы мне покажете? — спросила Эрмина чуть ли не смиренно. — Мне бы хотелось прикоснуться к ее рясе, я знаю, она у вас. — Однако пусть смиренно, но она явно нащупывала путь к своей собственной цели. Ее смирение, как уже понял брат Кадфаэль, — всегда средство достигнуть какой-то своей цели. Но ее искренняя любовь к покойной подруге не вызывала никаких сомнений.
— Вот она, — сказал Кадфаэль, развернув на скамейке сверток и откладывая в сторону плащ брата Элиаса. Прядь конских волос цвета примулы выпала из складок плаща и упала к ее ногам. Эрмина подобрала этот клок гривы и стала, нахмурившись, разглядывать его, затем вопросительно взглянула на брата Кадфаэля.
— А это откуда?
— Возле той хижины некоторое время простояла привязанная лошадь, на снегу остался ее помет. Она терлась гривой об угол сруба.
— В ту самую ночь? — спросила девушка.
— Кто может с уверенностью сказать? Но этот помет не был свежим, его уже покрыл снег. Возможно, что и в ту ночь.
— Место, где вы нашли ее тело, далеко оттуда? — спросила Эрмина.
— Не так близко, чтобы можно было легко отнести туда тело, даже в попытке скрыть обстоятельства преступления, — если только у убийцы не было лошади.
— Да, я тоже так подумала, — согласилась Эрмина.
Отложив клок конских волос, она взяла в руки рясу. Брат Кадфаэль наблюдал, как она, разложив рясу на коленях, осторожно проводит руками по складкам. Ее пальцы наткнулись на затвердевшие места, остановились на пятне в области правой груди, проследили мятые складки, расходившиеся оттуда, и вернулись назад.
— Это кровь? — удивленно спросила девушка. — Но ведь у нее не было ран. Вы же рассказывали мне, как она умерла.
— Это правда. Но все-таки это кровь. На лице и теле были царапины, кровоподтеки, хотя раны не было.
— Царапины! — повторила Эрмина, сверкнув на Кадфаэля своими огромными темными глазами. Она приложила ладонь к засохшему пятну на ткани — пятно явно не могло быть всего-навсего результатом царапин и кровоподтеков. Значит, это не кровь Хиларии, пятно появилось снаружи… — Это его кровь! — воскликнула Эрмина, внезапно догадавшись. — Молодчина, она расцарапала его до крови! Я бы выцарапала ему глаза, убила бы! Но она, такая хрупкая и кроткая!
Почти прокричав все это, девушка замерла, приложив рясу к своей груди, словно примеряя ее, и красные отблески огня скользили по ее лицу, отражаясь в глазах. Наконец она шевельнулась и, спокойно поднявшись, аккуратно сложила рясу, разгладив складки.
— Можно мне подержать ее у себя? — спросила Эрмина, показав на рясу. — До тех пор, — произнесла она с ударением, — пока я не столкнусь с убийцей!
Глава одиннадцатая
Рано утром, едва рассвело, Хью Берингар выехал из Бромфилда в Ладлоу, чтобы собрать свой отряд и двинуться к вершине Титтерстон Кли. Брат Кадфаэль натянул сапоги, подпоясал рясу, чтобы удобней было скакать верхом, и, взяв плащ, отправился вместе с Хью. Он должен был выполнять обязанности проводника. В заплечный мешок он положил бинты и мази, так как к концу дня могло быть много раненых.
Перед отъездом Кадфаэль не видел Эрмину и с облегчением решил, что она, должно быть, еще крепко спит. Накануне он почувствовал в ней какую-то напряженность и замкнутость, и это вызвало у него безотчетное беспокойство. Конечно, ее состояние объяснялось страхом за брата и горем из-за гибели подруги, но больше всего — чувством вины, хотя она уже исповедалась и покаялась в своих прегрешениях.
Спокойствие, с каким Эрмина вчера вечером вышла из комнаты, прижимая к себе рясу сестры Хиларии, походило на напряженность натянутой струны. Она напомнила Кадфаэлю юного рыцаря перед первым поединком, когда тот внутренне готовится и снаряжается, не смыкая глаз всю ночь.
Да будет благословен Оливье Британец, которому каким-то образом удалось обуздать ее своеволие, вытеснив из ее сердца ту незрелую любовь, в жертву которой она принесла благополучие своих близких. По его приказанию Эрмина даже осталась в монастыре и ждала, ничего не предпринимал, а предоставляя действовать другим. Но почему же тогда вчера она показалась Кадфаэлю вооруженной и готовой к решающему бою?
Между тем им тоже предстояло вступить в бой и победить.
В Ладлоу Жос де Динан вывел из крепости отряд, который потребовал от него Берингар, и сам возглавил его. Это был дородный высокий человек с румяным лицом. Хью особенно просил Динана выставить лучников, и он их получил. В этих приграничных графствах было множество мужчин, искусных в обращении с коротким луком, и Кадфаэль рассчитал, что их стрелы как раз долетят от опушки леса в лощине до частокола разбойничьей крепости. Из-под завесы ветвей они как раз смогут прикрыть атакующих, поразив защитников крепости, которые окажутся на сторожевых постах. К сожалению, деревья там росли лишь на части территории открытого плато, где ущелье прикрывало их от ветра, да и то были карликовой высоты. Эта открытая арена беспокоила Кадфаэля. Ведь внутри частокола тоже есть лучники, и бойницы дают им хороший обзор, защищая от стрел атакующих. У него не было сомнений относительно сил противника: тот, кто воздвиг эту крепость в таком месте, знал, что делал, а по шуму и беготне во дворе было ясно, что там весьма значительный гарнизон.
Марш оказался легче, чем они ожидали. Снегопад начался позднее и закончился раньше, чем в предыдущие дни, сильного ветра не было, а Кадфаэль хорошо запомнил дорогу. Морозный воздух здесь, внизу, был прозрачен, а вершины окутывал туман. Это могло пригодиться, когда они приблизятся к цели: их передвижение будет не так заметно.
— В такое утро, — заметил Кадфаэль, — если они делали ночью вылазку, то сейчас, конечно, сидят дома и отдыхают. Сельские жители рано выходят из дома. А ночные стервятники не боятся оставлять за собой следы на месте преступления, но избегают, чтобы их видел кто-то, кроме их жертв. Тех, кто случайно попадется им под руку, они убивают, если только не рассчитывают на хороший выкуп. Но поскольку накануне они хорошо поживились, то этой ночью могли и не вылезать из своего логова. Если это так, то сейчас они дома и ушки у них на макушке. И жаль, что они уже протрезвели после жирной добычи.
Брат Кадфаэль ехал рядом с Хью, а чуть позади Жос де Динан беззаботно трусил на своем прекрасном коне. Динан был слишком мощным во всех смыслах, чтобы напрягаться и все время держаться рядом с Хью или, наоборот, отказаться служить под началом молодого и менее опытного человека. Ему ни к чему было подчеркивать собственную значимость. Кадфаэлю понравился этот богатырь. Он никогда раньше не видел Динана, которого Хью считал сомнительным союзником, но решил, что таким человеком надо дорожить и потерять его было бы весьма прискорбно.
— У них, наверное, выставлены впереди дозорные посты? — предположил Хью.
Поразмыслив, Кадфаэль не согласился с ним.
— Если расположить посты у подножия, то часовые не смогут издалека поднять тревогу и, кроме того, в случае нападения будут отрезаны от своих. А поскольку расщелина такая узкая, обычно ее не замечают — я попал туда только потому, что шел по кровавому следу. А там, внутри, отвесные скалы. Думаю, они больше всего рассчитывают на то, что их убежище не обнаружат, а уж если к ним проникнут — тогда на свою силу.
Перед ними простиралась угрюмая и безлюдная земля, а впереди синевато-стальной тенью вырисовывалась гора, вершину которой, как тюрбан, прикрывало облако. Брат Кадфаэль, прищурившись, осмотрел местность и повел отряд по маршруту, который хорошо запомнил. Кое-где ночной снегопад замел следы, но местами они все еще были видны. Когда всадники подъехали поближе к каменной громаде, Кадфаэль приостановился и закинул голову, пытаясь что-нибудь разглядеть сквозь туман, окутывавший вершину Титтерстон Кли. Он не увидел приземистую темную башню, да и саму скалу можно было с трудом рассмотреть. Если ему не видна башня, то можно надеяться, что и караульные, смотрящие оттуда, не видят приближающийся отряд, хотя он движется открыто и достаточно велик. Но лучше поскорее миновать этот участок и достичь первого витка спиральной дороги.
Когда после долгого подъема они вышли к вершине и слева показалась расщелина. Хью остановил отряд и выслал вперед разведчиков. Не было заметно никаких признаков жизни — лишь несколько птиц кружили в небе. Ущелье было таким узким, что казалось, через несколько шагов оно закончится и никуда не выведет.
— Ущелье расширяется внутри, — пояснил Кадфаэль, — и становится все шире поближе к устью ручья. Так всегда бывает у горных ручьев. И на всем пути растут деревья, хотя наверху они карликовые.
Войдя в ущелье, отряд растянулся, пробираясь между деревьями. Туман рассеялся как раз к тому времени, когда Хью, стоя под самыми высокими кронами, смотрел на частокол, от которого их сейчас отделяла только открытая ложбина, заснеженная, поросшая скудной прошлогодней травой. Как только кто-нибудь высунется из укрытия, в крепости немедленно поднимут тревогу. От опушки рощи до частокола не было никакого прикрытия. А открытое пространство, с тревогой отметил Кадфаэль, больше, чем он предполагал. Если за этими стенами искусные лучники и хорошая стража, при таком расстоянии можно сильно уменьшить численность наступающего неприятеля.
Жос де Динан некоторое время разглядывал частокол и башню, потом обратился к Берингару:
— Вы будете официально предлагать им сдаваться? Я не вижу в этом необходимости и считаю, что это ни к чему.
Такого же мнения придерживался и Хью. Противника нужно захватить врасплох и успеть незаметно расположить своих лучников и тяжеловооруженных всадников по всей дуге укрытия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Милая девушка, вам давно полагается спать. Разве вы не можете предоставить все нам, а главное — Богу?
— Бог позволил ей умереть, — сказала Эрмина дрожащим голосом. — Это ее вещи — я знаю, я видела! Это плат и ряса Хиларии. Что делал Бог, когда ее осквернили и убили?
— Господь все видел и готовил возле себя место для маленькой святой. Вы хотите, чтобы она оттуда вернулась?
Он сел возле девушки, сочувствуя ее горю и угрызениям совести. Кто мог обвинить себя в большей степени? И кто больше других нуждался в бережном обращении и руководстве, учитывая опасность такого саморазрушительного гнева?
— Ведь это они ее убили, кто же еще! Я не могла уснуть и пошла узнать, нет ли новостей, и тут услышала ваши голоса. Я не подслушивала, только открыла дверь — и увидела ее вещи.
— Вы не сделали ничего плохого, — мягко сказал брат Кадфаэль. — И я расскажу вам все, что знаю, вы этого заслуживаете. Но я еще раз вас предупреждаю, что вы не можете взять на себя вину другого человека. Что касается вашей собственной вины — это другое дело. Но эта смерть… За нее вы не в ответе. А теперь вы меня выслушаете?
— Да, — сказала она покорно, но в то же время явно не желая смиряться. — Что ж, если я не могу признать себя виноватой, то по законам чести я должна отомстить.
— Это все в руках Божьих — так нас учат.
— Но это также долг моей крови, моего древнего рода — так учили меня.
Подобная точка зрения была столь же правомерна, как и его собственная. Монах даже не был уверен, сидя подле этой девушки и слушая ее с жаром высказанные доводы, что не разделяет ее позицию. «Конечно, — подумал Кадфаэль, — христианин не должен стремиться к мщению. Но и он, и эта знатная девушка — оба жаждали справедливости, только она, воспитанная иначе, называла это мщением, а он — нет. Такая бескомпромиссная приверженность к справедливости может либо все сжечь на своем пути, либо перерасти со временем в жизненную мудрость. Дай Бог, чтобы эта сирота нашла свою собственную дорогу в жизни — ведь ей только восемнадцать!»
— Вы мне покажете? — спросила Эрмина чуть ли не смиренно. — Мне бы хотелось прикоснуться к ее рясе, я знаю, она у вас. — Однако пусть смиренно, но она явно нащупывала путь к своей собственной цели. Ее смирение, как уже понял брат Кадфаэль, — всегда средство достигнуть какой-то своей цели. Но ее искренняя любовь к покойной подруге не вызывала никаких сомнений.
— Вот она, — сказал Кадфаэль, развернув на скамейке сверток и откладывая в сторону плащ брата Элиаса. Прядь конских волос цвета примулы выпала из складок плаща и упала к ее ногам. Эрмина подобрала этот клок гривы и стала, нахмурившись, разглядывать его, затем вопросительно взглянула на брата Кадфаэля.
— А это откуда?
— Возле той хижины некоторое время простояла привязанная лошадь, на снегу остался ее помет. Она терлась гривой об угол сруба.
— В ту самую ночь? — спросила девушка.
— Кто может с уверенностью сказать? Но этот помет не был свежим, его уже покрыл снег. Возможно, что и в ту ночь.
— Место, где вы нашли ее тело, далеко оттуда? — спросила Эрмина.
— Не так близко, чтобы можно было легко отнести туда тело, даже в попытке скрыть обстоятельства преступления, — если только у убийцы не было лошади.
— Да, я тоже так подумала, — согласилась Эрмина.
Отложив клок конских волос, она взяла в руки рясу. Брат Кадфаэль наблюдал, как она, разложив рясу на коленях, осторожно проводит руками по складкам. Ее пальцы наткнулись на затвердевшие места, остановились на пятне в области правой груди, проследили мятые складки, расходившиеся оттуда, и вернулись назад.
— Это кровь? — удивленно спросила девушка. — Но ведь у нее не было ран. Вы же рассказывали мне, как она умерла.
— Это правда. Но все-таки это кровь. На лице и теле были царапины, кровоподтеки, хотя раны не было.
— Царапины! — повторила Эрмина, сверкнув на Кадфаэля своими огромными темными глазами. Она приложила ладонь к засохшему пятну на ткани — пятно явно не могло быть всего-навсего результатом царапин и кровоподтеков. Значит, это не кровь Хиларии, пятно появилось снаружи… — Это его кровь! — воскликнула Эрмина, внезапно догадавшись. — Молодчина, она расцарапала его до крови! Я бы выцарапала ему глаза, убила бы! Но она, такая хрупкая и кроткая!
Почти прокричав все это, девушка замерла, приложив рясу к своей груди, словно примеряя ее, и красные отблески огня скользили по ее лицу, отражаясь в глазах. Наконец она шевельнулась и, спокойно поднявшись, аккуратно сложила рясу, разгладив складки.
— Можно мне подержать ее у себя? — спросила Эрмина, показав на рясу. — До тех пор, — произнесла она с ударением, — пока я не столкнусь с убийцей!
Глава одиннадцатая
Рано утром, едва рассвело, Хью Берингар выехал из Бромфилда в Ладлоу, чтобы собрать свой отряд и двинуться к вершине Титтерстон Кли. Брат Кадфаэль натянул сапоги, подпоясал рясу, чтобы удобней было скакать верхом, и, взяв плащ, отправился вместе с Хью. Он должен был выполнять обязанности проводника. В заплечный мешок он положил бинты и мази, так как к концу дня могло быть много раненых.
Перед отъездом Кадфаэль не видел Эрмину и с облегчением решил, что она, должно быть, еще крепко спит. Накануне он почувствовал в ней какую-то напряженность и замкнутость, и это вызвало у него безотчетное беспокойство. Конечно, ее состояние объяснялось страхом за брата и горем из-за гибели подруги, но больше всего — чувством вины, хотя она уже исповедалась и покаялась в своих прегрешениях.
Спокойствие, с каким Эрмина вчера вечером вышла из комнаты, прижимая к себе рясу сестры Хиларии, походило на напряженность натянутой струны. Она напомнила Кадфаэлю юного рыцаря перед первым поединком, когда тот внутренне готовится и снаряжается, не смыкая глаз всю ночь.
Да будет благословен Оливье Британец, которому каким-то образом удалось обуздать ее своеволие, вытеснив из ее сердца ту незрелую любовь, в жертву которой она принесла благополучие своих близких. По его приказанию Эрмина даже осталась в монастыре и ждала, ничего не предпринимал, а предоставляя действовать другим. Но почему же тогда вчера она показалась Кадфаэлю вооруженной и готовой к решающему бою?
Между тем им тоже предстояло вступить в бой и победить.
В Ладлоу Жос де Динан вывел из крепости отряд, который потребовал от него Берингар, и сам возглавил его. Это был дородный высокий человек с румяным лицом. Хью особенно просил Динана выставить лучников, и он их получил. В этих приграничных графствах было множество мужчин, искусных в обращении с коротким луком, и Кадфаэль рассчитал, что их стрелы как раз долетят от опушки леса в лощине до частокола разбойничьей крепости. Из-под завесы ветвей они как раз смогут прикрыть атакующих, поразив защитников крепости, которые окажутся на сторожевых постах. К сожалению, деревья там росли лишь на части территории открытого плато, где ущелье прикрывало их от ветра, да и то были карликовой высоты. Эта открытая арена беспокоила Кадфаэля. Ведь внутри частокола тоже есть лучники, и бойницы дают им хороший обзор, защищая от стрел атакующих. У него не было сомнений относительно сил противника: тот, кто воздвиг эту крепость в таком месте, знал, что делал, а по шуму и беготне во дворе было ясно, что там весьма значительный гарнизон.
Марш оказался легче, чем они ожидали. Снегопад начался позднее и закончился раньше, чем в предыдущие дни, сильного ветра не было, а Кадфаэль хорошо запомнил дорогу. Морозный воздух здесь, внизу, был прозрачен, а вершины окутывал туман. Это могло пригодиться, когда они приблизятся к цели: их передвижение будет не так заметно.
— В такое утро, — заметил Кадфаэль, — если они делали ночью вылазку, то сейчас, конечно, сидят дома и отдыхают. Сельские жители рано выходят из дома. А ночные стервятники не боятся оставлять за собой следы на месте преступления, но избегают, чтобы их видел кто-то, кроме их жертв. Тех, кто случайно попадется им под руку, они убивают, если только не рассчитывают на хороший выкуп. Но поскольку накануне они хорошо поживились, то этой ночью могли и не вылезать из своего логова. Если это так, то сейчас они дома и ушки у них на макушке. И жаль, что они уже протрезвели после жирной добычи.
Брат Кадфаэль ехал рядом с Хью, а чуть позади Жос де Динан беззаботно трусил на своем прекрасном коне. Динан был слишком мощным во всех смыслах, чтобы напрягаться и все время держаться рядом с Хью или, наоборот, отказаться служить под началом молодого и менее опытного человека. Ему ни к чему было подчеркивать собственную значимость. Кадфаэлю понравился этот богатырь. Он никогда раньше не видел Динана, которого Хью считал сомнительным союзником, но решил, что таким человеком надо дорожить и потерять его было бы весьма прискорбно.
— У них, наверное, выставлены впереди дозорные посты? — предположил Хью.
Поразмыслив, Кадфаэль не согласился с ним.
— Если расположить посты у подножия, то часовые не смогут издалека поднять тревогу и, кроме того, в случае нападения будут отрезаны от своих. А поскольку расщелина такая узкая, обычно ее не замечают — я попал туда только потому, что шел по кровавому следу. А там, внутри, отвесные скалы. Думаю, они больше всего рассчитывают на то, что их убежище не обнаружат, а уж если к ним проникнут — тогда на свою силу.
Перед ними простиралась угрюмая и безлюдная земля, а впереди синевато-стальной тенью вырисовывалась гора, вершину которой, как тюрбан, прикрывало облако. Брат Кадфаэль, прищурившись, осмотрел местность и повел отряд по маршруту, который хорошо запомнил. Кое-где ночной снегопад замел следы, но местами они все еще были видны. Когда всадники подъехали поближе к каменной громаде, Кадфаэль приостановился и закинул голову, пытаясь что-нибудь разглядеть сквозь туман, окутывавший вершину Титтерстон Кли. Он не увидел приземистую темную башню, да и саму скалу можно было с трудом рассмотреть. Если ему не видна башня, то можно надеяться, что и караульные, смотрящие оттуда, не видят приближающийся отряд, хотя он движется открыто и достаточно велик. Но лучше поскорее миновать этот участок и достичь первого витка спиральной дороги.
Когда после долгого подъема они вышли к вершине и слева показалась расщелина. Хью остановил отряд и выслал вперед разведчиков. Не было заметно никаких признаков жизни — лишь несколько птиц кружили в небе. Ущелье было таким узким, что казалось, через несколько шагов оно закончится и никуда не выведет.
— Ущелье расширяется внутри, — пояснил Кадфаэль, — и становится все шире поближе к устью ручья. Так всегда бывает у горных ручьев. И на всем пути растут деревья, хотя наверху они карликовые.
Войдя в ущелье, отряд растянулся, пробираясь между деревьями. Туман рассеялся как раз к тому времени, когда Хью, стоя под самыми высокими кронами, смотрел на частокол, от которого их сейчас отделяла только открытая ложбина, заснеженная, поросшая скудной прошлогодней травой. Как только кто-нибудь высунется из укрытия, в крепости немедленно поднимут тревогу. От опушки рощи до частокола не было никакого прикрытия. А открытое пространство, с тревогой отметил Кадфаэль, больше, чем он предполагал. Если за этими стенами искусные лучники и хорошая стража, при таком расстоянии можно сильно уменьшить численность наступающего неприятеля.
Жос де Динан некоторое время разглядывал частокол и башню, потом обратился к Берингару:
— Вы будете официально предлагать им сдаваться? Я не вижу в этом необходимости и считаю, что это ни к чему.
Такого же мнения придерживался и Хью. Противника нужно захватить врасплох и успеть незаметно расположить своих лучников и тяжеловооруженных всадников по всей дуге укрытия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36