Обойтись без предлога он не мог, и такой предлог нашелся. Жером вспомнил, что брат Петр, повар, просил у него лука для стола аббата, а луковицы, недавно выкопанные, сушились на подносах в кладовке Кадфаэля. В ином случае Жером поручил бы кому-нибудь другому сходить за луком, но сегодня он отправился туда собственной персоной.
В сарайчике, где Кадфаэль хранил травы и лекарственные препараты, Сулиен прилежно сортировал сухой горох для посадки в будущем году. Горошины с пятнышками он откладывал в сторону, а отборные бросал в глиняный кувшин — почти наверняка его сделал брат Руалд, когда еще был местным гончаром. Жером довольно долго наблюдал за юношей с порога, прежде чем войти и прервать его работу. Подозрения его усилились: видно, тут происходит нечто, о чем он, Жером, осведомлен недостаточно. Во-первых, почему аббат позволяет Сулиену ходить с такой пышной кудрявой шевелюрой? Это казалось брату Жерому верхом неприличия. Далее — юноша продолжал свое нехитрое занятие, будучи по виду совершенно спокойным. Руки его не дрожали, и он явно не был взволнован тем, что недавно должен был услышать из уст Руалда. Жерому и в голову не приходило, что тот ни словом не обмолвился об останках, найденных на Земле Горшечника, не желая расстраивать Сулиена. Это был главный предмет сплетен и домыслов — поэтому, по мнению Жерома, нельзя было не затронуть эту тему. Этот юноша и его уважаемое семейство могли бы оказать покровительство своему бывшему арендатору, подозреваемому в убийстве, если бы встали на его сторону. Жером, на месте Руалда, уж постарался бы заручиться такой поддержкой и, как только случай бы подвернулся, изложил бы свою версию этой истории. Он не сомневался, что Руалд так и сделал. Так почему же этот молодой человек так странно себя ведет: он всерьез занят сортировкой гороха, как будто его совсем не взволновала история о мертвой женщине, найденной на Земле Горшечника. Нет, здесь что-то не так!
Наконец Сулиен почувствовал чье-то присутствие и обернулся. Посмотрев на лицо Жерома, он опустил глаза и стал почтительно ждать, когда тот заговорит первым. Сулиен пока мало кого знал в этом монастыре, а с этим маленьким тощим монахом он доселе не обменялся ни словом. Узкое, с сероватым оттенком кожи лицо и сутулые плечи делали Жерома старше своих лет, а долг послушников — с почтением относиться ко всей братии, и в особенности к старшим.
Жером прежде всего попросил лука. Сулиен пошел в кладовку и принес нужное количество, отбирая луковицы покрупнее и покрасивее, раз они требовались для стола настоятеля.
— Как тебе живется у нас после этих тяжких испытаний? — благожелательно спросил Жером и вкрадчиво добавил: — Нравится тебе работать с братом Кадфаэлем?
— Очень нравится. Спасибо, — осторожно ответил Сулиен, не очень доверяя этому заботливому посетителю, чье появление не вселяло покоя, а его голос, вроде бы исполненный сочувствия, не показался юноше особенно приятным. — Я счастлив, что наконец оказался здесь, и благодарен Господу нашему за свое спасение.
— Воистину так, — согласился Жером. — Но я опасаюсь, что и здесь есть вещи, способные наверняка тебя растревожить. Лучше бы ты оказался у нас при более счастливых обстоятельствах.
— Того же и мне бы хотелось! — воскликнул Сулиен, снова мысленно возвращаясь к событиям в Рэмзи.
Жером заметно воодушевился. Может, ему удастся расположить юношу к доверительной беседе, если проявить должное сочувствие.
— Я тебе очень сочувствую, — медоточивым тоном начал он. — Как это, должно быть, ужасно — после таких страшных потрясений услышать не менее дурные вести в родных краях. Теперь все вышло наружу, а ведь эта загадочная смерть бросает тень подозрения на одного из наших братьев, которого так хорошо знает ваша семья!
При этих словах Сулиен сразу весь напрягся и сильно побледнел.
— Смерть? — внезапно охрипшим голосом спросил он. — Чья смерть?
Жерому казалось, что он ловко плетет свои сети, и реакция Сулиена застала его врасплох. Он внимательно вглядывался в нахмуренное лицо юноши, пытаясь уловить притворство. Но в широко раскрытых голубых глазах молодого послушника читалась такая искренняя тревога, что даже Жером, знаток по части притворства, не мог усомниться в его искренности.
— Ты хочешь сказать, — недоверчиво спросил Жером, — брат Руалд ни во что тебя не посвятил?
— Во что не посвятил? Никакого разговора о смерти у нас не было. Я не понимаю, о чем ты толкуешь, брат.
— Но ведь вы вместе шли сегодня утром в церковь, — все еще не сдавался Жером. — Я видел, как вы о чем-то беседовали…
— Да, это так, но ни слова не было произнесено о дурных вестях, и тем более о смерти. Я знаю Руалда всю свою жизнь и был рад вновь встретить его и убедиться, что он крепок, в вере и счастлив в этой обители. О какой смерти ты толкуешь? Прошу тебя, объясни!
И Жером, рассчитывавший что-нибудь выведать у Сулиена, вместо этого вынужден был сам сообщить ему новости.
— Однако я был уверен, — с досадой сказал он, — что ты уже в курсе этой истории. Дело в том, что наша воловья упряжка в первый же день пахоты на Земле Горшечника наткнулась на женские останки. Женщина была погребена тайно, без соблюдения обрядов — шериф полагает, что ее злодейски убили. Всем сразу пришло в голову, что убитая — жена Руалда, с которой он жил в миру. Я-то не сомневался, что тебе известно про это от самого брата Руалда. Неужели он ничего тебе не сказал?
— Ни слова, — произнес Сулиен. Голос его звучал ровно и как-то отстраненно — очевидно, он пытался осмыслить то, что ему сказал Жером. Ему необходимо было выяснить все до конца. Устремив проницательный взгляд на собеседника, он спросил: — Значат ли твои слова, что «убитая, скорей всего, жена Руалда», что это точно не известно? Разве никто не смог ее опознать?
— Точно установить имя покойной не удается. От нее мало что осталось — один скелет да волосы. — Худое, увядшее лицо Жерома сморщилось от этого представления, напомнив ему о бренности всего земного. Вздохнув, он продолжал: — Умерла она по меньшей мере год назад — так считают. А может быть, прошло уже лет пять. В такой почве быстро идет разложение, но более точное время смерти определить не смогли.
Несколько секунд Сулиен молчал, обдумывая услышанное. Лицо его застыло, как маска. Наконец он заговорил:
— Правильно ли я понял твои слова, что эта смерть бросает тень подозрения на одного из братьев вашего монастыря? Ты имел в виду Руалда?
— Каким образом можно его исключить? — резонно заметил Жером. — Если это в самом деле она, на кого прежде всего падает подозрение? Все сходится на жене Руалда. Кроме нее, никто из женщин не пропадал здесь в последние годы. Мы знаем, что она исчезла, не сказав никому ни слова. А жива или нет — кто это точно знает?
— Но это невозможно, — твердо сказал Сулиен. — Руалд уже находился в аббатстве, когда она исчезла. Наш шериф, Хью Берингар, об этом знает?
— Да, конечно. Но он, насколько я знаю, не отказался окончательно от своих подозрений. Уже находясь в обители, Руалд дважды посещал жену в сопровождении брата Павла — чтобы обсудить с ней имущественные вопросы. Но можно ли гарантировать, что он не приходил к ней один? Ведь он же не сидел здесь взаперти, а вместе со всеми выходил на работы за пределы монастыря. Кто поручится, что брат Руалд всегда был на глазах у других? Во всяком случае, — в голосе Жерома звучало нескрываемое удовлетворение своей логикой, — долг шерифа — проверить это, узнать обо всех отлучках брата Руалда за пределы аббатства в этот период. Если шериф убедится, что Руалд не виделся с женой наедине до ее исчезновения, пусть будет так! В противном случае шериф начнет собирать улики и выжидать, чтобы в нужный момент арестовать убийцу. Руалду не ускользнуть.
— Все это глупости! — резко воскликнул юноша. — Даже располагай ты свидетельством многих очевидцев, я ни за что не поверю, что он мог это сделать! Я его хорошо знаю и заявляю, что он этого не делал. А кто говорит обратное — те лжецы! — с вызовом заявил Сулиен, устремив на Жерома пристальный, подобный кинжалу взгляд.
— Брат, это — только твое предположение! — почему-то напрягшись, ответил Жером и выпрямил плечи, стараясь казаться как можно выше, но все равно был почти на голову ниже Сулиена. — Грех поддаваться эмоциям, чтобы выгородить своего знакомого. Истину и справедливое суждение следует предпочесть ложно понятому состраданию. Об этом толкует глава шестьдесят девятая нашего Устава. Если ты должным образом изучил Устав, тебе, конечно, известно, что подобная пристрастность непростительна для послушника.
Выслушав это наставление, Сулиен не отвел свой воинственный взгляд и не опустил голову, он готов был и дальше отстаивать свою точку зрения, но в этот момент острый слух Жерома уловил голос Кадфаэля в нескольких ярдах от сарайчика, где они разговаривали. Очевидно, травник остановился, чтобы обменяться несколькими словами с братом Винфридом, который как раз чистил заступ и убирал инструменты. У Жерома не было никакого желания продолжать этот малоприятный разговор в присутствии третьего лица, и тем более — в присутствии Кадфаэля, который попытается еще больше заморочить ему голову и не дать возможности получить нужные сведения. Пусть уж пока все остается на своих местах.
Решив как можно скорее закончить разговор, он обезоруживающе улыбнулся и сказал с притворным великодушием:
— Для тебя, мой юный друг, извинительно так вести себя — эта новость, как видно, совсем выбила тебя из колеи, ведь ты еще не оправился от тягот пути. А сейчас я умолкаю. Увидимся в церкви.
С этими словами он быстро, но стараясь не терять достоинства ретировался и уже в садике столкнулся с Кадфаэлем. Вопреки обыкновению, Жером вежливо приветствовал его, чем весьма удивил Кадфаэля. Такое необычное поведение Жерома доказывало лишь, что тот находится в некоем замешательстве или что совесть его нечиста.
Сулиен как ни в чем не бывало сортировал горох, когда на пороге появился Кадфаэль. Сулиен не обернулся — он знал голос своего наставника, так же как и его походку.
— Что здесь понадобилось брату Жерому? — спросил Кадфаэль как можно более равнодушным тоном.
— Лук. Брат Петр послал его за луком для стола аббата.
Послать Жерома за чем-нибудь могли только аббат или приор Роберт. А добровольно он оказывал услуги только тем, кто мог быть полезен ему лично. Но от повара аббата, брата Петра — рыжеволосого, вспыльчивого северянина, — никакой пользы ожидать было нельзя, тем более что Петр не терпел Жерома, как, впрочем, и многие другие. Кадфаэль с сомнением покачал головой:
— Я могу поверить, что брату Петру понадобился лук. Но что здесь понадобилось брату Жерому?
— Ему хотелось знать, как мне живется тут, — осторожно, подбирая слова, ответил Сулиен. — Во всяком случае, он меня об этом спрашивал. Ты сам знаешь, брат Кадфаэль, каковы мои дела. Я до сих пор не могу в себе самом разобраться, не могу понять, что я должен делать, но, прежде чем окончательно решить, уйти мне или остаться, я бы хотел, не откладывая, повидаться с вашим настоятелем. Он ведь разрешил мне обратиться к нему, когда я почувствую в этом надобность.
— Ступай прямо сейчас, если у тебя есть такая необходимость, — разрешил Кадфаэль, наблюдая с пристальным вниманием за руками юноши, сметающими шелуху со скамьи. Он уже заметил, что Сулиен стоит, опустив голову, и избегает встречаться с ним глазами. — Ступай, — повторил он. — До вечерней службы еще есть время.
Аббат Радульфус внимательно посмотрел на вошедшего. За три дня Сулиен внешне изменился в лучшую сторону: окреп, походка стала твердой и уверенной, с лица исчезли напряженность и усталость, во взгляде больше не было постоянной тревоги. Волевой подбородок говорил о его способности к решительным действиям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37