За это время брат Кадфаэль уже вышел из церкви, и Сулиен отправился разыскивать его. Он нашел травника на его обычном месте — у сарайчика.
— А вот и ты! — сказал Кадфаэль при виде молодого человека. — Я так и знал, что ты скоро к нам заглянешь. Каким ты нашел мир за пределами монастыря? Не собираешься снова изменить свое решение?
— Нет! — воскликнул Сулиен и на секунду запнулся. Он оглядывал обнесенный высоким забором садик, опрятные, ровные грядки, казавшиеся теперь, когда на них не было листьев, длинными и голыми. — Мне по душе было работать тут с тобой, брат. Но вернуться я бы не хотел. Напрасно я тогда ушел из дому в Рэмзи. Больше такой ошибки я не повторю.
— Как поживает твоя матушка? — спросил Кадфаэль. Он понимал, не только тайная любовь к Дженерис, но и болезнь матери была той причиной, по которой Сулиен ушел тогда в монастырь. Для юноши невыносимо постоянно находиться подле близкого человека, мучимого непроходящими болями, будучи не в силах ничем помочь. От Хью Кадфаэль уже знал, в каком тяжелом состоянии находится сейчас хозяйка Лонгнера, хоть она ни на что и не жалуется. Если в этом было дело, то понятно, что теперь младший сын напрягал все силы, чтобы возместить больной матери то время, когда он находился вдали от нее, и своим вниманием хоть немного облегчить ее участь.
— Плохо, — коротко отвечал Сулиен. — Ей все время плохо. Но она никогда не жалуется. Словно какой-то зверь гложет ее изнутри. Но бывают дни, когда ей полегче.
— У меня есть травы от болей, — сказал Кадфаэль, — когда-то они ей помогали.
— Я знаю. Мы все советуем ей принимать лекарства, но она наотрез отказывается. Утверждает, что они ей не нужны. И все-таки, — попросил Сулиен, — дай мне с собой что-нибудь, я попробую ее уговорить.
Он пошел за Кадфаэлем в сарайчик. Пучки сухих трав, привязанные к стропилам, шелестели над их головами. Сулиен сел на деревянную скамью, пока Кадфаэль наполнял флакон сиропом, приготовленным им по собственному рецепту из восточных опийных маков. Этот сироп обладал болеутоляющим и снотворным действием.
— Верно, до тебя еще не дошла эта новость, — сказал Кадфаэль, стоя спиной к Сулиену. — Шериф арестовал одного человека за убийство женщины, которую мы принимали за Дженерис, пока ты не доказал, что она жива. Его зовут Бритрик, он — разносчик, ходил с товаром по приграничным деревням, а в прошлом году, во время нашей ярмарки, ночевал в доме Руалда.
За своей спиной Кадфаэль услышал легкое шевеление — видимо, Сулиен прислонился к деревянной стенке сарайчика. Но так как молодой человек молчал, Кадфаэль продолжал:
— С ним была женщина, некая Гуннильд, акробатка и певица, развлекавшая толпу на ярмарках. С прошлогодней ярмарки ее никто не видел. И у нее, как говорят, были черные волосы. Очень похоже, что это и есть та несчастная, которую мы нашли, — так считает Хью Берингар.
Раздался голос Сулиена — глуховатый, тихий:
— А что говорит Бритрик? Он это отрицает?..
— Конечно отрицает. Говорит, что на следующее утро после закрытия ярмарки он оставил ту женщину спящей — она была жива и здорова. С тех пор он ее не видел.
— Он, возможно, так и поступил, — тихо проговорил Сулиен.
— Возможно. Но только никто ее больше не видел, — сказал Кадфаэль. — И на ярмарке в этом году ее не было. В общем, никто о ней ничего не знает. Как выяснилось, они частенько ссорились, дело доходило до потасовок. Он — человек огромной силы, вспыльчивый, горячий, такой может далеко зайти. Не хотел бы я оказаться в его шкуре. Обвинение ему будет предъявлено серьезное — и обоснованное, — подчеркнул Кадфаэль. — Его жизнь сейчас немногого стоит.
Тут Кадфаэль обернулся. Юноша сидел очень тихо, его глаза не отрываясь смотрели на травника. С сожалением, впрочем не слишком глубоким, словно это его мало затронуло, он произнес:
— Бедняга! Верно, он не собирался ее убивать. Как, ты сказал, звали эту акробатку?
— Гуннильд. Ее звали Гуннильд.
— Как, верно, тяжко вести бродячую жизнь, особенно женщине, — сказал Сулиен задумчиво. — Летом-то еще сносно, а вот что делать зимой!
— То, что делают все бродячие артисты, — сказал Кадфаэль со знанием дела. — Примерно в такое время года, глубокой осенью, они подыскивают место, где их приютят на зиму, а платят тем, что развлекают хозяев пением да разными трюками и фокусами. А с наступлением весны — они вновь в пути.
— Могу себе представить, что значит для них очутиться зимой, когда валит снег, возле огня и получать пищу, пусть самую скудную, — задумчиво произнес Сулиен и встал, чтобы взять небольшой флакон, который Кадфаэль заткнул пробкой. — Ну, я поехал домой. Мне еще надо сегодня помочь Юдо в конюшне. Большое спасибо тебе, брат Кадфаэль, За это и за все остальное.
Глава восьмая
Через три дня к привратницкой замка подъехал всадник, по виду — слуга; позади него, в дамском седле, сидела женщина. Он помог ей спешиться, и она подошла к стражникам. Скромно, но уверенным голосом она попросила доложить о ней шерифу. Она заявила, что у нее к нему важное дело, не терпящее отлагательств.
Хью появился в кожаной куртке с короткими рукавами, закопченный и раскрасневшийся — он как раз был в оружейной мастерской у кузнечного горна. Женщина глядела на него с тем же любопытством, с каким и он смотрел на нее, — так удивила ее его внешность. Прежде ей никогда не случалось видеть шерифа этого графства. Она ожидала увидеть человека более зрелого возраста, более солидного, чем этот стройный, проворный мужчина не старше тридцати лет, темноволосый и чернобровый. Он больше походил на одного из учеников оружейника, чем на королевского шерифа.
— Сударыня, вы хотели говорить со мной? — осведомился Хью. — Пройдемте сюда и объясните, какая нужда привела вас ко мне.
Она спокойно последовала за ним в маленькую прихожую привратницкой, но на секунду заколебалась, когда он предложил ей сесть, словно сначала хотела изложить свое дело.
— Милорд, — начала она, — я считаю, что это вы нуждаетесь во мне, если то, что я услышала, — правда.
Голос ее для деревенской женщины был необычного тембра: чуть сиплый, резковатый, словно в свое время она его надсадила. И была она не так уж молода, как ему сперва показалось, — лет тридцати пяти. Но как хороша собой! С прямой осанкой, с движениями, полными грации.
На ней было добротное темное платье спокойных тонов, подобающее почтенной женщине. Волосы зачесаны назад и скрыты под белой накидкой. Она могла быть женой почтенного горожанина или служанкой знатной дамы. Хью все еще не догадывался, чем она может быть ему полезна в его нынешних заботах, и ему не терпелось узнать, в чем суть ее визита.
— Так о чем же вы услышали? — спросил он.
— На рынке говорят, что вы арестовали человека по имени Бритрик, разносчика, за убийство женщины, которая вместе с ним бродила по дорогам год назад. Это правда?
— Чистая правда, — ответил Хью, — У вас есть что сказать по этому поводу?
— Да, милорд. — Она подняла на него большие черные глаза с длинными ресницами. — Я не слишком хорошо отношусь к Бритрику — на то у меня есть свои причины, но и особой вражды к нему не питаю. Он был некоторое время моим приятелем. Случалось нам и повздорить, это правда, но я вовсе не хочу, чтобы его повесили за убийство, которого он не совершал. Поэтому я здесь, перед вами, чтоб доказать, что я жива. Меня зовут Гуннильд.
— И, Боже правый, она это доказала! — воскликнул Хью после того, как выложил Кадфаэлю эту невероятную историю, зайдя во время дневного отдыха монахов в его сарайчик. — Это, без сомнения, Гуннильд. Видел бы ты лицо разносчика, когда я привел ее к нему в подвал. Он без особого интереса взглянул на нее, явно не узнавая в этом скромном облике добропорядочной женщины, а когда внимательно рассмотрел ее лицо, то так и замер с открытым ртом, глазам своим не веря. Ты бы его видел в этот момент, Кадфаэль! А как только он обрел дар речи, сразу же прохрипел: «Гуннильд!» Да, перед ним была та самая женщина, но как она изменилась! Конечно, он не все рассказал нам о своем бегстве на рассвете из дома Руалда. Неудивительно, что он ускользнул тайком, когда она еще спала. Он, как выяснилось, украл у нее все деньги. Недаром я говорил, что у него совесть нечиста. И это связано с Гуннильд. Так оно и вышло. Он забрал все, что у нее было ценного, отложенного на черный день.
— Раз такое дело, — хмыкнул Кадфаэль, внимательно, но без особого удивления слушая Хью, — то их встреча сегодня тоже могла кончиться потасовкой.
— Куда там! Он так ей обрадовался, рассыпался в благодарностях, что она спасла его, обещал вернуть ей все украденное, всячески льстил и заискивал перед нею. Но она сказала, что ей ничего от него не нужно. Я убежден, у него была мысль уговорить ее вернуться к прежней жизни, но она и не помышляет об этом. Она сказала, что прощает Бритрика, и вышла. Потом слуга помог ей сесть на лошадь, она простилась со мной, и они уехали.
— А Бритрик? — Кадфаэль приподнялся и помешал в котелке снадобье, которое он кипятил на медленном огне. Котелок стоял на решетке, прикрывавшей с одной стороны жаровню. Резкий, насыщенный парами запах ревеня ударил им в ноздри. Одряхлевшие монахи в лазарете брата Эдмунда уже начали простужаться и кашлять — и Кадфаэль готовил им лекарство.
— Его пришлось отпустить, — вздохнул Хью. — Наш герой ушел своей дорогой и выглядел очень подавленным. Держать его дольше не было оснований, но мы будем следить за ним, и если он начнет торговать честно и платить положенные пошлины, значит, для него еще не все потеряно. Тогда ваш монастырь сможет получить причитающуюся ему пошлину, если он явится на ярмарку в будущем году. Итак, Кадфаэль, мы остались, как говорится, при своих интересах: история повторяется — мы снимаем подозрение не только с одного предполагаемого убийцы, но и со второго. Прямо не верится, что такое возможно!
— Такое в жизни случается, — подтвердил Кадфаэль, — но не часто.
— А ты этому веришь?
— Я верю тому, что это произошло. Но сомневаюсь, что произошло это случайно. На то у меня есть два соображения. Нет, — добавил Кадфаэль, — даже больше, чем два.
— Послушай, что я думаю, — нетерпеливо сказал Хью. — Одна женщина, предположительно умершая, оказывается живой и невредимой. И вторая — тоже! Теперь прикажешь ожидать третью? Пока что в нашем распоряжении лишь несчастная, оскорбленная душа, ожидающая справедливого суда, — даже не наказания убийцы, а всего лишь обретения имени. Она мертва и требует с нас отчета.
Брат Кадфаэль с уважением и признательностью выслушал страстную речь, которая больше пристала бы аббату Радулъфусу, нежели молодому представителю мирской власти. Шериф нечасто позволял себе такие монологи.
— Хью, она рассказала тебе, как и где она услышала об аресте Бритрика? — спросил монах после короткого молчания.
— В самых общих чертах… На рынке поговаривали об этом — так она сказала. Я не собирался расспрашивать ее подробно, — ответил Хью, не понимая, куда клонит Кадфаэль.
— Прошло едва ли три дня, как ты велел объявить, что Бритрик подозревается в убийстве Гуннильд. Новости разносятся быстро. Но на какое расстояние — вот в чем вопрос. Каким образом Гуннильд сумела объяснить такую разительную перемену в своей судьбе. Ты мне еще не рассказал, где она живет и у кого находится в услужении.
— Вышло так, что Бритрик, оставив ее в доме Руалда без гроша, в конечном счете оказал ей услугу. Стоял уже август, ярмарка кончилась, зарабатывать деньги стало делом нелегким, а в осенние месяцы едва удавалось сводить концы с концами. На пропитание кое-как хватало, но скопить она ничего не смогла. А ты помнишь, конечно, какой ранней и суровой была в тот год зима! Она поступила так, как поступают странствующие актеры, — загодя начала подыскивать место, где могла бы перезимовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37