Владелец, поди, недалеко ушел в одном башмаке. Скоро он заявится к нам расспрашивать, не отыскался ли второй. А вообще-то, ночь прошла на редкость спокойно, никто не буянил. Ты только взгляни, брат, что я нашел! — И возчик указал на передок телеги, куда до сих пор Кадфаэль и не смотрел. Там, подвешенная на тонком кожаном ремешке, болталась на оглобле стеклянная плоская фляга вместимостью в добрую кварту. — Можешь себе представить, кто-то забросил эту штуковину на крышу палатки, в которой одна деревенская старуха торговала сырами. Знаю я эту бабку, она к нам каждый год приезжает, в этот раз мы ей палатку помогали ставить. Ну а сегодня утром я принялся разбирать эту палатку, а мне чуть голову не расшибло. Надо же! Вышвырнуть такую бутыль, будто она ничего не стоит. Ручаюсь, ежели ее снести к Уоту, можно разжиться дармовой выпивкой. — Возница повернулся и закинул на телегу еще одну охапку досок.
— А ты точно знаешь, что эта фляга из Уотовой таверны? — задумчиво спросил Кадфаэль.
— Еще бы, тут на ремешке его метка. Уотовы фляги мы наперечет знаем, но чтобы они валялись где попало — такого я не припомню.
— А где стояла палатка той старухи? — поинтересовался Хью.
— Да, пожалуй, ярдах в десяти от места, где вы сейчас стоите.
Берингар с монахом оглянулись, оба прикинули, что и Фаулера обнаружили где-то рядом.
— И вот какая странность, скажу я вам: старуха божилась, будто с утра, когда она взялась раскладывать товар, вокруг так разило можжевеловкой, что у нее все платье провоняло. Денек поворчала, ну да потом утихла. Она наполовину валлийка, в общем, чудная старуха. Не иначе как ей померещилось.
«Ничего подобного, — подумал Кадфаэль, — похоже, у торговки острый нюх, да и в напитках она, видать, разбирается. Неподалеку от ее палатки кто-то вылил на себя и разбрызгал по траве чуть ли не кварту можжевеловой настойки. Не всю, часть, он, скорее всего, и на самом деле выпил, чтобы пахло изо рта. Поэтому, когда его нашли посторонние, они не усомнились в том, что он пьян. А его должны были найти посторонние, но только ли посторонние?» Кадфаэлю начинало казаться, что во мраке забрезжил свет.
— Приятель, — обратился он к вознице, — у нас как раз есть дело к Уоту. Давай мы отнесем ему эту флягу. Само собой, мы скажем, кто ее нашел, и тебе достанется дармовая выпивка.
— Забирай ее, брат, — благодушно отозвался возчик, отстегивая ремень и снимая флягу с оглобли. — Только не забудь передать Уоту, что она от Ричарда Найла. Он меня знает.
— Наверное, когда ты нашел ее, внутри было пусто, — рискнул спросить Кадфаэль, взвешивая флягу в руке.
— Ни капли не осталось, брат! Да и сам посуди: какой ярмарочный гуляка выкинет бутыль, не опорожнив ее до дна.
Все доски были погружены, подвода уехала, оставив за собой голую, вытоптанную землю. Ну что ж, потребуется не так уж много времени, чтобы после теплых летних дождей пробилась свежая травка.
— Фляга моя, спору нет, — заявил Уот, вертя бутыль здоровенной ручищей. — Только одной такой у меня и недостает. Кто ж покупает крепкое питье целыми квартами, пусть даже и на ярмарке? Это какие надо иметь деньжищи! Да и тех, кто предпочитает можжевеловку доброму элю или вину, не так уж много. Я помню, как этот парень попросил целую флягу, и подивился. Но, в конце концов, деньги он заплатил, а что мне еще нужно. Видно же — человек он подневольный. Может, ему лорд велел купить, можжевеловки, а уж для чего — не мое дело. Но покупал точно тот самый малый, которого мне показал Филип, и эту самую флягу.
Отдаленный уголок Уотовой таверны оказался самым подходящим местом для того, чтобы посидеть, обдумать все, что удалось узнать, и решить, как действовать дальше.
— Уот только что подсказал верную мысль, — промолвил Кадфаэль, — мы могли бы и сами сообразить: парень сделал то, что велел его лорд, и спиртное купил на хозяйские деньги. Сами посудите: можно ли поверить, что по чистой случайности двое слуг одного господина оказались преступниками? Нет. Оба служили одному лорду и выполняли его приказы.
— Одному лорду… Иво Корбьеру? — изумленно прошептал Филип, в ужасе осознавая значение того, что ему открылось. — Но ведь… Я слышал, что его собственный конюх чуть не затоптал его конем. Что же, он сам распорядился об этом? Не понимаю.
— Погоди, приятель, давай-ка начнем с самого начала. Предположим, что некто послал Фаулера с приказом завладеть чем-то очень важным, находившимся в распоряжении мастера Томаса, затем подсказал ему, кого можно использовать в качестве козла отпущения, а самому Турстану дал денег на можжевеловку, дабы тот прикинулся пьяным и не попал под подозрение. А что происходит дальше? Мы отправляемся искать купца, и к нам присоединяется Иво Корбьер. Припомни-ка, Хью, именно он и нашел Фаулера — не ты и не я. Мы с тобой могли запросто пройти мимо, а как раз этого Иво и не мог допустить. Он хотел, чтобы Фаулера нашли пьяным, и при свидетелях, а потом заперли в аббатской келье. И он своего добился — случись в ту ночь хоть десяток убийств, Турстан все одно остался бы вне подозрений.
— И все впустую, — заметил Хью. — Рано или поздно Фаулер должен был рассказать своему хозяину, что ничего у купца не нашел. Мне кажется, Иво узнал об этом только поутру, когда пришел за своим слугой в монастырскую келью. И тут же начал действовать: Фаулера привел в замок давать показания против Филипа, а пока все мы присутствовали на разбирательстве, другого слугу послал осмотреть баржу — правда, и это ему ничего не дало. Ну как, вроде все сходится?
— Похоже на правду, — угрюмо согласился Хью. — И самое худшее, наверное, еще впереди. А кто, по-твоему, залез на баржу?
— Не думаю, чтобы в этой истории был замешан молоденький конюх, — ответил Кадфаэль, — с этим делом вполне могли управиться двое. Скорее всего, на барже побывал Эвальд. Вся грязная работа выполнялась руками слуг, но головой-то был их господин.
— В ту же ночь они вломились в палатку мастера Томаса, — подхватил Хью, — обыскали ее и опять безрезультатно. В следующую ночь они напали на Эана из Шотвика. — О том, что они не погнушались вскрыть гроб, Хью предпочел умолчать. — И снова остались ни с чем. Пока все как будто ясно. Но вернемся ко вчерашнему происшествию. Бог свидетель, не вижу во всем этом никакого смысла. Я же сам был там и видел, как Иво переменился в лице. Он был потрясен, разгневан и чувствовал себя оскорбленным — могу в этом поклясться! Вспомни: он не послал за конюхом Фаулера, а пошел сам из опасения, что слуга может предостеречь своего приятеля. А потом встал между Эвальдом и воротами и попытался остановить его, рискуя получить увечье, а то и что похуже…
— Так-то оно так, — вздохнув, согласился Кадфаэль, — но смысл в этом все же есть, и боюсь, что дела обстоят хуже, чем мы с тобой могли себе представить. Эвальд находился в конюшне, выхода оттуда, кроме как через двор, нет, а стало быть, и скрыться он не мог — ну, разве что проломив монастырскую стену. Корбьер вышел во двор по просьбе шерифа да от него же узнал всю правду. Он понял, что слуга разоблачен, и, если его припрут к стенке, глядишь, выведет на чистую воду своего лорда. Давай-ка рассмотрим по порядку, как все происходило с этого момента. Фаулер как раз вернулся со стрельбища, и у него был с собой арбалет. Когда Корбьер пошел на конюшню за Эвальдом, Турстан пошел было за ним, но лорд бросил ему на ходу несколько слов, и тот отстал. Что, спрашивается, сказал Иво своему слуге? Мы этого не слышали, как не слышали и того, что говорил Корбьер Эвальду на конюшенном дворе. Помнишь, некоторое время нам пришлось ждать их возвращения. Думаю, этого времени Корбьеру хватило: он успел сообщить конюху, что дела плохи. Очевидно, он велел слуге не терять головы и дал следующие указания: «Выводи коня, я сам встану между тобой и воротами, но ты улучи момент, прыгай в седло и гони. Ну а потом затаишься на время (не иначе как в собственном маноре Корбьера, — пояснил монах), и никто до тебя не доберется. Но главное: постарайся, чтобы все поверили в мою непричастность ни к каким злодействам. Сделай вид, будто напал на меня, ты поможешь мне, а я — тебе». И каждый разыграл свою роль, причем Иво сделал это превосходно. Он встал между конюхом и воротами, воспользовался игривым настроением коня, чтобы оттеснить с дороги нас, а потом для видимости ухватился за узду, получил пинка и полетел на дорогу. Путь для Эвальда был открыт. Хью и Филип слушали монаха как зачарованные.
— Однако замысел Иво заключался вовсе не в том, чтобы выручить конюха, — продолжал Кадфаэль, — это было бы слишком рискованно, ведь рано или поздно Эвальда могли поймать и заставить выложить все. Он должен был замолчать навеки, и потому Корбьер приказал сокольничему остановить его. Хозяин велел, слуга повиновался, и оба сделали это без колебаний, ибо тот и другой не хотели, чтобы Эвальд заговорил.
Воцарилось напряженное молчание. Слушатели ужаснулись тому, что поведал им монах. Даже Хью, всякого повидавший на своем веку, подивился такой подлости и коварству, а что уж говорить о Филипе. Потрясенный до глубины души, парнишка медленно поднялся на ноги, не сводя с собеседников широко раскрытых глаз.
— Неужто ты и вправду считаешь, что все было именно так? — воскликнул ошеломленный юноша. — Но ведь он, этот человек, навещал ее и выказывал знаки внимания. Выходит, он что-то искал — у самого мастера Томаса, на его барже и в его палатке. Получается, что теперь ему остается искать только у Эммы! А мы здесь рассиживаемся!
— Но ведь Эмма, — резонно возразил Хью, — сейчас в аббатстве вместе с моей женой, и ей ничто не угрожает.
— Ничто не угрожает? — негодующе вскричал Филип. — Вы, наверное, забыли, что мы имеем дело не с человеком, а с дьяволом!
Не тратя больше слов, юноша выбежал из таверны и со всех ног припустил вдоль предместья по направлению к обители. Хью и Кадфаэль молча смотрели друг на друга. Первым молчание нарушил монах.
— Порой Господь вразумляет нас устами невинных! — промолвил он. — Боюсь, что парнишка беспокоится не напрасно. Пожалуй, нам лучше поспешить за ним.
Когда Филип добежал до странноприимного дома, сердце выскакивало у него из груди. С трудом переводя дыхание, он попросил дозволения увидеть леди Берингар. Элин с улыбкой вышла ему навстречу.
— В чем дело, Филип?
Задавая вопрос, Элин, по правде сказать, слукавила — она считала, что знает, отчего паренек второпях примчался в аббатство, и сочувствовала ему: надо же, не успел проститься с Эммой, а ведь всего несколько ласковых слов, пусть ничего не значащих, может быть, запомнились бы ему на всю жизнь.
— О, Филип, мне так жаль, что ты разминулся с мистрисс Вернольд, но, увы, они спешили, и задерживаться было нельзя. Они уехали, но Эмма просила меня попрощаться с тобой и передать… — Слова замерли у Элин на устах. — Филип, что случилось? На тебе лица нет!
— Уехали? — в отчаянии вскричал юноша. — С кем она уехала?
— С мессиром Корбьером. Он предложил проводить Эмму до Бристоля, поскольку едет туда со своей сестрой, решившей принять постриг в местной обители. Все так удачно совпало… Филип, что-то не так? Да что с тобой, в конце концов?
У юноши вырвался стон, исполненный боли и гнева, и, забывшись, он схватил Элин за руку.
— Куда? Куда он ее повез?
— В свой манор Стэнтон Коббольд. Там они заночуют, а наутро двинутся дальше. Его сестра…
Но не успела Элин договорить, как Филип сорвался с места и стремглав помчался к конюшенному двору. Ему позарез нужен был конь, некогда было спрашивать разрешения у кого бы то ни было. К счастью, разумеется к счастью для Филипа, один из гостей аббатства собрался в дорогу и во дворе его дожидался на привязи взнузданный и оседланный конь. Паренек вскочил в седло и вихрем вылетел за ворота. Когда Элин выбежала во двор, она застала там лишь разъяренного конюха, который метался по двору, изрыгая проклятия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38