Ты и не заметишь, как все кончится.
— Нет!
— Ты совсем не так вела себя с отцом! Слушалась его, как родного, и даже не думала оспаривать то, что он предлагал.
— Милорд…
— Филип.
— Я прошу вас оставить меня… ради Бога! — Она была противна сама себе за эту униженную мольбу, но что оставалось делать? — Уходите, умоляю!
В ответ он вплотную подошел к постели. Его дыхание было неровным и шумным, от него безбожно несло бренди.
— Ложись на спину! И лучше будет, если ты сразу поднимешь рубашку до пояса.
Ублюдок! Бесчувственный, эгоистичный ублюдок!
— Нет! — крикнула Фрэнсис, на четвереньках переползая на противоположный край необъятной кровати.
— Не выводи меня из терпения, Фрэнсис! — Хок повысил голос, и его намерение обойтись с ней мягко рассыпалось в прах. — Это должно случиться — и это случится! Ложись на спину!
— Как же я ненавижу тебя! — прошептала она сквозь беспомощные, злые слезы.
Он фыркнул. Непонятно было, то ли он слышал ее и хотел показать, что ему все равно, то ли это был просто один из мужских звуков в подобной ситуации.
Постель прогнулась, Фрэнсис обхватили за талию и поволокли прочь от края. Сразу же сверху навалилась уже знакомая давящая тяжесть.
— Проклятие! — прошипел Хок, который совсем забыл про крем.
Он было собрался сходить за ним в свою спальню, но потом раздражение заглушило голос рассудка. Чего ради утруждаться ради нее, если она назло усложняет ему задачу?
Не говоря ни слова, он рванул подол ночной рубашки кверху и с силой раздвинул Фрэнсис ноги. Ее снова била мелкая дрожь, это несколько его отрезвило.
— Не шевелись, — прохрипел он, внезапно ощутив стыд за свою грубость.
Между ее ног было холодно и сухо, не было никакой возможности проникнуть внутрь без крема. Наплевав на условности и на всех настоящих леди в мире, Хок осторожно ввел палец в теплую глубину и начал легонько двигать им взад-вперед. К его удивлению, вскоре Фрэнсис шевельнулась, едва заметно покачиваясь в такт с ним, робко наполняясь теплой влагой, в которой он так нуждался.
— Не шевелись, — повторил он и вошел в нее с размаху, как привык.
Фрэнсис закричала, царапая его шею и грудь. Только тут он понял, что натворил. Она была такой узкой, такой неопытной и непривычной, что он вполне мог повредить ей. Хок угрюмо приказал себе идти до конца, раз дело все равно сделано. Он помедлил, виновато наслаждаясь тесными объятиями, в которых оказалось его естество.
Фрэнсис сжала зубы до хруста, чтобы не застонать от горячего, распирающего, болезненного ощущения.
— Как же я ненавижу тебя! — прошептала она, смаргивая слезы.
Он пропустил ее слова мимо ушей, сосредоточенно двигаясь, стараясь поскорее покончить с этим.
— Животное!
Хок выгнулся с хриплым стоном, чувствуя, как и в первый раз, не сладость оргазма, а незатейливое облегчение от семяизвержения. Он мог бы тотчас отпустить жену, но продолжал сжимать ее поникшие плечи ладонями, не столько зная, сколько чувствуя, что для зачатия всегда нужно время. Фрэнсис не пыталась вырваться. Единственным признаком жизни в ней было частое неровное дыхание.
Наконец Хок решил, что прошло достаточно времени. Он отодвинулся (жена при этом дернулась от боли) и спустился с кровати.
— Полежи так, не мойся сразу. До завтра, Фрэнсис. Однако не успел он закрыть за собой дверь, как зашуршали простыни и послышался торопливый звук шагов. Он не удивился, зная, что она устремилась к тазу с водой.
Вот оно, послушание молодой жены, только и подумал Хок с кривой улыбкой.
Он вдруг почувствовал, что устал, устал буквально до полусмерти. Неостывшая обида на отца снедала его, как и прежде, а расплатиться за это пришлось Фрэнсис.
Чуть позже Хок со вздохом облегчения вытянулся между прохладными простынями своей постели. Постепенно он пришел к выводу, что жена ничего не сделала, чтобы спровоцировать его на грубость. Наоборот, это он поступил как последний ублюдок, как подвыпивший простолюдин. Он дал себе слово никогда больше не забывать про крем, собираясь ночью к Фрэнсис. Это будет залогом того, что он больше не причинит ей боли.
«Как же я ненавижу тебя!»
Эти слова — она сказала это от обиды, импульсивно, и все же мысли его возвращались к ним, беспокоя Хока. Даже если жена на самом деле не думает так, она не имеет права говорить такое своему мужу. Жена обязана уважать мужа и повиноваться ему.
Жизнь определенно становилась все более сложной и безрадостной. Когда Хок наконец уснул, ему снились неясные женские образы, которые кружились вокруг него, но стоило только протянуть к ним руки, как они ускользали и таяли. Он не различал их лиц, но все они боялись его и ненавидели, и он об этом прекрасно знал.
Глава 10
Человек с трудом отказывается от своих заблуждений.
Эдмонд Берк
— У тебя не больше мозгов, чем у черепахи! Нет, ни к чему обижать бедное создание — черепаха умней, гораздо умней тебя! Ни к чему гордо высовывать голову из воротника, если внутри черепа не найдется и унции серого вещества!
Хок так и остался стоять на пороге, с недоумением глядя на рассерженного отца.
— Ты — позор семьи, Филип Хоксбери! О Боже, я дал жизнь деревенскому дурачку!
— Что на тебя нашло, отец? Я собираюсь мирно выехать верхом, и вдруг ты набрасываешься на меня с оскорблениями…
— Лучше скажи, что ты с ней сделал, негодяй!
Хок устремил на отца непроницаемый взгляд, который усвоил в юности и отточил за время службы в армии. В случае неповиновения нижних чинов это средство всегда оказывалось наиболее действенным.
— Я не сделал с моей женой ничего из ряда вон выходящего, — ответил он голосом, ледяным, как воды озера Лох-Ломонд (черт бы их побрал!).
— Нет, ты сделал! — внятно произнес маркиз, шевеля от гнева седыми бровями. — Горничная Фрэнсис проболталась миссис Дженкинс, та — Граньону, а уж он не замедлил довести до моего сведения, что простыня твоей жены была в крови. Говорят, утром Фрэнсис была бледна как смерть!
Хок выругался.
— Ты же не будешь утверждать, что до сегодняшней ночи твоя жена оставалась девственницей?
Хок молчал.
— Я мог бы и не спрашивать. Само собой, ты не утерпел,
Козел ты эдакий!
— Да, не утерпел! — огрызнулся Хок, который был сыт нелестными сравнениями по горло.
— Откуда в таком случае эта кровь? Признавайся, что натворил, распоследний ты недоумок? Что ты сделал?
— Скорее не сделал, — вздохнул Хок, раздумывая над тем, что обиднее: называться деревенским дурачком или недоумком.
— И чего же ты не сделал?
Хок наконец покинул порог, на котором топтался в нерешительности, и подошел к одному из стрельчатых окон элегантной гостиной.
— Я не воспользовался кремом, — бросил он через плечо. — Я забыл его в своей спальне.
Маркиз опешил. Зачем, черт возьми, мужу крем с его собственной женой? Это нелепо! Разве что… разве что он с ней груб. и небрежен.
Он оглядел своего красавца сына, такого высокого и стройного. Тот не отрываясь смотрел на могучий вяз за окном. Свеженачищенные ботфорты отливали глянцем в солнечных лучах, струящихся сквозь стекла. Он выглядел очень эффектно в узких брюках для верховой езды и сером замшевом жакете.
— Хороший муж следит за тем, чтобы не сделать жене больно, — заметил маркиз негромко.
— Я знаю, знаю! Но я подумал тогда, что она убежит и спрячется где-нибудь в недрах этого мавзолея, если я вернусь к себе за кремом.
— Вот теперь мне кое-что ясно… и что же ты собираешься делать по этому поводу?
— Сейчас я еду на прогулку.
Маркиз свирепо нахмурился, и Хок вдруг понял, откуда у него самого эта грозная мина. Он, конечно, много над ней работал, но в своем изначальном виде она была не чем иным, как фамильной чертой. Ему стало любопытно, получит ли его сын в наследство такое вот выражение лица.
— Напрасно ты так ведешь себя, Хок.
— Послушай, отец, я до смерти устал от всех этих сложностей! Если тебя так заботит каждая мелочь в моих отношениях с Фрэнсис, почему ты сам на ней не женился?
— Эта мысль приходила мне в голову, — невозмутимо ответил маркиз.
Хок удивленно заморгал.
— Меня остановило такое соображение: быть связанной узами брака со стариком — не самая лучшая судьба для молодой леди.
— С богатым стариком, — насмешливо уточнил Хок. — Полагаю, граф Рутвен приветствовал бы такого жениха с распростертыми объятиями.
— Вот что я скажу тебе, сынок: до сегодняшнего дня я был уверен, что ты унаследовал мой ум, а не куриные мозги твоей матери.
С этими словами маркиз круто повернулся и вышел из гостиной.
Хок вернулся к вечеру и сразу прошел в кабинет нового управляющего имением, Маркуса Карутерса, честолюбивого неглупого молодого человека, сына викария. Его воображение так и бурлило от идей, касающихся преобразований в Десборо-Холле.
— Итак? — поощрил Хок, усаживаясь за необъятный стол красного дерева, занимавший весь угол кабинета.
Маркус смущенно кашлянул. Он уже успел наслушаться сплетен, связанных с загадочной женитьбой графа на некрасивой шотландке, и чувствовал себя очень неловко. К тому же он совершенно не предполагал, что владелец имения, еще совсем молодой, окажется таким суровым на вид. Несколько минут он собирался с духом, нервно перебирая бумаги.
— Милорд, у меня есть соображения насчет племенного завода, — начал он.
— Да? И какие же?
— Он приходит в упадок, и поместье теряет важный источник доходов. В конюшнях до сих пор содержатся великолепные производители с поистине королевской генеалогией. Какая жалость, что эти благородные животные пропадают зря! Из них два жеребца чистейших кровей, милорд, и один даже арабской породы. Мы могли бы запросить за случку солидную сумму…
— Будет лучше, если вы поговорите об этом с Белвисом, — перебил Хок, которому было все равно.
— Я так и поступлю, милорд, — коротко ответил управляющий, заметив равнодушие хозяина.
Он решил, что не имеет смысла рассказывать графу о том, что три месяца назад Белвис покинул поместье, ворча, что тут ему больше нечего делать. Маркус готов был кусать себе локти, вспоминая, каким редкостным тренером был этот грубоватый, порой сварливый старик.
Неожиданно Хок саркастически расхохотался.
— Милорд?
— Мне пришло в голову, Карутерс, что племенной завод — это, в сущности, бордель, только с жеребцами вместо проституток! Владелец выставляет их на обозрение, назначает цену за их услуги, а клиентка (в данном случае какая-нибудь местная кобылка) трусит вдоль строя, выбирая себе партнера по вкусу!
Управляющий не нашел что ответить на это. «Совещание» продолжалось недолго, но к концу его Маркусу хотелось оглоушить хозяина массивным пресс-папье. Этот человек не выказал ни на йоту интереса к делам поместья, которым владел! А вел себя так, словно его мысли блуждали Бог знает как далеко от Десборо-Холла. Даже наиболее насущные вопросы не заставили его равнодушные глаза проясниться. Это раздражало, это выводило из себя!
— Время пить чай, — наконец сказал граф, прервав управляющего на полуслове. — Продолжим завтра, Карутерс… как-нибудь на досуге, а сейчас меня ждет сомнительное удовольствие сесть за стол с моей… семьей.
Он вышел из кабинета, оставив Маркуса растерянно стоять, глядя ему вслед.
Маркиз и Фрэнсис уже расположились за столом в уютной комнате со странным названием «двойной куб». Хок впервые задался вопросом, откуда оно взялось, но счел момент неподходящим для того, чтобы просить разъяснений.
Фрэнсис выглядела в точности так же, как и всегда, но стоило мужу появиться в дверях, как она побледнела, точно мрамор колоннады Десборо-Холла.
— Добрый вечер, — бесстрастно поздоровался Хок, глядя в пространство между отцом и женой, и остановился у небольшого камина, опершись плечом о каминную доску.
— Чаю, милорд?
— Филип! — поправил он громко.
— С молоком или без?
— Наш Хок любит крепкий чай без каких-либо добавок, — объяснил маркиз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
— Нет!
— Ты совсем не так вела себя с отцом! Слушалась его, как родного, и даже не думала оспаривать то, что он предлагал.
— Милорд…
— Филип.
— Я прошу вас оставить меня… ради Бога! — Она была противна сама себе за эту униженную мольбу, но что оставалось делать? — Уходите, умоляю!
В ответ он вплотную подошел к постели. Его дыхание было неровным и шумным, от него безбожно несло бренди.
— Ложись на спину! И лучше будет, если ты сразу поднимешь рубашку до пояса.
Ублюдок! Бесчувственный, эгоистичный ублюдок!
— Нет! — крикнула Фрэнсис, на четвереньках переползая на противоположный край необъятной кровати.
— Не выводи меня из терпения, Фрэнсис! — Хок повысил голос, и его намерение обойтись с ней мягко рассыпалось в прах. — Это должно случиться — и это случится! Ложись на спину!
— Как же я ненавижу тебя! — прошептала она сквозь беспомощные, злые слезы.
Он фыркнул. Непонятно было, то ли он слышал ее и хотел показать, что ему все равно, то ли это был просто один из мужских звуков в подобной ситуации.
Постель прогнулась, Фрэнсис обхватили за талию и поволокли прочь от края. Сразу же сверху навалилась уже знакомая давящая тяжесть.
— Проклятие! — прошипел Хок, который совсем забыл про крем.
Он было собрался сходить за ним в свою спальню, но потом раздражение заглушило голос рассудка. Чего ради утруждаться ради нее, если она назло усложняет ему задачу?
Не говоря ни слова, он рванул подол ночной рубашки кверху и с силой раздвинул Фрэнсис ноги. Ее снова била мелкая дрожь, это несколько его отрезвило.
— Не шевелись, — прохрипел он, внезапно ощутив стыд за свою грубость.
Между ее ног было холодно и сухо, не было никакой возможности проникнуть внутрь без крема. Наплевав на условности и на всех настоящих леди в мире, Хок осторожно ввел палец в теплую глубину и начал легонько двигать им взад-вперед. К его удивлению, вскоре Фрэнсис шевельнулась, едва заметно покачиваясь в такт с ним, робко наполняясь теплой влагой, в которой он так нуждался.
— Не шевелись, — повторил он и вошел в нее с размаху, как привык.
Фрэнсис закричала, царапая его шею и грудь. Только тут он понял, что натворил. Она была такой узкой, такой неопытной и непривычной, что он вполне мог повредить ей. Хок угрюмо приказал себе идти до конца, раз дело все равно сделано. Он помедлил, виновато наслаждаясь тесными объятиями, в которых оказалось его естество.
Фрэнсис сжала зубы до хруста, чтобы не застонать от горячего, распирающего, болезненного ощущения.
— Как же я ненавижу тебя! — прошептала она, смаргивая слезы.
Он пропустил ее слова мимо ушей, сосредоточенно двигаясь, стараясь поскорее покончить с этим.
— Животное!
Хок выгнулся с хриплым стоном, чувствуя, как и в первый раз, не сладость оргазма, а незатейливое облегчение от семяизвержения. Он мог бы тотчас отпустить жену, но продолжал сжимать ее поникшие плечи ладонями, не столько зная, сколько чувствуя, что для зачатия всегда нужно время. Фрэнсис не пыталась вырваться. Единственным признаком жизни в ней было частое неровное дыхание.
Наконец Хок решил, что прошло достаточно времени. Он отодвинулся (жена при этом дернулась от боли) и спустился с кровати.
— Полежи так, не мойся сразу. До завтра, Фрэнсис. Однако не успел он закрыть за собой дверь, как зашуршали простыни и послышался торопливый звук шагов. Он не удивился, зная, что она устремилась к тазу с водой.
Вот оно, послушание молодой жены, только и подумал Хок с кривой улыбкой.
Он вдруг почувствовал, что устал, устал буквально до полусмерти. Неостывшая обида на отца снедала его, как и прежде, а расплатиться за это пришлось Фрэнсис.
Чуть позже Хок со вздохом облегчения вытянулся между прохладными простынями своей постели. Постепенно он пришел к выводу, что жена ничего не сделала, чтобы спровоцировать его на грубость. Наоборот, это он поступил как последний ублюдок, как подвыпивший простолюдин. Он дал себе слово никогда больше не забывать про крем, собираясь ночью к Фрэнсис. Это будет залогом того, что он больше не причинит ей боли.
«Как же я ненавижу тебя!»
Эти слова — она сказала это от обиды, импульсивно, и все же мысли его возвращались к ним, беспокоя Хока. Даже если жена на самом деле не думает так, она не имеет права говорить такое своему мужу. Жена обязана уважать мужа и повиноваться ему.
Жизнь определенно становилась все более сложной и безрадостной. Когда Хок наконец уснул, ему снились неясные женские образы, которые кружились вокруг него, но стоило только протянуть к ним руки, как они ускользали и таяли. Он не различал их лиц, но все они боялись его и ненавидели, и он об этом прекрасно знал.
Глава 10
Человек с трудом отказывается от своих заблуждений.
Эдмонд Берк
— У тебя не больше мозгов, чем у черепахи! Нет, ни к чему обижать бедное создание — черепаха умней, гораздо умней тебя! Ни к чему гордо высовывать голову из воротника, если внутри черепа не найдется и унции серого вещества!
Хок так и остался стоять на пороге, с недоумением глядя на рассерженного отца.
— Ты — позор семьи, Филип Хоксбери! О Боже, я дал жизнь деревенскому дурачку!
— Что на тебя нашло, отец? Я собираюсь мирно выехать верхом, и вдруг ты набрасываешься на меня с оскорблениями…
— Лучше скажи, что ты с ней сделал, негодяй!
Хок устремил на отца непроницаемый взгляд, который усвоил в юности и отточил за время службы в армии. В случае неповиновения нижних чинов это средство всегда оказывалось наиболее действенным.
— Я не сделал с моей женой ничего из ряда вон выходящего, — ответил он голосом, ледяным, как воды озера Лох-Ломонд (черт бы их побрал!).
— Нет, ты сделал! — внятно произнес маркиз, шевеля от гнева седыми бровями. — Горничная Фрэнсис проболталась миссис Дженкинс, та — Граньону, а уж он не замедлил довести до моего сведения, что простыня твоей жены была в крови. Говорят, утром Фрэнсис была бледна как смерть!
Хок выругался.
— Ты же не будешь утверждать, что до сегодняшней ночи твоя жена оставалась девственницей?
Хок молчал.
— Я мог бы и не спрашивать. Само собой, ты не утерпел,
Козел ты эдакий!
— Да, не утерпел! — огрызнулся Хок, который был сыт нелестными сравнениями по горло.
— Откуда в таком случае эта кровь? Признавайся, что натворил, распоследний ты недоумок? Что ты сделал?
— Скорее не сделал, — вздохнул Хок, раздумывая над тем, что обиднее: называться деревенским дурачком или недоумком.
— И чего же ты не сделал?
Хок наконец покинул порог, на котором топтался в нерешительности, и подошел к одному из стрельчатых окон элегантной гостиной.
— Я не воспользовался кремом, — бросил он через плечо. — Я забыл его в своей спальне.
Маркиз опешил. Зачем, черт возьми, мужу крем с его собственной женой? Это нелепо! Разве что… разве что он с ней груб. и небрежен.
Он оглядел своего красавца сына, такого высокого и стройного. Тот не отрываясь смотрел на могучий вяз за окном. Свеженачищенные ботфорты отливали глянцем в солнечных лучах, струящихся сквозь стекла. Он выглядел очень эффектно в узких брюках для верховой езды и сером замшевом жакете.
— Хороший муж следит за тем, чтобы не сделать жене больно, — заметил маркиз негромко.
— Я знаю, знаю! Но я подумал тогда, что она убежит и спрячется где-нибудь в недрах этого мавзолея, если я вернусь к себе за кремом.
— Вот теперь мне кое-что ясно… и что же ты собираешься делать по этому поводу?
— Сейчас я еду на прогулку.
Маркиз свирепо нахмурился, и Хок вдруг понял, откуда у него самого эта грозная мина. Он, конечно, много над ней работал, но в своем изначальном виде она была не чем иным, как фамильной чертой. Ему стало любопытно, получит ли его сын в наследство такое вот выражение лица.
— Напрасно ты так ведешь себя, Хок.
— Послушай, отец, я до смерти устал от всех этих сложностей! Если тебя так заботит каждая мелочь в моих отношениях с Фрэнсис, почему ты сам на ней не женился?
— Эта мысль приходила мне в голову, — невозмутимо ответил маркиз.
Хок удивленно заморгал.
— Меня остановило такое соображение: быть связанной узами брака со стариком — не самая лучшая судьба для молодой леди.
— С богатым стариком, — насмешливо уточнил Хок. — Полагаю, граф Рутвен приветствовал бы такого жениха с распростертыми объятиями.
— Вот что я скажу тебе, сынок: до сегодняшнего дня я был уверен, что ты унаследовал мой ум, а не куриные мозги твоей матери.
С этими словами маркиз круто повернулся и вышел из гостиной.
Хок вернулся к вечеру и сразу прошел в кабинет нового управляющего имением, Маркуса Карутерса, честолюбивого неглупого молодого человека, сына викария. Его воображение так и бурлило от идей, касающихся преобразований в Десборо-Холле.
— Итак? — поощрил Хок, усаживаясь за необъятный стол красного дерева, занимавший весь угол кабинета.
Маркус смущенно кашлянул. Он уже успел наслушаться сплетен, связанных с загадочной женитьбой графа на некрасивой шотландке, и чувствовал себя очень неловко. К тому же он совершенно не предполагал, что владелец имения, еще совсем молодой, окажется таким суровым на вид. Несколько минут он собирался с духом, нервно перебирая бумаги.
— Милорд, у меня есть соображения насчет племенного завода, — начал он.
— Да? И какие же?
— Он приходит в упадок, и поместье теряет важный источник доходов. В конюшнях до сих пор содержатся великолепные производители с поистине королевской генеалогией. Какая жалость, что эти благородные животные пропадают зря! Из них два жеребца чистейших кровей, милорд, и один даже арабской породы. Мы могли бы запросить за случку солидную сумму…
— Будет лучше, если вы поговорите об этом с Белвисом, — перебил Хок, которому было все равно.
— Я так и поступлю, милорд, — коротко ответил управляющий, заметив равнодушие хозяина.
Он решил, что не имеет смысла рассказывать графу о том, что три месяца назад Белвис покинул поместье, ворча, что тут ему больше нечего делать. Маркус готов был кусать себе локти, вспоминая, каким редкостным тренером был этот грубоватый, порой сварливый старик.
Неожиданно Хок саркастически расхохотался.
— Милорд?
— Мне пришло в голову, Карутерс, что племенной завод — это, в сущности, бордель, только с жеребцами вместо проституток! Владелец выставляет их на обозрение, назначает цену за их услуги, а клиентка (в данном случае какая-нибудь местная кобылка) трусит вдоль строя, выбирая себе партнера по вкусу!
Управляющий не нашел что ответить на это. «Совещание» продолжалось недолго, но к концу его Маркусу хотелось оглоушить хозяина массивным пресс-папье. Этот человек не выказал ни на йоту интереса к делам поместья, которым владел! А вел себя так, словно его мысли блуждали Бог знает как далеко от Десборо-Холла. Даже наиболее насущные вопросы не заставили его равнодушные глаза проясниться. Это раздражало, это выводило из себя!
— Время пить чай, — наконец сказал граф, прервав управляющего на полуслове. — Продолжим завтра, Карутерс… как-нибудь на досуге, а сейчас меня ждет сомнительное удовольствие сесть за стол с моей… семьей.
Он вышел из кабинета, оставив Маркуса растерянно стоять, глядя ему вслед.
Маркиз и Фрэнсис уже расположились за столом в уютной комнате со странным названием «двойной куб». Хок впервые задался вопросом, откуда оно взялось, но счел момент неподходящим для того, чтобы просить разъяснений.
Фрэнсис выглядела в точности так же, как и всегда, но стоило мужу появиться в дверях, как она побледнела, точно мрамор колоннады Десборо-Холла.
— Добрый вечер, — бесстрастно поздоровался Хок, глядя в пространство между отцом и женой, и остановился у небольшого камина, опершись плечом о каминную доску.
— Чаю, милорд?
— Филип! — поправил он громко.
— С молоком или без?
— Наш Хок любит крепкий чай без каких-либо добавок, — объяснил маркиз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64