— О чем угодно, миледи. Я весь к вашим услугам.
— Весь? Я так не думаю. Кстати, милорд, как случилось, что вы в Лондоне без жены?
— В мои услуги не входит распространение сведений о самом себе. Еще какие-нибудь вопросы, Констанс?
— Если вы будете держать в секрете все сведения, к тем странным слухам, что уже ходят по Лондону, прибавятся новые.
— Слухами земля полнится — слышали такую пословицу? Должно быть, сплетни обо мне не из числа самых пикантных.
— Напротив. Салли Джерси находит, что сплетни о вас как раз и есть самые пикантные.
— Ей скоро надоест их пересказывать, — протянул Хок лениво, в лучшей манере Лайонела Эштона.
Подбородок Констанс слегка задрожал, как бы от обиды (ужимка, отточенная перед зеркалом до блеска).
Однако, милорд, я думала… я надеялась… Хок, разве между нами не было чего-то большего, чем обычная любезность, чего-то…
— Увы, — заметил Хок, — танец кончился. Не выпить ли нам по бокалу шампанского, Конни? Женатый старик вроде меня вдвойне наслаждается обществом красивой женщины.
Констанс издала такой глубокий вздох, что ее грудь обольстительно приподнялась над корсажем и тем привлекла внимание Хока. Она знала, что он по-прежнему находит ее желанной. Тогда чего ради этот нелепый брак? И почему он оставил молодую жену в Йоркшире?
Лайонел заметил, что они пьют шампанское в укромном уголке за громадной вазой с цветами, и подошел составить им компанию.
— Что за давка! — усмехнулся он, обводя рукой бальную залу леди Беллингем. — К вашим услугам, леди Констанс, но не к твоим, дружище Хок.
Констанс прикинула, не заняться ли лордом Сен-Левеном. Это был ее второй сезон, и родители уже начинали думать, что она прилагает недостаточно усилий для ловли мужа. Окинув Лайонела оценивающим взглядом, она нашла, что молодой человек вполне достоин чести, которой она могла его удостоить, и уже собралась озарить его ослепительнейшей из своих улыбок, как вдруг услышала очередную реплику из беседы, к которой до этого едва прислушивалась.
— Мне кажется, Хок, Фрэнсис нашла бы этот бал вполне современным. Скажи, ей нравится новый танец, который так шокирует ханжей, — вальс?
Значит, молодую жену зовут Фрэнсис, сообразила Констанс, немедленно обратившись в слух. Должно быть, лорд Сен-Левен уже был ей представлен!
— Не имею ни малейшего представления, — ответил Хок, незаметно для нее двигая бровью, чтобы заставить Лайонела замолчать.
К его облегчению, подошел лорд Беллами, которому был обещан следующий танец Констанс.
— Разряженная пустышка! — бросил Лайонел, когда те присоединились к танцующим.
— Ради Бога, спрячь свой идиотский монокль! Когда он торчит у тебя в глазу, ты становишься чем-то похож на Фрэнсис в очках.
— Уже скучаешь по жене, не так ли, дружище? А всего-
То прошло два дня, вернее, две ночи — что гораздо важнее — с тех пор, как мы прибыли в Лондон.
— Я скажу тебе, по кому скучаю, — усмехнулся Хок. — По моей Амалии. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я оставлю тебя веселиться до упаду, а сам отправлюсь на Кар-сон-стрит? В отличие от некоторых Амалия всегда встречает меня с готовностью.
— С готовностью… — повторил Лайонел и насмешливо приподнял уголки губ. — Как, однако, странно ты изъясняешься! Что ж, дружище, иди и вкушай радости рая.
Именно этим Хок и собирался заняться. Дом на Карсон-стрит, который Амалия выбрала и обставила по своему вкусу, Хок охотно оплатил и впоследствии продолжал содержать за свой счет. Ему открыла Мари, миниатюрная горничная-француженка, в которой дерзость пикантно сочеталась с умением подольститься.
— Ах, monseigneur, мадам просто заждалась вас!
Хок почувствовал первый прилив возбуждения, еще поднимаясь по лестнице к спальне любовницы.
Амалия нежилась в постели, покрытой стеганым розовым покрывалом с бесчисленными оборками. Раскрытая книга, которую она перечитывала не в первый раз, покоилась у нее на коленях. Когда шаги Хока приблизились к двери спальни, она поспешно сунула тонкий томик под подушку.
Она не скрывала от себя того, как сильно по нему скучает. Когда Хок в спешке покинул Лондон, направляясь в отцовское поместье, он был так рассеян и встревожен, что Амалия предположила худшее. Газет, печатавших некрологи, она не читала, находя английскую прессу скучной, и теперь обдумывала, как бы потактичнее расспросить Хока об умирающем отце.
Хок вошел. Высокий и статный, он казался особенно мужественным в изящной спальне Амалии. У нее буквально закружилась голова от его пленительной властности.
— Mon faucon!
Амалия спрыгнула с кровати и тотчас оказалась в объятиях, крепких до сладостной боли. Она едва доставала Хоку до подбородка.
Я никогда не привыкну к тому, как звучит слово «ястреб» по-французски, — заметил тот, скользя ладонями по спине и бедрам любовницы.
Запах розового масла смешался с запахом ее кожи, и эта упоительная смесь сводила его с ума. Амалия ласковой кошкой прильнула к нему, брюки Хока натянулись до отказа.
— Чувствуешь, как я хочу тебя?
— Такое трудно не почувствовать, — засмеялась Амалия, приподнимаясь на цыпочки, чтобы дотянуться до губ Хока.
— А ты? Ты хочешь меня?
— Что за нелепый вопрос, mon faucon!
Его руки скользнули под пеньюар, предпочитая получить более конкретный ответ, — и, конечно же, она была горячей, влажной, готовой ко всему, что могла изобрести его фантазия!
— Вот это мне нравится…
— Неужели ты ожидал чего-то иного? Это странно!
Не отвечая, Хок подхватил ее и понес к кровати. Ему пришло в голову, что Фрэнсис после долгой разлуки будет все такой же замороженной в его руках, все такой же сухой и неживой между ног.
Раздевшись, он так быстро нырнул в постель, что Амалия даже не успела полюбоваться его великолепным телом.
— Я думал, что не доживу до этой минуты, — невнятно шептал он несколькими мгновениями позже, прижимая лицо к грудям любовницы.
— Я тоже скучала по тебе, — призналась та, мягко прижимаясь, точно вплавляясь в него своим изнеженным телом.
— Боюсь, я не смогу сейчас заниматься ласками! — Он сжал зубы, с усилием сдерживаясь.
— Думай о себе. Мне ты еще успеешь доставить удовольствие.
Амалия не была возбуждена столь же сильно, но она ахнула от удовольствия и качнулась навстречу, ощущая внутри знакомое чувство сладостной наполненности. Хок сделал несколько самозабвенных, глубочайших толчков, повинуясь страстным движениям ее ладоней. Напряжение было почти болезненным, и он перестал сдерживаться, испытав наконец подлинный оргазм. Ничего не чувствуя, кроме мощных, обессиливающих содроганий, не слыша собственных стонов и едва ли что-то сознавая, он в конце концов рухнул, уткнувшись лицом в подушку чуть выше плеча любовницы.
— Даю тебе тридцать минут на то, чтобы вернуться к жизни, — прошептала Амалия, поглаживая его влажные волосы с ласково-снисходительной улыбкой. — А потом, топ faucon, ты снова станешь моим любовником.
— Но не мужем, — буркнул Хок, на мгновение охваченный непрошеным чувством вины.
— Ты это о чем?
— Так, ни о чем.
— А как здоровье твоего отца?
— Мой отец живее всех живых и скорее всего переживет нас с тобой.
— Я рада.
Через несколько секунд Хок спал, по-прежнему лежа ничком поверх Амалии. Он нисколько не мешал ей, несмотря на солидную тяжесть его расслабленного тела. Она поглаживала спину любовника рассеянными движениями и размышляла.
Давний знакомый, разбогатевший фермер из-под Гренобля, на днях приезжал в Лондон специально затем, чтобы сделать ей предложение. Как кстати это случилось! Амалии пора было вернуться на родину и начать наконец жизнь добропорядочной матери семейства и хозяйки дома. Она скопила достаточно денег, чтобы без ущерба для хозяйства покупать все книги, о которых мечтала. Молодость не могла длиться вечно. Пора было подумать о муже и детях.
И все же решиться на переезд было нелегко. Роль фермерской жены не включала в себя наслаждение роскошью, к которой с легкой руки Хока Амалия успела привыкнуть. Она знала: то, что Роберт мог дать ей в постели, не имеет отношения к тем изощренным ласкам, которые она делила с любовником.
Больше всего Амалия жаждала респектабельности. Никто из ее гренобльских знакомых не подозревал, что в Лондоне она жила на содержании у богатого джентльмена, и Роберт Гравиньи должен был остаться в неведении на этот счет…
Когда спустя два часа Хок наконец проснулся, он с удивлением понял, что так и пролежал все это время на Амалии.
— Почему же ты не разбудила меня? — спросил он сконфуженно.
— Потому что я тоже уснула, — солгала та, целуя его в подбородок.
На самом же деле она успела дочитать томик Дидро. От длительной неудобной позы все ее тело затекло.
Хок поднялся и хорошенько потянулся. Это зрелище заставило Амалию позабыть и про Роберта Гравиньи, и даже про респектабельность.
— Ты потрясающе смотришься! Невозможно оторвать
Глаз.
— Для начала я вымоюсь, а потом займусь тобой. Обещаю, что буду ублажать тебя до тех пор, пока ты не будешь в полном изнеможении.
— Посмотрим, посмотрим… — промурлыкала Амалия, предвкушая грядущие удовольствия.
Хок любил дарить женщинам наслаждение. Ничто не радовало его сильнее, чем сладостные стоны женщины, которую он ласкал. Чувствуя, как содрогается ее тело, он испытывал едва ли не большее удовлетворение, чем во время оргазма. Но на этот раз, покрывая поцелуями живот Амалии и спускаясь по нему все ниже, он с горечью подумал: такое можно делать с любовницей, но не с женой. Только когда он коснулся тела Амалии языком и она выгнулась дугой с нежным криком, он забыл о Фрэнсис, по крайней мере на время.
Долгих усилий от него не потребовалось. Некоторое время он с довольной улыбкой смотрел на запрокинутое лицо любовницы и прислушивался к ее судорожному, постепенно стихающему дыханию, потом приподнял ее бедра и вошел внутрь. Как хорошо, как легко было с ней в постели! Хок подумил, что не скоро насытится Амалией после угнетающих ночей с Фрэнсис.
В два часа ночи они сидели в мешанине смятых простыней и подкреплялись рулетиками с чаем, даже не потрудившись одеться
— Я женился, — вдруг сказал Хок.
Амалия, сидевшая напротив него по-турецки,уронила свой рулетик между скрещенных ног. Она подумала, что ослышалась или, может быть, не правильно поняла сказанное, несмотря на го что давно говорила по-английски свободно.
— Я женат, — повторил Хок, видя ее недоумение.
— Я не уверена, что понимаю тебя, — сказала Амалия
Медленно, не отрывая от него живых темных глаз. — Женат… это так интересно… и так необычно.
Она не устроила сцену и не разразилась слезами, и Хок, не удержавшись, начал рассказывать все с самого начала. Амалия внимательно слушала, изредка вставляя тактичные реплики. Ее большие ласковые глаза светились любопытством. Высказавшись, Хок почувствовал, что совершенно опустошен.
— Так ты оставил новобрачную в Йоркшире?. Он кивнул.
— Она полюбит тебя со временем, mon faucon. Женщины могут, конечно, сопротивляться тебе, но ни одна не устоит слишком долго.
— Да она ненавидит землю, по которой я хожу! Ей противен мой вид, не то что мои прикосновения!
— Рано или поздно она испытает с тобой наслаждение и в эту минуту станет твоей, n'est-ce pas? Ты не какое-нибудь, грубое животное, а превосходный любовник.
Это было очень странно: разговаривать с любовницей о жене, — но остановить поток признаний было уже невозможно.
— Джентльмен по-разному обращается с женой и любовницей, Амалия. Вижу, для тебя это новость.
— По-разному? Как странно.
— Вовсе не странно. Настоящие леди, которых мы берем в жены, не способны… словом, они не нуждаются в плотских удовольствиях. И можешь мне поверить, я отнесся к этому с пониманием.
— То есть ты даже не попробовал доставить ей наслаждение? — спросила Амалия, не веря своим ушам.
— Я даже не знаю, как она выглядит без одежды, — признался Хок, невольно содрогаясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64