Потому-то, думал я, самоубийство не может не оставить неизгладимого отпечатка и на жизни людей, близких покончившему с собой; невольно будут они пытаться глубже заглянуть в свою душу, начнут по-иному осмысливать себя, свое поведение, свои поступки, недоверчиво вглядываться в свое изображение в зеркале, находя в своих глазах и лицемерие, и ложь, и наконец страх – страх перед самим собой…
Эти мои мысли в скором времени, с одной стороны, были вроде бы опровергнуты, а с другой – странным образом получили подтверждение.
Зазвонил телефон, в трубке глухо, уныло, как ветер в осенней листве, зашуршал голос старика Борисова. Он просил разрешения прийти.
Ровно в десять, как мы и договорились, он постучался в дверь моего кабинета. Увидев его, нерешительно остановившегося на пороге, я подумал, что людям старшего поколения свойственна пунктуальность, которую они сохраняют в любых условиях.
Он уселся на стул, на котором сидело так много людей, готовых рассказать о себе что угодно, кроме самого простого – правды. Лучше бы предложить ему другой стул, да и мне самому вылезти из моего окопа за столом.
Морщинистое лицо старика было красным: пока он торопился сюда, ветер с Витоши, разгонявший утренний туман, исхлестал его. Я предложил ему сигарету.
– Да ведь я не курю, – спохватился он, уже взяв сигарету.
Потушив спичку, я ждал, скрестив руки на груди и ободряюще глядя на старика.
Вряд ли эта беседа поможет мне разобраться в деле Ангела Борисова. Если какие-то обстоятельства и загнали его в петлю, то они никак не касались той сферы его жизни, которая была связана с родителями. Однако легкий трепет, который охватывает охотника, услышавшего шорох в кустах, заставил меня навострить уши (ничего не поделаешь, дрессировка, как сказала бы Неда).
– Хотите сообщить мне что-то?
– Не столько сообщить, сколько… высказать наше с женой мнение. Даже не мнение, а просьбу или пожелание. Да, наше – родителей Ангела – пожелание. Чтобы не было никаких подозрений в связи с нашим сыном… Чтобы не говорили, будто было совершено преступление или насилие над ним – не знаю уж, как это называется…
– Убийство. – Да.
Старик замолчал, пораженный коротким и точным словом.
– Вы не сомневаетесь в том, что ваш сын покончил самоубийством?
– Именно это я и хотел сказать… Мы просим, чтобы больше не ворошили его личную жизнь, оставили его в покое!
– У вас не вызывают сомнений обстоятельства смерти вашего сына или вы просто не хотите, чтобы копались в его личной жизни?
– Ну, не столько это, сколько… Видите ли, мы живем как все люди, среди родных и друзей… Хотя их становится все меньше… Согласитесь, если подозревают, что вашего сына убили, то вольно или невольно возникают какие-то грязные подозрения и по отношению к нему, это бросает тень на его имя. А к чему позорить его, когда проще оставить все так, как оно есть…
– Каковы бы ни были ваши желания, мы не имеем права не выполнить своих обязанностей. Не могу сказать, что мы кого-то подозреваем. Но даже если… – тут я пошел на уловку, – если предположить, что его толкнули на самоубийство, мы должны это выяснить, установить истину.
Старик враждебно посмотрел на меня из-под пергаментных век и упрямо наклонил голову.
– Моего сына никто не мог заставить сделать то, чего он не хотел. Я уверен, он сам принял такое решение – у него был твердый характер, это у него от матери… В нашей семье все страдают из-за своего… упрямства… И у его дочери, у этой девочки, хотя она на вид слабая и болезненная, тоже твердый, даже тяжелый характер… Уверяю вас, мой сын был способен, однажды приняв решение, выполнить его, какое бы оно ни было… Да, способен…
Этот человек силился найти доказательства, которые убедили бы других в том, что его сын умер «красиво». По какой-то необъяснимой логике старик не хочет, чтобы возникли сомнения в том, что его сын собственноручно, достойно и по-мужски… повесился!
– Я вас в какой-то мере понимаю, – сказал я. – Но речь как раз идет о причинах, которые вынудили вашего сына принять подобное решение.
– Неужели причины имеют какое-то значение! Поздно, да и не к чему их искать: кулаками после драки махать!..
Он рассуждал, следуя какой-то своей логике – странной, поскольку он был отцом Борисова, а не посторонним человеком. Спорить с ним было бесполезно.
– Мы учтем ваши пожелания. Во всяком случае для следствия есть установленные сроки, я полагаю, что скоро оно будет закончено.
Старик кивал убежденно.
– Но раз уж вы здесь, – сказал я, – могу я вам задать один вопрос?
Он посмотрел на меня с беспокойством.
– Отчего ваша внучка не живет сейчас с вами? Ведь ей надо бы помочь, да и вам было бы, наверное, легче.
Старик сжал руки, пальцы издали сухой треск, костяшки их побелели.
– Это уже тайны нашей семейной жизни… но я вам отвечу… Внучка и моя жена, ее бабушка то есть, давно не встречаются. Сначала из-за того, что жена Ангела – наша сноха – совершенно порвала с нами и старалась, чтобы и девочка с нами не виделась. Иногда мы не виделись месяцами. После развода девочка, естественно, еще сильнее привязалась к матери, а бабушку это злило… Напрасно, конечно, потому что ребенок не может рассуждать трезво и беспристрастно, как взрослый. Внучка не хотела приходить к нам, даже когда отец забирал ее на выходные… А в этом году «доброжелатели», такие, знаете, всегда находятся, рассказали нам о тех унизительных сценах, которые происходили в Созополе… Вы, наверное, уже слышали об этом?
– Да.
– Странно, но моя жена восприняла случившееся как заслуженное возмездие за то, что сын плохо воспитал дочь… Потом, в связи с похоронами, мы встретились, и жена моя не сдержалась – правда, она была в таком состоянии, что ее можно понять, – и сказала Еве: ты виновата в смерти отца! И Ева опять стала нас избегать. Я ей звонил, но она, услышав мой голос, бросает трубку.
Старик замолчал, утомленный исповедью.
Выходит, подумал я, девушка вела молчаливых разговоров по телефону гораздо больше, чем я думал…
Вражда внутри семьи проявляется в разных формах, сказал Троянский, когда я, еще в самом начале, докладывал ему о встречах с родными Борисова, но в основе ее всегда лежат почти животные инстинкты женского соперничества или безудержная страсть к деньгам… Вероятно, мать Борисова воспринимала как оскорбление то, что ее сын привозил вещи, и притом заграничные, своей бывшей жене; мещане, стоит им немного разбогатеть, а особенно дорваться до «шикарной» заграничной жизни, дают волю своим страстишкам, начинают измерять достоинство человека тем, сколько у него заграничных вещей, какие он кому делает подарки. В затуманенных алчностью мозгах валюта и тряпки становятся единственным мерилом жизненных ценностей, и эти людишки все больше задыхаются в зловонии мелочного стяжательства… Гнусная, жалкая, убийственная семейная клоака.
ГЛАВА XV
Когда старик ушел, я отправился к Троянскому, прихватив с собой Донкова.
Стажер доложил, что наблюдение за дачей ведется с восемнадцати часов вчерашнего вечера. Потом рассказал о поисках таксиста. До начала утренней смены ему не удалось напасть на нужного человека. Часам к восьми он, однако, разыскал его; тот только что вернулся из Пловдива, куда доставил какую-то парочку, «двух пьяных поросят», как он выразился. Шофер быстро вспомнил, что ездил на дачу, возил мужчину лет тридцати пяти. «С каким-то бульдожьим лицом», – сказал он.
– Парень не любит животных, – усмехнулся Троянский.
– По описанию пассажир похож на Владимира Патронева.
Фотография Патронева лежала на столе.
Нижняя часть лица действительно несколько тяжеловата: негроидные губы, массивная челюсть. Выпуклый лоб, темные глаза, цепкий взгляд. Выглядел он лет на тридцать – очевидно, фотография была старая.
– Вел он себя, по словам шофера, чудно, – продолжал Донков. – Не сказал, куда ехать. Сказал только, что едет в гости на дачу, но не знает, найдет ли ее. «А мне что, – заметил шофер, – мне лишь бы на счетчике побольше было…» Так они кружили вокруг дач, потом этот человек велел ехать обратно, потому что так и не нашел нужный дом, не мог вспомнить… «Наездили на семь с лишним левов», – сказал шофер.
– Предположим, что это был Патронев. Троянский задумался.
– Чересчур уж много совпадений… Я в такие случайности не очень верю, но посмотрим. Скажи-ка, Донков, где сейчас Патронев?
– Со вчерашнего утра не отвечает на телефонные звонки. Сегодня не ночевал дома. В Фармимпэксе тоже не показывался. Вчера, правда, предупредил, что заболел гриппом.
– Еще одно совпадение. В самый нужный момент человек исчезает, хотя до этого буквально мозолил нам глаза… И в эту «болезнь» я не верю, Донков.
Донков, недостаточно знавший характер Троянского, смутился и хотел было оправдываться, но я жестом велел ему молчать.
– Ну, там видно будет, – сказал Троянский. – Нам всегда кажется, что тот, за кем мы наблюдаем, догадывается об этом. А на самом деле он живет себе как жил, в свое удовольствие. Может, Патронев пьянствовал где-то или поехал к бабе и так далее… А мы думаем, что он с нами в кошки-мышки играет. Ну, это все не важно. Докладывай ты, – повернулся Троянский ко мне. – Что-то вид у тебя невеселый, хотя ты и надрался.
Я старался держаться подальше от Троянского, но он все-таки учуял.
– Самую малость выпил, – сказал я, – чтобы согреться. Вчера вечером была такая холодина…
– Самую малость! А за версту разит!.. Ладно, говори!
Я пересказал все, что узнал от Евы Борисовой об исключительно неблагоприятной психологической обстановке, сложившейся вокруг Ангела Борисова, а главное – о мрачной роли Патронева.
Троянский рассердился:
– Дался вам этот Патронев! Нашли виновника преступления – так отдавайте его под суд!
Я подождал, пока он насладится своим гневом. Потом продолжал:
– Девушка была в очень подавленном состоянии. Я позволил себе привести ее в гости к Неде. Она ночевала там…
Я произнес это ровным голосом, приготовившись к новой вспышке гнева.
Троянский пронзил меня коротким взглядом, потом принялся усиленно тереть нос. Ага, подумал я, не знаете, как отнестись к этому факту? Удивлены, полковник Троянский!
Троянский решил никак не реагировать на эту часть моего доклада. Он встал, сделал два шага к окну. Стоя спиной к нам, заговорил:
– Есть у меня один старый знакомый… Зовут его… Не важно, как зовут, а кличка – Питон. По поводу афер с золотом гостил у нас два раза. Последний раз получил семь лет на раздумье и трудовое перевоспитание. Он вышел на свободу лет пять назад и дал обещание, что не будет больше заниматься благородным металлом. Пока что своего обещания не нарушал. Я съездил к нему в гости в Подуяне. Занимается он поставкой дров частникам. Много зарабатывает. Талантливый мошенник, законов не нарушает. Мне панели из дуба предлагал достать. Если кому-нибудь из вас нужно, скажите.
Я представил себе стены Нединого подвала, обшитые дубовыми панелями, и засмеялся. Донков тоже. Очень нас насмешили эти панели.
– Я попросил его разузнать, – продолжал Троянский, – не вернулся ли автослесарь Спиридон Спасов к своим прежним увлечениям… Я могу, сказал Питон, разузнать, только для этого надо кое с кем повидаться, но дайте мне честное слово, что за мной не будет хвоста. Просил меня дать честное слово!..
Мы с Донковым посмеялись.
– Не буду, говорю, тебе обещать – ты все равно не поверишь. Прими соответствующие меры. Ты же знаешь, как избавиться от хвоста, не мне тебя учить! Верно, говорит, и улыбается. Когда вам доложить? Чем скорей, тем лучше. Время дорого! Через пять часов, в одиннадцать вечера, только я начал засыпать, является ко мне домой… Результат: Спиридон Спасов за последние три года скупил золота почти на десять тысяч левов. Не перепродает, не сбывает, только скупает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Эти мои мысли в скором времени, с одной стороны, были вроде бы опровергнуты, а с другой – странным образом получили подтверждение.
Зазвонил телефон, в трубке глухо, уныло, как ветер в осенней листве, зашуршал голос старика Борисова. Он просил разрешения прийти.
Ровно в десять, как мы и договорились, он постучался в дверь моего кабинета. Увидев его, нерешительно остановившегося на пороге, я подумал, что людям старшего поколения свойственна пунктуальность, которую они сохраняют в любых условиях.
Он уселся на стул, на котором сидело так много людей, готовых рассказать о себе что угодно, кроме самого простого – правды. Лучше бы предложить ему другой стул, да и мне самому вылезти из моего окопа за столом.
Морщинистое лицо старика было красным: пока он торопился сюда, ветер с Витоши, разгонявший утренний туман, исхлестал его. Я предложил ему сигарету.
– Да ведь я не курю, – спохватился он, уже взяв сигарету.
Потушив спичку, я ждал, скрестив руки на груди и ободряюще глядя на старика.
Вряд ли эта беседа поможет мне разобраться в деле Ангела Борисова. Если какие-то обстоятельства и загнали его в петлю, то они никак не касались той сферы его жизни, которая была связана с родителями. Однако легкий трепет, который охватывает охотника, услышавшего шорох в кустах, заставил меня навострить уши (ничего не поделаешь, дрессировка, как сказала бы Неда).
– Хотите сообщить мне что-то?
– Не столько сообщить, сколько… высказать наше с женой мнение. Даже не мнение, а просьбу или пожелание. Да, наше – родителей Ангела – пожелание. Чтобы не было никаких подозрений в связи с нашим сыном… Чтобы не говорили, будто было совершено преступление или насилие над ним – не знаю уж, как это называется…
– Убийство. – Да.
Старик замолчал, пораженный коротким и точным словом.
– Вы не сомневаетесь в том, что ваш сын покончил самоубийством?
– Именно это я и хотел сказать… Мы просим, чтобы больше не ворошили его личную жизнь, оставили его в покое!
– У вас не вызывают сомнений обстоятельства смерти вашего сына или вы просто не хотите, чтобы копались в его личной жизни?
– Ну, не столько это, сколько… Видите ли, мы живем как все люди, среди родных и друзей… Хотя их становится все меньше… Согласитесь, если подозревают, что вашего сына убили, то вольно или невольно возникают какие-то грязные подозрения и по отношению к нему, это бросает тень на его имя. А к чему позорить его, когда проще оставить все так, как оно есть…
– Каковы бы ни были ваши желания, мы не имеем права не выполнить своих обязанностей. Не могу сказать, что мы кого-то подозреваем. Но даже если… – тут я пошел на уловку, – если предположить, что его толкнули на самоубийство, мы должны это выяснить, установить истину.
Старик враждебно посмотрел на меня из-под пергаментных век и упрямо наклонил голову.
– Моего сына никто не мог заставить сделать то, чего он не хотел. Я уверен, он сам принял такое решение – у него был твердый характер, это у него от матери… В нашей семье все страдают из-за своего… упрямства… И у его дочери, у этой девочки, хотя она на вид слабая и болезненная, тоже твердый, даже тяжелый характер… Уверяю вас, мой сын был способен, однажды приняв решение, выполнить его, какое бы оно ни было… Да, способен…
Этот человек силился найти доказательства, которые убедили бы других в том, что его сын умер «красиво». По какой-то необъяснимой логике старик не хочет, чтобы возникли сомнения в том, что его сын собственноручно, достойно и по-мужски… повесился!
– Я вас в какой-то мере понимаю, – сказал я. – Но речь как раз идет о причинах, которые вынудили вашего сына принять подобное решение.
– Неужели причины имеют какое-то значение! Поздно, да и не к чему их искать: кулаками после драки махать!..
Он рассуждал, следуя какой-то своей логике – странной, поскольку он был отцом Борисова, а не посторонним человеком. Спорить с ним было бесполезно.
– Мы учтем ваши пожелания. Во всяком случае для следствия есть установленные сроки, я полагаю, что скоро оно будет закончено.
Старик кивал убежденно.
– Но раз уж вы здесь, – сказал я, – могу я вам задать один вопрос?
Он посмотрел на меня с беспокойством.
– Отчего ваша внучка не живет сейчас с вами? Ведь ей надо бы помочь, да и вам было бы, наверное, легче.
Старик сжал руки, пальцы издали сухой треск, костяшки их побелели.
– Это уже тайны нашей семейной жизни… но я вам отвечу… Внучка и моя жена, ее бабушка то есть, давно не встречаются. Сначала из-за того, что жена Ангела – наша сноха – совершенно порвала с нами и старалась, чтобы и девочка с нами не виделась. Иногда мы не виделись месяцами. После развода девочка, естественно, еще сильнее привязалась к матери, а бабушку это злило… Напрасно, конечно, потому что ребенок не может рассуждать трезво и беспристрастно, как взрослый. Внучка не хотела приходить к нам, даже когда отец забирал ее на выходные… А в этом году «доброжелатели», такие, знаете, всегда находятся, рассказали нам о тех унизительных сценах, которые происходили в Созополе… Вы, наверное, уже слышали об этом?
– Да.
– Странно, но моя жена восприняла случившееся как заслуженное возмездие за то, что сын плохо воспитал дочь… Потом, в связи с похоронами, мы встретились, и жена моя не сдержалась – правда, она была в таком состоянии, что ее можно понять, – и сказала Еве: ты виновата в смерти отца! И Ева опять стала нас избегать. Я ей звонил, но она, услышав мой голос, бросает трубку.
Старик замолчал, утомленный исповедью.
Выходит, подумал я, девушка вела молчаливых разговоров по телефону гораздо больше, чем я думал…
Вражда внутри семьи проявляется в разных формах, сказал Троянский, когда я, еще в самом начале, докладывал ему о встречах с родными Борисова, но в основе ее всегда лежат почти животные инстинкты женского соперничества или безудержная страсть к деньгам… Вероятно, мать Борисова воспринимала как оскорбление то, что ее сын привозил вещи, и притом заграничные, своей бывшей жене; мещане, стоит им немного разбогатеть, а особенно дорваться до «шикарной» заграничной жизни, дают волю своим страстишкам, начинают измерять достоинство человека тем, сколько у него заграничных вещей, какие он кому делает подарки. В затуманенных алчностью мозгах валюта и тряпки становятся единственным мерилом жизненных ценностей, и эти людишки все больше задыхаются в зловонии мелочного стяжательства… Гнусная, жалкая, убийственная семейная клоака.
ГЛАВА XV
Когда старик ушел, я отправился к Троянскому, прихватив с собой Донкова.
Стажер доложил, что наблюдение за дачей ведется с восемнадцати часов вчерашнего вечера. Потом рассказал о поисках таксиста. До начала утренней смены ему не удалось напасть на нужного человека. Часам к восьми он, однако, разыскал его; тот только что вернулся из Пловдива, куда доставил какую-то парочку, «двух пьяных поросят», как он выразился. Шофер быстро вспомнил, что ездил на дачу, возил мужчину лет тридцати пяти. «С каким-то бульдожьим лицом», – сказал он.
– Парень не любит животных, – усмехнулся Троянский.
– По описанию пассажир похож на Владимира Патронева.
Фотография Патронева лежала на столе.
Нижняя часть лица действительно несколько тяжеловата: негроидные губы, массивная челюсть. Выпуклый лоб, темные глаза, цепкий взгляд. Выглядел он лет на тридцать – очевидно, фотография была старая.
– Вел он себя, по словам шофера, чудно, – продолжал Донков. – Не сказал, куда ехать. Сказал только, что едет в гости на дачу, но не знает, найдет ли ее. «А мне что, – заметил шофер, – мне лишь бы на счетчике побольше было…» Так они кружили вокруг дач, потом этот человек велел ехать обратно, потому что так и не нашел нужный дом, не мог вспомнить… «Наездили на семь с лишним левов», – сказал шофер.
– Предположим, что это был Патронев. Троянский задумался.
– Чересчур уж много совпадений… Я в такие случайности не очень верю, но посмотрим. Скажи-ка, Донков, где сейчас Патронев?
– Со вчерашнего утра не отвечает на телефонные звонки. Сегодня не ночевал дома. В Фармимпэксе тоже не показывался. Вчера, правда, предупредил, что заболел гриппом.
– Еще одно совпадение. В самый нужный момент человек исчезает, хотя до этого буквально мозолил нам глаза… И в эту «болезнь» я не верю, Донков.
Донков, недостаточно знавший характер Троянского, смутился и хотел было оправдываться, но я жестом велел ему молчать.
– Ну, там видно будет, – сказал Троянский. – Нам всегда кажется, что тот, за кем мы наблюдаем, догадывается об этом. А на самом деле он живет себе как жил, в свое удовольствие. Может, Патронев пьянствовал где-то или поехал к бабе и так далее… А мы думаем, что он с нами в кошки-мышки играет. Ну, это все не важно. Докладывай ты, – повернулся Троянский ко мне. – Что-то вид у тебя невеселый, хотя ты и надрался.
Я старался держаться подальше от Троянского, но он все-таки учуял.
– Самую малость выпил, – сказал я, – чтобы согреться. Вчера вечером была такая холодина…
– Самую малость! А за версту разит!.. Ладно, говори!
Я пересказал все, что узнал от Евы Борисовой об исключительно неблагоприятной психологической обстановке, сложившейся вокруг Ангела Борисова, а главное – о мрачной роли Патронева.
Троянский рассердился:
– Дался вам этот Патронев! Нашли виновника преступления – так отдавайте его под суд!
Я подождал, пока он насладится своим гневом. Потом продолжал:
– Девушка была в очень подавленном состоянии. Я позволил себе привести ее в гости к Неде. Она ночевала там…
Я произнес это ровным голосом, приготовившись к новой вспышке гнева.
Троянский пронзил меня коротким взглядом, потом принялся усиленно тереть нос. Ага, подумал я, не знаете, как отнестись к этому факту? Удивлены, полковник Троянский!
Троянский решил никак не реагировать на эту часть моего доклада. Он встал, сделал два шага к окну. Стоя спиной к нам, заговорил:
– Есть у меня один старый знакомый… Зовут его… Не важно, как зовут, а кличка – Питон. По поводу афер с золотом гостил у нас два раза. Последний раз получил семь лет на раздумье и трудовое перевоспитание. Он вышел на свободу лет пять назад и дал обещание, что не будет больше заниматься благородным металлом. Пока что своего обещания не нарушал. Я съездил к нему в гости в Подуяне. Занимается он поставкой дров частникам. Много зарабатывает. Талантливый мошенник, законов не нарушает. Мне панели из дуба предлагал достать. Если кому-нибудь из вас нужно, скажите.
Я представил себе стены Нединого подвала, обшитые дубовыми панелями, и засмеялся. Донков тоже. Очень нас насмешили эти панели.
– Я попросил его разузнать, – продолжал Троянский, – не вернулся ли автослесарь Спиридон Спасов к своим прежним увлечениям… Я могу, сказал Питон, разузнать, только для этого надо кое с кем повидаться, но дайте мне честное слово, что за мной не будет хвоста. Просил меня дать честное слово!..
Мы с Донковым посмеялись.
– Не буду, говорю, тебе обещать – ты все равно не поверишь. Прими соответствующие меры. Ты же знаешь, как избавиться от хвоста, не мне тебя учить! Верно, говорит, и улыбается. Когда вам доложить? Чем скорей, тем лучше. Время дорого! Через пять часов, в одиннадцать вечера, только я начал засыпать, является ко мне домой… Результат: Спиридон Спасов за последние три года скупил золота почти на десять тысяч левов. Не перепродает, не сбывает, только скупает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30