Кому-то не на кого было надеяться. Кто-то должен был погибнуть. Азиз! Конечно, последним был друг Азиз.
Шаги приближались. Вот уже кто-то задел куст можжевельника, который также цеплялся за раненую ногу Салмана. Еще шаг, и вражеская стопа вдавилась у самого лица разведчика. Предательски поползли вниз листья. Другая нога опустилась где-то за затылком, наверху. Хорошо, что он зарылся в углублении канавы, и преследователи машинально через нее перешагивали.
Потом коченели руки и ноги, холод, казалось, подбирался к самому сердцу. Но все это было ничего. Это были ощущения живого человека...
- Ну, Салман, ценнее этого портфельчика ты еще ничего из-за линии фронта не приносил, - сказал ему майор Артамонов, командир разведки дивизии, когда Бейбулатов, с трудом отмыв многодневный слой грязи, вошел к нему для подробного доклада. - Бумажки эти - документы о секретной диверсионно-разведывательной школе Абвера. Полные списки командиров, инструкторов, курсантов... А гнались за тобой, скорее всего, курсанты или выпускники этой школы. Народ очень серьезный, подготовленный. Так что слава твоему Всемогущему! Ну, и нашему, конечно... Боюсь сглазить, Салман, но ведь могут за это дело тебе Героя припаять. Как пить дать, могут. Тут уж, извини меня, мусульманство свое на время забудь, потому что напиться по-черному ты теперь должен!..
* * *
С точки зрения среднестатистической чеченки - а в чем-то, пожалуй, и европейской женщины, - жизнь Айсет в Гудермесе была устроена вполне завидно.
Добротный современный особняк, словно перенесенный в эту кавказскую глушь с Рублевского шоссе или из Голланд-парка. Две просторных светлых комнаты с видом на горы, плоский японский телевизор со спутниковой тарелкой, своя душевая кабинка, свежий воздух и свежайшие продукты к столу - какие душе угодно, кроме, разумеется, спиртного и свинины. Впрочем, без алкоголя Айсет вполне могла прожить, а свинину никогда не жаловала.
А еще у Айсет впервые в жизни была личная служанка, четырнадцатилетняя Эльза, сирота-беженка из Сережнь-Юрта. Боязливая, раболепная услужливость этого дичка-подранка то раздражала, то смешила Айсет, а по временам бывала даже трогательной. Она понимала, что для Эльзы попасть в услужение в дом самого Магомета Бароева было несказанной удачей, и девчонка из кожи вон лезет, чтобы исполнить любое желание хозяйки, - а то прогневишь ее и вмиг потеряешь сытое, теплое место.
В первое время получалось не очень: девочка была по-подростковому неуклюжа, к тому же плохо понимала по-русски, и Айсет приходилось прибегать к помощи переводчиков - тети Алии или одной из кузин. Те с Эльзой не церемонились - кричали на нее по-чеченски, осыпали пощечинами и подзатыльниками, на ночь запирали в чулан, еще и Айсет выговаривали, что миндальничает с этой безродной дворняжкой, совсем распустила девку...
Айсет и вправду поставила себя с Эльзой не как повелительница, а скорее как старшая подружка: делилась лакомыми кусочками, разрешала смотреть мультики по телевизору, в свободное время занималась с ней, как могла, арифметикой, географией и русским языком. Юная служанка души не чаяла в своей юной госпоже...
Айсет запрещено было покидать пределы дядиного особняка. Выйти она могла только в сад, отгороженный от улицы глухим высоким забором.
Как пояснил дядя, это делалось для ее же безопасности: смелые статьи оппозиционной журналистки Айсет Бароевой вызывали в Кремле раздражение и даже ярость, а Гудермес, ставка промосковской чеченской администрации, наводнен агентами ФСБ, мало ли что может случиться... Айсет слушала дядю, покорно склонив голову, покрытую дурацким платком, и не верила ни одному его слову. Она теперь многому не верила... Айсет часто вспоминала то лето девяносто второго года, когда она, двенадцатилетняя парижская пансионерка, прилетела погостить в Москву к родителям. Москвы она в тот раз толком и не видала - прямо из аэропорта отец повез ее за город, в элитный дачный поселок возле платформы Театральная, на девяносто процентов состоящий из приватизированных госдач. Доку Бароев и тогда был в Москве не последним человеком, возглавлял крупную строительную фирму, а до того, еще при советской власти, трудился замом в непонятной конторе, именовавшейся Министерством строительства на Дальнем Востоке, но расположенной, однако, в центре Москвы. Кстати, Айсет он отправил во Францию тоже еще в советские времена, выдернув из престижной французской школы, что в Лялином переулке, сначала на год, по какой-то хитрой программе образовательного обмена, а потом вроде как и насовсем-Каникулярный месяц пролетел быстро, а в последний день перед ее возвращением в Париж семья Бароевых была приглашена на шашлыки к соседу Валерию Петровичу, а поскольку Доку Рамазанович жил тогда по обычаям не столько мусульманским, сколько московским, то не чурался ни женского общества за праздничным столом, ни рюмочки-другой хорошей водки.
А под водочку с шашлыками и разговоры получались откровенные.
- Допрыгается этот летун усатый со своей независимостью! - говорил Доку Бароев. - Русские из Чечни бегут, толковые чеченцы тоже бегут. Ногами за свободу голосуют! Еще немного, и кто тогда останется - бандиты, пастухи и писатель Яндарбиев?
- Нефть останется, - возразил кто-то из гостей.
- Какая нефть? - отмахнулся Бароев. - Трубу с Каспия перекроют - и плакала чеченская нефть...
- Пустое все это, не такой дурак этот Дудаев, чтобы всерьез отделяться, - заметил хозяин дачи, чиновник по финансовому ведомству. Просто политический момент сейчас такой, все вопят о независимости и суверенитете - и татары, и якуты, и чукчи с нивхами. Вон, даже в Свердловске, на родине нашего всенародно избранного, и то какую-то Уральскую республику учреждать собрались. А смысл у всех этих вольных упражнений один - побольше хапнуть из казны.
- Вот тут-то дудаевские ребята не промах, - хохотнул еще один сосед по даче, милицейский генерал. - Уж хапают так хапают!
- На месте нашего президента я бы этих штукарей сама от России отделила и закрыла границы на замок, - безапелляционно заявила жена генерала. - Они бы там через год собачек ловили да кушали, как грузины со своим Хамсахурдией...
В памяти юной Айсет этот вечер запечатлелся навсегда - конечно, не из-за этого непонятного и неинтересного для нее в ту пору разговора. Просто тогда она в последний раз видела живой свою маму.
Пять месяцев спустя Марет Бароева, принимая ванну, потеряла сознание и захлебнулась. Приехавшие врачи установили у нее неоперабельную опухоль мозга...
А еще через два года русские принялись наводить в Чечне конституционный порядок посредством танков и артиллерии. Неизвестно, какие мысли гуляли в проспиртованных мозгах "первого россиянского", когда он подписывал соответствующий указ-приказ, но мысль о том, что ввод войск рискует обернуться затяжной, кровопролитной кампанией, к которой ни армия, ни страна толком не готовы, среди них явно не просматривалась. Грезилось, должно быть, этакое повторение октября прошлого года - танковая колонна, один "бабах" прямой наводкой по Белому Дому... в смысле, по дудаевскому логову, подоспевший ОМОН под белы рученьки выводит главаря и препровождает в Лефортово, остальные же чурки сами разбегаются, побросав палки и кремневые ружья. Законность восстановлена, конституция торжествует...
Показательной порки не получилось. Аферист с парикмахерскими усиками хорошо подготовился к встрече незваных гостей - и в одночасье сделался отцом нации, а его тогда еще не слишком бородатые джигиты - народными героями.
Первыми жертвами державных пьяных грез стали русские парни, заживо сгоревшие в танках на улицах Грозного. Потом счет пошел на сотни, на тысячи... Загребущими своими лапами Родина выдергивала из мирного потока жизни собственное будущее и эшелонами отправляла на фарш, не снабдив необстрелянных, голодных, кое-как экипированных мальчишек даже копеечными солдатскими медальонами - ей, Родине, было, по большому счету, наплевать, своего или чужого сына похоронит мать в закрытом гробу. Что при Иване, что при Иосифе, что при Борисе - жизни человеческие шли пучок за пятачок.
Но и борцы за свободу Чечни - сами они русскому названию, пошедшему от названия селения Чечен-аул, предпочитали местное, по названию лесистой Ичкерии, срединной части своей страны, - с собственным народом особо не церемонились, не терзались нравственными муками, устанавливая огневую точку на территории школы или больницы или вешая работающую рацию, по которой русские корректировали огонь, на столб посреди оживленного базарчика. Итоговое кровавое месиво "героические повстанцы" нередко снимали видеокамерой. Кассеты уходили на Запад, как доказательство зверств российской солдатни.
Кассеты с собственными зверствами отправлялись в противоположную сторону, в качестве отчета о проделанной работе, - у народных героев появились инородные спонсоры. Хотя, наверное, не те, на которых рассчитывалось изначально, - "цивилизованное сообщество", столь рьяно державшее сторону сепаратистов в югославском конфликте, как-то не спешило с признанием новоявленного "субъекта международного права" и ограничивалось легкой моральной поддержкой. Оно и понятно - Западу не хотелось из-за какой-то там Чечни совсем уж отворачиваться от "дорогого друга Бориса". А ну как на его место придут коммунисты? Опять же, ядерный чемоданчик... Зато другая заграница отнеслась с большим пониманием. И потекли козьими тропами денежки, оружие, и люди новой, не виданной доселе на Кавказе породы вахаббиты, и зазвучало над горами мощное "Аллах акбар!" Дудаевские "генералы" и командиры - в большинстве своем обычная уголовная шушера принялись спешно отращивать бороды и разучивать молитвы.
Кровавый маразм крепчал. Стороны не только обстреливали и взрывали друг друга, но и вступали в своеобразные экономические отношения. Издерганный, одичавший сержантик загонял "чехам" ведро патронов и ручную гранату, сшибая на пару бутылок водки, чтобы хоть на несколько часов забыть об окружающем кошмаре, гладкий тыловой подполковник через цепочку посредников сбывал тем же покупателям зенитные комплексы "Игла" и снаряды для "Града", заколачивая уже не на водку, а на трехэтажный коттедж в ближнем Подмосковье. "Чехи" же, в свою очередь, расплачивались "премиальными" долларами, полученными за убийства федералов и уничтожение их техники. А когда русские закрепились в большинстве районов Чечни, посадили в Грозном свое правительство и заявили о "восстановлении народного хозяйства", тут уж товарно-денежные отношения заработали в полном блеске своего цинизма. Одни что-то строили, другие надо полагать, за определенный процент - это "что-то" незамедлительно бомбили или взрывали, после чего первые получали деньги под новый подряд и опять что-то строили... На "чеченском цикле" делалось больше крупных состояний, чем даже на "левой" водке. Именно в годы Первой Чеченской и поднялся, как на дрожжах, московский строительно-гостиничный бизнес братьев Ба-роевых, а отец вдруг резко вспомнил о своих мусульманских корнях.
Наконец, пустив псу под хвост десятки тысяч жизней и миллиарды долларов, высшее руководство России, перепуганное восхитительным в своей наглой безнаказанности налетом Басаева на Буденновск, сделало то, с чего, по мнению Айсет, нужно было начинать, - пошло на переговоры. Мир заключался с тем же блистательным государственным идиотизмом, с каким развязывалась война. Федеральный центр безоговорочно сдал все большой кровью завоеванные позиции, небрежно швырнув на съедение ичкерийскому волку всех тех, кто поверил в Россию и принял ее сторону, и при этом оставив без ответа главный вопрос - становится ли Чечня самостоятельным государством или остается в составе России.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Шаги приближались. Вот уже кто-то задел куст можжевельника, который также цеплялся за раненую ногу Салмана. Еще шаг, и вражеская стопа вдавилась у самого лица разведчика. Предательски поползли вниз листья. Другая нога опустилась где-то за затылком, наверху. Хорошо, что он зарылся в углублении канавы, и преследователи машинально через нее перешагивали.
Потом коченели руки и ноги, холод, казалось, подбирался к самому сердцу. Но все это было ничего. Это были ощущения живого человека...
- Ну, Салман, ценнее этого портфельчика ты еще ничего из-за линии фронта не приносил, - сказал ему майор Артамонов, командир разведки дивизии, когда Бейбулатов, с трудом отмыв многодневный слой грязи, вошел к нему для подробного доклада. - Бумажки эти - документы о секретной диверсионно-разведывательной школе Абвера. Полные списки командиров, инструкторов, курсантов... А гнались за тобой, скорее всего, курсанты или выпускники этой школы. Народ очень серьезный, подготовленный. Так что слава твоему Всемогущему! Ну, и нашему, конечно... Боюсь сглазить, Салман, но ведь могут за это дело тебе Героя припаять. Как пить дать, могут. Тут уж, извини меня, мусульманство свое на время забудь, потому что напиться по-черному ты теперь должен!..
* * *
С точки зрения среднестатистической чеченки - а в чем-то, пожалуй, и европейской женщины, - жизнь Айсет в Гудермесе была устроена вполне завидно.
Добротный современный особняк, словно перенесенный в эту кавказскую глушь с Рублевского шоссе или из Голланд-парка. Две просторных светлых комнаты с видом на горы, плоский японский телевизор со спутниковой тарелкой, своя душевая кабинка, свежий воздух и свежайшие продукты к столу - какие душе угодно, кроме, разумеется, спиртного и свинины. Впрочем, без алкоголя Айсет вполне могла прожить, а свинину никогда не жаловала.
А еще у Айсет впервые в жизни была личная служанка, четырнадцатилетняя Эльза, сирота-беженка из Сережнь-Юрта. Боязливая, раболепная услужливость этого дичка-подранка то раздражала, то смешила Айсет, а по временам бывала даже трогательной. Она понимала, что для Эльзы попасть в услужение в дом самого Магомета Бароева было несказанной удачей, и девчонка из кожи вон лезет, чтобы исполнить любое желание хозяйки, - а то прогневишь ее и вмиг потеряешь сытое, теплое место.
В первое время получалось не очень: девочка была по-подростковому неуклюжа, к тому же плохо понимала по-русски, и Айсет приходилось прибегать к помощи переводчиков - тети Алии или одной из кузин. Те с Эльзой не церемонились - кричали на нее по-чеченски, осыпали пощечинами и подзатыльниками, на ночь запирали в чулан, еще и Айсет выговаривали, что миндальничает с этой безродной дворняжкой, совсем распустила девку...
Айсет и вправду поставила себя с Эльзой не как повелительница, а скорее как старшая подружка: делилась лакомыми кусочками, разрешала смотреть мультики по телевизору, в свободное время занималась с ней, как могла, арифметикой, географией и русским языком. Юная служанка души не чаяла в своей юной госпоже...
Айсет запрещено было покидать пределы дядиного особняка. Выйти она могла только в сад, отгороженный от улицы глухим высоким забором.
Как пояснил дядя, это делалось для ее же безопасности: смелые статьи оппозиционной журналистки Айсет Бароевой вызывали в Кремле раздражение и даже ярость, а Гудермес, ставка промосковской чеченской администрации, наводнен агентами ФСБ, мало ли что может случиться... Айсет слушала дядю, покорно склонив голову, покрытую дурацким платком, и не верила ни одному его слову. Она теперь многому не верила... Айсет часто вспоминала то лето девяносто второго года, когда она, двенадцатилетняя парижская пансионерка, прилетела погостить в Москву к родителям. Москвы она в тот раз толком и не видала - прямо из аэропорта отец повез ее за город, в элитный дачный поселок возле платформы Театральная, на девяносто процентов состоящий из приватизированных госдач. Доку Бароев и тогда был в Москве не последним человеком, возглавлял крупную строительную фирму, а до того, еще при советской власти, трудился замом в непонятной конторе, именовавшейся Министерством строительства на Дальнем Востоке, но расположенной, однако, в центре Москвы. Кстати, Айсет он отправил во Францию тоже еще в советские времена, выдернув из престижной французской школы, что в Лялином переулке, сначала на год, по какой-то хитрой программе образовательного обмена, а потом вроде как и насовсем-Каникулярный месяц пролетел быстро, а в последний день перед ее возвращением в Париж семья Бароевых была приглашена на шашлыки к соседу Валерию Петровичу, а поскольку Доку Рамазанович жил тогда по обычаям не столько мусульманским, сколько московским, то не чурался ни женского общества за праздничным столом, ни рюмочки-другой хорошей водки.
А под водочку с шашлыками и разговоры получались откровенные.
- Допрыгается этот летун усатый со своей независимостью! - говорил Доку Бароев. - Русские из Чечни бегут, толковые чеченцы тоже бегут. Ногами за свободу голосуют! Еще немного, и кто тогда останется - бандиты, пастухи и писатель Яндарбиев?
- Нефть останется, - возразил кто-то из гостей.
- Какая нефть? - отмахнулся Бароев. - Трубу с Каспия перекроют - и плакала чеченская нефть...
- Пустое все это, не такой дурак этот Дудаев, чтобы всерьез отделяться, - заметил хозяин дачи, чиновник по финансовому ведомству. Просто политический момент сейчас такой, все вопят о независимости и суверенитете - и татары, и якуты, и чукчи с нивхами. Вон, даже в Свердловске, на родине нашего всенародно избранного, и то какую-то Уральскую республику учреждать собрались. А смысл у всех этих вольных упражнений один - побольше хапнуть из казны.
- Вот тут-то дудаевские ребята не промах, - хохотнул еще один сосед по даче, милицейский генерал. - Уж хапают так хапают!
- На месте нашего президента я бы этих штукарей сама от России отделила и закрыла границы на замок, - безапелляционно заявила жена генерала. - Они бы там через год собачек ловили да кушали, как грузины со своим Хамсахурдией...
В памяти юной Айсет этот вечер запечатлелся навсегда - конечно, не из-за этого непонятного и неинтересного для нее в ту пору разговора. Просто тогда она в последний раз видела живой свою маму.
Пять месяцев спустя Марет Бароева, принимая ванну, потеряла сознание и захлебнулась. Приехавшие врачи установили у нее неоперабельную опухоль мозга...
А еще через два года русские принялись наводить в Чечне конституционный порядок посредством танков и артиллерии. Неизвестно, какие мысли гуляли в проспиртованных мозгах "первого россиянского", когда он подписывал соответствующий указ-приказ, но мысль о том, что ввод войск рискует обернуться затяжной, кровопролитной кампанией, к которой ни армия, ни страна толком не готовы, среди них явно не просматривалась. Грезилось, должно быть, этакое повторение октября прошлого года - танковая колонна, один "бабах" прямой наводкой по Белому Дому... в смысле, по дудаевскому логову, подоспевший ОМОН под белы рученьки выводит главаря и препровождает в Лефортово, остальные же чурки сами разбегаются, побросав палки и кремневые ружья. Законность восстановлена, конституция торжествует...
Показательной порки не получилось. Аферист с парикмахерскими усиками хорошо подготовился к встрече незваных гостей - и в одночасье сделался отцом нации, а его тогда еще не слишком бородатые джигиты - народными героями.
Первыми жертвами державных пьяных грез стали русские парни, заживо сгоревшие в танках на улицах Грозного. Потом счет пошел на сотни, на тысячи... Загребущими своими лапами Родина выдергивала из мирного потока жизни собственное будущее и эшелонами отправляла на фарш, не снабдив необстрелянных, голодных, кое-как экипированных мальчишек даже копеечными солдатскими медальонами - ей, Родине, было, по большому счету, наплевать, своего или чужого сына похоронит мать в закрытом гробу. Что при Иване, что при Иосифе, что при Борисе - жизни человеческие шли пучок за пятачок.
Но и борцы за свободу Чечни - сами они русскому названию, пошедшему от названия селения Чечен-аул, предпочитали местное, по названию лесистой Ичкерии, срединной части своей страны, - с собственным народом особо не церемонились, не терзались нравственными муками, устанавливая огневую точку на территории школы или больницы или вешая работающую рацию, по которой русские корректировали огонь, на столб посреди оживленного базарчика. Итоговое кровавое месиво "героические повстанцы" нередко снимали видеокамерой. Кассеты уходили на Запад, как доказательство зверств российской солдатни.
Кассеты с собственными зверствами отправлялись в противоположную сторону, в качестве отчета о проделанной работе, - у народных героев появились инородные спонсоры. Хотя, наверное, не те, на которых рассчитывалось изначально, - "цивилизованное сообщество", столь рьяно державшее сторону сепаратистов в югославском конфликте, как-то не спешило с признанием новоявленного "субъекта международного права" и ограничивалось легкой моральной поддержкой. Оно и понятно - Западу не хотелось из-за какой-то там Чечни совсем уж отворачиваться от "дорогого друга Бориса". А ну как на его место придут коммунисты? Опять же, ядерный чемоданчик... Зато другая заграница отнеслась с большим пониманием. И потекли козьими тропами денежки, оружие, и люди новой, не виданной доселе на Кавказе породы вахаббиты, и зазвучало над горами мощное "Аллах акбар!" Дудаевские "генералы" и командиры - в большинстве своем обычная уголовная шушера принялись спешно отращивать бороды и разучивать молитвы.
Кровавый маразм крепчал. Стороны не только обстреливали и взрывали друг друга, но и вступали в своеобразные экономические отношения. Издерганный, одичавший сержантик загонял "чехам" ведро патронов и ручную гранату, сшибая на пару бутылок водки, чтобы хоть на несколько часов забыть об окружающем кошмаре, гладкий тыловой подполковник через цепочку посредников сбывал тем же покупателям зенитные комплексы "Игла" и снаряды для "Града", заколачивая уже не на водку, а на трехэтажный коттедж в ближнем Подмосковье. "Чехи" же, в свою очередь, расплачивались "премиальными" долларами, полученными за убийства федералов и уничтожение их техники. А когда русские закрепились в большинстве районов Чечни, посадили в Грозном свое правительство и заявили о "восстановлении народного хозяйства", тут уж товарно-денежные отношения заработали в полном блеске своего цинизма. Одни что-то строили, другие надо полагать, за определенный процент - это "что-то" незамедлительно бомбили или взрывали, после чего первые получали деньги под новый подряд и опять что-то строили... На "чеченском цикле" делалось больше крупных состояний, чем даже на "левой" водке. Именно в годы Первой Чеченской и поднялся, как на дрожжах, московский строительно-гостиничный бизнес братьев Ба-роевых, а отец вдруг резко вспомнил о своих мусульманских корнях.
Наконец, пустив псу под хвост десятки тысяч жизней и миллиарды долларов, высшее руководство России, перепуганное восхитительным в своей наглой безнаказанности налетом Басаева на Буденновск, сделало то, с чего, по мнению Айсет, нужно было начинать, - пошло на переговоры. Мир заключался с тем же блистательным государственным идиотизмом, с каким развязывалась война. Федеральный центр безоговорочно сдал все большой кровью завоеванные позиции, небрежно швырнув на съедение ичкерийскому волку всех тех, кто поверил в Россию и принял ее сторону, и при этом оставив без ответа главный вопрос - становится ли Чечня самостоятельным государством или остается в составе России.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38