Нил не сомневался, что и подвиги всех прочих, собравшихся сегодня здесь, были в том же духе — кто-то что-то стырил, кто-то кого-то кинул, заложил, замочил... Он поймал себя на мысли, что если бы сейчас, в данную минуту, этот зал взлетел на воздух вместе с теми, кто в нем сейчас находится, включая и его самого, мир не стал бы хуже ни на йоту...
Как в исторических трагедиях Шекспира, под фанфары вошли начальственные лица, награждаемый контингент встретил их дружным вставанием и аплодисментами, переходящими в овацию. Возглавляющий процессию пожилой важный товарищ в очках, громадных, как канализационные люки, остановился возле крытой алым бархатом трибуны и поднял руку. Аплодисменты стихли. Начальство расселось по креслам, выставленным дугою по обе стороны трибуны.
Асуров ткнул Нила в бок, возбужденно зашептал в ухо:
— Видал? Сам Чебриков! И Крючков! И Градусов! И Сыроежкин!..
Эти фамилии Нилу ровным счетом ничего не говорили, сидящие напротив были для него всего лишь незнакомыми мужчинами, немолодыми и несимпатичными, обряженными в одинаковые темно-синие костюмы с одинаковыми бордовыми галстуками и одинаковыми красными значками на лацканах.
Дядя в бинокулярах откашлялся в микрофон. — Дорогие товарищи! Разрешите мне в этот торжественный для всех нас день от имени и по поручению...
Голова Нила свесилась на плечо... Лиз, живая, веселая, гордая, сказочно прекрасная Лиз гарцевала на вороной лошадке, изящной и тонконогой. Ее длинные волосы белокурой волной струились по ветру, лицо, обращенное к нему, лучилось нежным, прозрачным румянцем.
— Догоняй! — ее голос рассыпался хрустальными нотками челесты — небесного клавесина.
И он побежал за ней, легко перепрыгивая с облака на облако.
— Лиз!
Он протянул руки, и она упала в его ладони картинкой на невесомом листочке белого картона.
Сдерживая дрожь, Нил вгляделся в лицо наездницы. Рисунок был очень точен.
— Кто это на лошади?
— А. Это Лиз, Элизабет Дальбер. Когда-то я уговорила ее остаться учиться в России. Может быть, и зря уговорила... Хотя, наверное, ничего в этой жизни не бывает зря...
Таня Захаржевская взяла рисунок из дрожащих пальцев Нила и положила на откидной столик рисунком вниз. Белая изнанка была девственно чиста.
— Прошлое все равно остается с нами, Нил, — сказала Таня. — И если сегодня мы живы, если способны любить и быть любимыми, значит, нет в этом прошлом ничего такого, о чем стоит жалеть.
Она откинулась на плюшевую спинку дивана и замолчала.
«Увидеть Париж и умереть, увидеть Париж и умереть...» — настукивали где-то внизу колеса.
— Таня... А куда идет этот поезд? Таня подышала на вагонное стекло, и на помутневшей поверхности проступило слово «Занаду»...
Асуров тряс Нила за плечо.
— Ну давай же, очнись, ты, чучело! Твоя очередь...
Нил вздрогнул, встряхнулся.
— Ах да, извините...
— Баренцев Нил Романович! — повторил председательствующий.
Нил стал пробираться к проходу. Бойцы невидимого фронта поджимали ноги, пропуская его.
— За мужество и героизм, проявленные при выполнении особо важного задания Родины... — чеканил голос с трибуны.
Нил сошел с ковровой дорожки и сделал первый шаг по блистающему наборному паркету. До трибуны оставалось еще с десяток.
— Орденом Красной Звезды...
Ноги на скользких подошвах выстрелили вперед одновременно. Нил взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, и под оглушительный треск лопающихся швов, медленно и красиво, как в кино, опрокинулся навзничь и покатился вперед, набирая скорость. Ноги, как две крылатые ракеты, неслись прямо на трибуну. Председательствующий согнулся, прикрываясь руками и пронзительно, по-бабьи заверещал.
Острые носы лаковых штиблет протаранили трибуну и, не встретив сопротивления, с ускорением въехали в стену, протащив сквозь древнюю кладку и всего остального Нила.
Он пролетел над кремлевской стеной, над приплюснутым кубиком мавзолея, над Красной площадью, прямо в пламенеющий закат.
Холодные лучи на мгновение ослепили его, а потом он увидел, впереди и внизу, аквамариновую морскую безбрежность и крохотный зеленовато-коричневый треугольник суши; Островок стремительно приближался, вырастая навстречу, и уже был виден кремовый купол Занаду, и цветники, и радужный фонтан, и три человеческие фигурки перед фонтаном. Стройная рыжеволосая женщина, седобородый старик, и между ними — беленький, вихрастый мальчишка. Подняв головы, они смотрели на его приближение, улыбались и махали руками...
ЭПИЛОГ
Ворон был очень большой, очень черный и очень наглый.
Он сидел на макушке массивного гранитного креста и смотрел на Нила круглым агатовым глазом.
— Здравствуй, брат, — тихо сказал Нил. — Видишь, какая история... Линда, потом Лиза, теперь вот Таня... Судьба, значит, такая — кружить черным вороном над могилами любимых...
— Мр-рак, мр-рак! — картаво согласился ворон. Оградки возле креста не было, и цветы лежали прямо на траве. Нил наклонился, присовокупил свое подношение — пышную белую розу на длинном стебле. Разгибаясь, в который раз встретился взглядом с позолотой букв, высеченных на кресте:
"Tanya Darling.
1956 — 1988.
Blessed Are the Meek for Thеу Shall Inherit... "
<Блаженны кроткие, ибо они наследуют... (англ.) >
— Кыш-ш!
Нил обернулся на шипение за спиной. Кладбищенский служитель, старый и морщинистый, в черной ливрее с серебряным позументом согнал ворона с креста. Впрочем, тот улетел недалеко — опустился на соседнюю могилку и оттуда наблюдал, что же будет дальше.
— Зря вы его, — сказал Нил. — Мы так славно беседовали...
— Непорядок, сэр, — отозвался служитель. — Развелось их тут. Галдят, гадят, беспокоят клиентов...
— Да неужели?
— Я о посетителях, сэр.
Нил отвернулся, но служитель явно не хотел прекращать беседу.
— Вы из родственников будете, сэр, или из поклонников? — Нил промолчал, но служителя это нисколько не смутило. — Да, популярнейшая, скажу я вам, была личность, наша миссис Дарлинг. Уж несколько месяцев прошло, как бедняжки не стало, а смотрите, сколько цветов, и все свежие.
— И чем же это она была так популярна?
— Как, сэр, неужели вы не знаете? Быть того не может!
— Видите ли, я не здешний. Друг детства.
— «Зарина», сэр. Лучшее заведение во всей Англии. Миссис Дарлинг была настоящая леди, и ее девочки были — высший класс. Без преувеличений заявляю, сэр, на похороны пришла половина Лондона. Многие рыдали, а с одной журналисткой была форменная истерика. Представляете, сэр, бросилась в открытую могилу и кричала, чтобы ее тоже закопали вместе с миссис Дарлинг. Пришлось вытаскивать силой. Говорят, она в тот же вечер отравилась газом... Да, скажу я вам, повезло этому черномазому, что сразу в окошко сиганул, а то люди бы его на клочки порвали!
— Какому черномазому?
— Бишопу, будь он проклят, Джулиану Бишопу. Она его, можно сказать, из грязи вытащила, человеком сделала, солидным бизнесменом, а он бедняжку топором!
— Топором?
— Да, сэр. На кусочки разрубил, так что хоронили в закрытом гробу. А «Зарину» на другой же день выкупили какие-то арабы, недвижимость перепродали, а весь персонал в два счета вывезли к себе в Эмираты. И теперь во всем Лондоне ни одного приличного борделя не осталось, так знающие люди говорят.
— Спасибо за рассказ, любезный. Вот вам...
Нил рассеянно сунул бумажку в протянутую с готовностью руку служителя.
— А вы не ошиблись, сэр? Здесь пятьдесят квидов, у меня и сдачи не найдется... — Нил махнул рукой, и служитель поспешно спрятал купюру в карман, — Благодарю вас, сэр.
И Нил вновь остался наедине с Таней. Закрытый гроб... Два самоубийства... Поспешная ликвидация предприятия... Этот мрачный гранитный крест, никак не гармонирующий с солнечной, языческой, веселой и беспощадной аурой Тани... Надгробная надпись, издевательская в своей полной несовместимости с объектом и к тому же так многозначно оборванная... «Блаженны кроткие, ибо они наследуют...» Наследуют что? Три квадратных метра земли, в которые будут зарыты? А что наследуют некроткие?
Как совместить правду общепризнанного факта с пророческой правдой его видения?
Нил поднял голову на шорох крыльев. На крест возвратился ворон.
— Ну что, вещий брат, может, ты скажешь, правда это все, — Нил обвел рукой черный крест с именем Тани Дарлинг, усыпанную цветами могилку, — или враки?
— Врр-рак! Врр-рак! — Ворон тяжело взмахнул крыльями, вознесся на ветку соседнего ясеня и оттуда повторил: — Врр-рак!
— Спасибо, птица.
Тихо улыбаясь, Нил двинулся к выходу. Закат отбрасывал ему под ноги пятнистую тень деревьев.
— Черный ворон, что ты вьешься над моею головой...
Нил пел во весь голос. Возмущаться было некому, к этому часу Ньюгейтское кладбище опустело.
— Ты добычи не добьешься. Черный ворон, мы не твой, — уверенно допел Нил. Мы не твой...
Санкт-Петербург, 2002
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Как в исторических трагедиях Шекспира, под фанфары вошли начальственные лица, награждаемый контингент встретил их дружным вставанием и аплодисментами, переходящими в овацию. Возглавляющий процессию пожилой важный товарищ в очках, громадных, как канализационные люки, остановился возле крытой алым бархатом трибуны и поднял руку. Аплодисменты стихли. Начальство расселось по креслам, выставленным дугою по обе стороны трибуны.
Асуров ткнул Нила в бок, возбужденно зашептал в ухо:
— Видал? Сам Чебриков! И Крючков! И Градусов! И Сыроежкин!..
Эти фамилии Нилу ровным счетом ничего не говорили, сидящие напротив были для него всего лишь незнакомыми мужчинами, немолодыми и несимпатичными, обряженными в одинаковые темно-синие костюмы с одинаковыми бордовыми галстуками и одинаковыми красными значками на лацканах.
Дядя в бинокулярах откашлялся в микрофон. — Дорогие товарищи! Разрешите мне в этот торжественный для всех нас день от имени и по поручению...
Голова Нила свесилась на плечо... Лиз, живая, веселая, гордая, сказочно прекрасная Лиз гарцевала на вороной лошадке, изящной и тонконогой. Ее длинные волосы белокурой волной струились по ветру, лицо, обращенное к нему, лучилось нежным, прозрачным румянцем.
— Догоняй! — ее голос рассыпался хрустальными нотками челесты — небесного клавесина.
И он побежал за ней, легко перепрыгивая с облака на облако.
— Лиз!
Он протянул руки, и она упала в его ладони картинкой на невесомом листочке белого картона.
Сдерживая дрожь, Нил вгляделся в лицо наездницы. Рисунок был очень точен.
— Кто это на лошади?
— А. Это Лиз, Элизабет Дальбер. Когда-то я уговорила ее остаться учиться в России. Может быть, и зря уговорила... Хотя, наверное, ничего в этой жизни не бывает зря...
Таня Захаржевская взяла рисунок из дрожащих пальцев Нила и положила на откидной столик рисунком вниз. Белая изнанка была девственно чиста.
— Прошлое все равно остается с нами, Нил, — сказала Таня. — И если сегодня мы живы, если способны любить и быть любимыми, значит, нет в этом прошлом ничего такого, о чем стоит жалеть.
Она откинулась на плюшевую спинку дивана и замолчала.
«Увидеть Париж и умереть, увидеть Париж и умереть...» — настукивали где-то внизу колеса.
— Таня... А куда идет этот поезд? Таня подышала на вагонное стекло, и на помутневшей поверхности проступило слово «Занаду»...
Асуров тряс Нила за плечо.
— Ну давай же, очнись, ты, чучело! Твоя очередь...
Нил вздрогнул, встряхнулся.
— Ах да, извините...
— Баренцев Нил Романович! — повторил председательствующий.
Нил стал пробираться к проходу. Бойцы невидимого фронта поджимали ноги, пропуская его.
— За мужество и героизм, проявленные при выполнении особо важного задания Родины... — чеканил голос с трибуны.
Нил сошел с ковровой дорожки и сделал первый шаг по блистающему наборному паркету. До трибуны оставалось еще с десяток.
— Орденом Красной Звезды...
Ноги на скользких подошвах выстрелили вперед одновременно. Нил взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, и под оглушительный треск лопающихся швов, медленно и красиво, как в кино, опрокинулся навзничь и покатился вперед, набирая скорость. Ноги, как две крылатые ракеты, неслись прямо на трибуну. Председательствующий согнулся, прикрываясь руками и пронзительно, по-бабьи заверещал.
Острые носы лаковых штиблет протаранили трибуну и, не встретив сопротивления, с ускорением въехали в стену, протащив сквозь древнюю кладку и всего остального Нила.
Он пролетел над кремлевской стеной, над приплюснутым кубиком мавзолея, над Красной площадью, прямо в пламенеющий закат.
Холодные лучи на мгновение ослепили его, а потом он увидел, впереди и внизу, аквамариновую морскую безбрежность и крохотный зеленовато-коричневый треугольник суши; Островок стремительно приближался, вырастая навстречу, и уже был виден кремовый купол Занаду, и цветники, и радужный фонтан, и три человеческие фигурки перед фонтаном. Стройная рыжеволосая женщина, седобородый старик, и между ними — беленький, вихрастый мальчишка. Подняв головы, они смотрели на его приближение, улыбались и махали руками...
ЭПИЛОГ
Ворон был очень большой, очень черный и очень наглый.
Он сидел на макушке массивного гранитного креста и смотрел на Нила круглым агатовым глазом.
— Здравствуй, брат, — тихо сказал Нил. — Видишь, какая история... Линда, потом Лиза, теперь вот Таня... Судьба, значит, такая — кружить черным вороном над могилами любимых...
— Мр-рак, мр-рак! — картаво согласился ворон. Оградки возле креста не было, и цветы лежали прямо на траве. Нил наклонился, присовокупил свое подношение — пышную белую розу на длинном стебле. Разгибаясь, в который раз встретился взглядом с позолотой букв, высеченных на кресте:
"Tanya Darling.
1956 — 1988.
Blessed Are the Meek for Thеу Shall Inherit... "
<Блаженны кроткие, ибо они наследуют... (англ.) >
— Кыш-ш!
Нил обернулся на шипение за спиной. Кладбищенский служитель, старый и морщинистый, в черной ливрее с серебряным позументом согнал ворона с креста. Впрочем, тот улетел недалеко — опустился на соседнюю могилку и оттуда наблюдал, что же будет дальше.
— Зря вы его, — сказал Нил. — Мы так славно беседовали...
— Непорядок, сэр, — отозвался служитель. — Развелось их тут. Галдят, гадят, беспокоят клиентов...
— Да неужели?
— Я о посетителях, сэр.
Нил отвернулся, но служитель явно не хотел прекращать беседу.
— Вы из родственников будете, сэр, или из поклонников? — Нил промолчал, но служителя это нисколько не смутило. — Да, популярнейшая, скажу я вам, была личность, наша миссис Дарлинг. Уж несколько месяцев прошло, как бедняжки не стало, а смотрите, сколько цветов, и все свежие.
— И чем же это она была так популярна?
— Как, сэр, неужели вы не знаете? Быть того не может!
— Видите ли, я не здешний. Друг детства.
— «Зарина», сэр. Лучшее заведение во всей Англии. Миссис Дарлинг была настоящая леди, и ее девочки были — высший класс. Без преувеличений заявляю, сэр, на похороны пришла половина Лондона. Многие рыдали, а с одной журналисткой была форменная истерика. Представляете, сэр, бросилась в открытую могилу и кричала, чтобы ее тоже закопали вместе с миссис Дарлинг. Пришлось вытаскивать силой. Говорят, она в тот же вечер отравилась газом... Да, скажу я вам, повезло этому черномазому, что сразу в окошко сиганул, а то люди бы его на клочки порвали!
— Какому черномазому?
— Бишопу, будь он проклят, Джулиану Бишопу. Она его, можно сказать, из грязи вытащила, человеком сделала, солидным бизнесменом, а он бедняжку топором!
— Топором?
— Да, сэр. На кусочки разрубил, так что хоронили в закрытом гробу. А «Зарину» на другой же день выкупили какие-то арабы, недвижимость перепродали, а весь персонал в два счета вывезли к себе в Эмираты. И теперь во всем Лондоне ни одного приличного борделя не осталось, так знающие люди говорят.
— Спасибо за рассказ, любезный. Вот вам...
Нил рассеянно сунул бумажку в протянутую с готовностью руку служителя.
— А вы не ошиблись, сэр? Здесь пятьдесят квидов, у меня и сдачи не найдется... — Нил махнул рукой, и служитель поспешно спрятал купюру в карман, — Благодарю вас, сэр.
И Нил вновь остался наедине с Таней. Закрытый гроб... Два самоубийства... Поспешная ликвидация предприятия... Этот мрачный гранитный крест, никак не гармонирующий с солнечной, языческой, веселой и беспощадной аурой Тани... Надгробная надпись, издевательская в своей полной несовместимости с объектом и к тому же так многозначно оборванная... «Блаженны кроткие, ибо они наследуют...» Наследуют что? Три квадратных метра земли, в которые будут зарыты? А что наследуют некроткие?
Как совместить правду общепризнанного факта с пророческой правдой его видения?
Нил поднял голову на шорох крыльев. На крест возвратился ворон.
— Ну что, вещий брат, может, ты скажешь, правда это все, — Нил обвел рукой черный крест с именем Тани Дарлинг, усыпанную цветами могилку, — или враки?
— Врр-рак! Врр-рак! — Ворон тяжело взмахнул крыльями, вознесся на ветку соседнего ясеня и оттуда повторил: — Врр-рак!
— Спасибо, птица.
Тихо улыбаясь, Нил двинулся к выходу. Закат отбрасывал ему под ноги пятнистую тень деревьев.
— Черный ворон, что ты вьешься над моею головой...
Нил пел во весь голос. Возмущаться было некому, к этому часу Ньюгейтское кладбище опустело.
— Ты добычи не добьешься. Черный ворон, мы не твой, — уверенно допел Нил. Мы не твой...
Санкт-Петербург, 2002
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39