..
Старый Макс улыбнулся.
— Более чудесная, чем ты думаешь... Подставь-ка ладошку. — Он извлек из ларца кожаный мешочек, высыпал из него мелкие зернышки на ладонь Лиз и громко позвал: — Гого! Гого! Гого!
Попугайчик отозвался веселой трелью, спикировал прямо на руку Лиз и принялся деловито склевывать зернышки. Медленно, осторожно, Лиз закрыла ладонь. Попугайчик затрепыхался, в пальцах Лиз отдавались частые удары птичьего сердечка. Лиз разжала ладонь, попугайчик вспорхнул, уселся на оконном карнизе и занялся поправкой несколько помятого оперения.
— Дедушка... — прошептала в смятении Лиз. — Дедушка, он... он живой!
— Конечно, живой. В Коране сказано: пророк Иса сделал из глины птичку, дунул на нее, птичка ожила и улетела... Знаешь, кто такой пророк Иса?
— Нет.
— Это наш Иисус Христос.
— Тогда получается, что мы с тобой — тоже боги?
— Немножко. Каждый человек немножко бог, только не всем дано ощущать это...
Старик сидел в глубоком удобном кресле, посасывая длинный янтарный мундштук пенковой трубки. Перед ним на инкрустированном шахматном столике были расставлены в начальной позиции костяные шахматные фигурки. Кресло напротив пустовало, а посреди залы на расстеленной на полу медвежьей шкуре лежала Лиз, пощипывая гроздь рубинового винограда. В невидимых динамиках негромко звучала увертюра из «Кавалера роз».
Старик отложил трубку, потянулся, посмотрел на часы.
— Что-то запаздывает мой партнер. Не иначе, опять творит, поймал вдохновение. Ох уж эти художники, рука не поднимается требовать от них пунктуальности... Игрок он, конечно, не из самых сильных, но человек презанятный, эти фигурки изготовил по его эскизам один мой швейцарский знакомец, партнер по переписке...
— А что такое «партнер по переписке»? — спросила Лиз.
— Это когда разыгрываешь с кем-то шахматную партию не лицом к лицу, а заочно, в письмах. Не всегда ведь люди могут встретиться, один очень занят, другой стар и редко покидает дом, третий живет очень далеко... Вот, взгляни...
Макс, кряхтя, поднялся с кресла, подошел к одному из шкафчиков, открыл створку. Лиз увидела множество стеклянных ящичков, в каждом из которых помещалась маленькая шахматная доска. Она встала со шкуры, подошла поближе и увидела, что каждый ящичек снабжен бумажкой с именем, число фигурок на досках неодинаково, и стоят они по-разному.
— Это я для памяти, — пояснил Макс, — чтобы не возиться с хранением старых писем, ведь иные партии длятся десятилетиями, по одному ходу в год, а то и реже... Скажем, герр Бирнбаум из Цюриха, , тот аккуратен, письмо с очередным ходом я получаю от него с каждой почтой, она приходит сюда раз в неделю. Мистер Цорес из Нью-Йорка, несмотря на все свои миллиарды, тоже находит времечко, хотя, судя по последним его ходам, он нанял Бобби Фишера... Ван Линь из Гонконга, сеньор Люгер из Буэнос-Айреса, товарищ Шеров из Москвы, шейх ас-Саббах из Кувейта... В этом шкафчике, Лиз, весь земной шар... Э, да ты уже зеваешь, пока тебе на боковую. Прости старого осла, замучил тебя своими скучными разглагольствованиями...
— Нет, дедушка Макс, мне, право, очень интересно. Не отсылайте меня, прошу, позвольте еще немного побыть с вами?
— Деточка моя, в Занаду живут по тем же правилам, что и в Телемском аббатстве мсье Рабле, а именно...
— Делай что хочешь, — блеснула познаниями Лиз.
— Вот именно... Кстати, похвально, что читала «Гаргантюа и Пантагрюэля»...
Дедушка Макс возвратился в кресло и вновь закурил трубку. Лиз сидела тихо, как мышка, вглядываясь в старое, но еще такое красивое лицо, в добрые морщинки в уголках широко расставленных глаз.
— Дедушка Макс, — тихо проговорила она. — А как вы познакомились с моей мамой? Старик вопросительно взглянул на нее.
— С твоей мамой? Но, милая Лизхен, я вовсе не знаком с твоей мамой. — Лиз опустила глаза.
— Зато прекрасно знаю твоего папу.
— Что?! Но я думала... — Она не договорила, но дедушка Макс прекрасно все понял.
— Нет, милая, хотя о такой доченьке, как ты, я мог бы только мечтать...
Старик вздохнул и замолчал. Лиз молча глядела на него, не решаясь нарушить тишину.
— Отец твой человек интересный и очень непростой, — продолжил дедушка Макс. — Жизнь свела нас в самом конце войны, он был тогда очень молод, но уже имел серьезный чин. Мы тогда неплохо поняли друг друга и очень славно сотрудничали. Потом мы встретились спустя много дет...
Старик опять помолчал, рассеянно потрогал фигурки на доске. — Кстати, из него вышел бы отменный шахматист. Жаль, что он предпочитает другие игры.
— Как его зовут?
— Морвен. Лорд Эндрю Морвен. Какой-то там баронет, кавалер каких-то там орденов. Думаю, ты его скоро увидишь... О, Борис, дорогой, наконец-то!..
Увлеченные беседой, они не сразу заметили, что в зал вошел высокий, ширококостный мужчина, облаченный, в отличие от хозяина, запросто сидевшего в шелковом халате с бранденбурами, в безупречный смокинг и белоснежную сорочку. На скуластом, усатом лице его, однако, отчетливо выступала многодневная седая щетина.
Мужчина поклонился, несколько деревянно.
— Guten Abend, mein lieber Max, entschuldigen Sie mir bitte...<Добрый вечер, мой дорогой Макс. Прошу меня простить... (нем.) > — начал он, но хозяин прервал:
— Борис, Борис, говорите, пожалуйста, по-французски, барышня совсем не понимает немецкого...
Мужчина в смокинге растерянно огляделся, заметил, наконец, Лиз, сухо наклонил голову.
— Мое почтение, мадемуазель. — Акцент у него был не сильнее, чем у дедушки Макса, но какой-то странный, совсем не немецкий. — Борис Вайнахский, художник... Еще раз простите за опоздание, Макс, совсем заработался, потерял счет времени...
— Вы прощены. Налейте себе что-нибудь.
Художник отошел к столику с разнокалиберными бутылями, а дедушка Макс обернулся к Лиз и тихо сказал:
— Борис живет в том домике на холме. Отменный пейзажист. Как-нибудь загляни к нему, посмотри работы, и не бойся, он совсем не страшный, только дикий немного, что неудивительно, потому что он русский...
— Макс, я все слышу, — неожиданно отозвался художник. — Во-первых, я не дикий, а наполовину ручной, а во-вторых, не русский, а наполовину ингуш, это такой народ на Кавказе...
— Тысяча извинений, дорогой Борис, вечно забываю, что не все такие глухие, как я... Что ж, начнем, пожалуй.
Лиз освободила кресло для Бориса, вновь улеглась на шкуру медведя и принялась с любопытством разглядывать гостя. Она никогда еще живьем не видела ни одного русского...
* * *
— Что ж, Бет, меня ознакомили с твоими достижениями. — Лорд Морвен неторопливо перебирал бумаги, разложенные перед ним на массивном письменном столе. — Отличные знания по всем обязательным предметам, сертификат об окончании курса русского языка и культуры, диплом Академии Искусств, участие в трех выставках. Победа на конкурсе бальных танцев, приз за исполнение роли Розалинды, вице-капитан хоккейной команды, хм-м, это уже интересно. Комплиментарный отзыв доктора Баффина, в высшей степени комплиментарный отзыв мистера Мак-Коркиндейла, что, впрочем, неудивительно... У меня только один вопрос, Бет.
— Да, сэр?
Элизабет навытяжку стояла в центре громадного зала — библиотеки особняка лорда Морвена на Гросвенор-Сквер.
— Долго ли еще вы, леди Элизабет Морвен, намерены выставлять на всеобщее посмешище себя, тем самым, косвенно, и меня, вашего отца и опекуна. Отвечайте!
— Я не понимаю, о чем вы, сэр...
— Я говорю о тех преувеличенных знаках внимания, которые ты оказываешь мистеру Мак-Коркиндейлу. Лодочные прогулки, посиделки в кафе, наконец, эта нелепая сушеная роза, вложенная тобой между страничек эссе по истории английского театра. Согласись, это несколько выходит за рамки нормальных отношений школьницы и ее наставника.
— Но, сэр, я же не вечно буду школьницей!
Лиз дерзко взглянула отцу в глаза, но тот лишь рассмеялся.
— О да, и я ничуть не сомневаюсь, что твою прелестную головку не раз посещали картинки вашего совместного счастливого будущего: маленький домик на берегу Северна, кварта молока под дверью, целый выводок маленьких рыжих Мак-Коркиндейлов... Да только, деточка моя, это исключено, совершенно исключено. И отнюдь не потому, что твой отец — ископаемый тиранозавр, одержимый всеми сословными предрассудками викторианской эпохи. А потому, что твой избранник — чистопородный гей, иными словами, джентльмен, предпочитающий мужчин. Кстати, это одна из причин, почему многие лучшие семьи Англии без опасений вверяют ему своих дочерей. Вот так. Пусть эта маленькая история послужит тебе уроком на будущее. И запомни, Бет: леди может подать повод для злословия, для зависти, для осуждения, но никогда — для насмешек... А в остальном ты была молодцом.
Лорд Морвен встал из-за стола, приблизился к Бет, подставил бритую щеку для безучастного поцелуя.
— Убежден, что ты достойна награды. Собирайся, поедешь в город с мадам Нонжар, закажешь себе платье для рождественского бала. Мы приглашены в Чатсворт, к герцогу и герцогине Девонширским. Ты рада?
— Да, сэр...
Лорд Морвен поморщился.
— И не зови меня «сэр». Это вульгарно. «Папа» звучит гораздо лучше.
Драматургически выстраивая свое появление в жизни Лиз, лорд Морвен слишком затянул с собственным выходом на сцену, чем допустил роковую ошибку. Место отца в сердце Лиз уже было занято другим. Точнее, другими — чудаковатым русским художником Борисом Вайнахским, открывшим ей волшебный мир искусства-, и старым греческим отшельником Максом Рабе, подарившим ей сокровища душевного тепла...
Эндрю Морвен, всей жизнью наученный тонко разбираться в малейших нюансах человеческих отношений, почувствовал это сразу. Чуждое влияние он пресек сразу. Не желая настраивать дочь против себя, он не запретил ей переписку со стариками, но неоднократно планируемые поездки на остров под разными предлогами переносились, откладывались, отменялись.
Разговоры, подобные вышеприведенному, случались крайне редко. Чувствуя неослабевающую отчужденность дочери, лорд Морвен не навязывал ей свое общество, мелочной опекой не досаждал. Тем не менее, был в курсе каждого ее слова, поступка, контакта, благо глаз и ушей у него в этом мире хватало. И едва лишь намечалось что-то, чреватое в перспективе нарушением его планов касательно дочери, меры принимались решительно и незамедлительно, и всегда чужими руками. Нередко Лиз бывала расстроена, обижена, огорчена, но упрекнуть отца не могла, его светлость был, как всегда, решительно не при чем.
Нечастые встречи с отцом всегда заканчивались для Лиз каким-нибудь приятным — и недешевым — сюрпризом. То славным маленьким пони, то бриллиантовыми сережками, то путешествием по Европе. На пятнадцатилетие отец подарил ей первый автомобиль, ярко-красный спортивный «эм-джи», на окончание школы — грандиозный «выход в свет» в кенсингтонском дворце самой леди Ди, супруги наследного принца Чарльза. Пару в первом танце ей составил блистательный Марк Филипс, муж принцессы Анны. Мундир полковника королевской гвардии великолепно смотрелся рядом с ее пышным белым платьем.
Лиз самозабвенно кружилась в вальсе, а с балкона ее из-под морщинистых век внимательно изучала пара водянистых глаз.
— Ax, Морвен, ax, злодей, где ж вы до сих пор прятали такое сокровище? — Джейкоб Цорес, биржевой воротила и миллиардер, пыхнул толстенной сигарой и подмигнул сидящему напротив лорду.
— К тому же, аутентичная леди Морвен, единственная наследница титула, — поддакнул Морвен.
— Титул-шмитул! Главное, как говорил мой одесский папа, чтобы было на что приятно посмотреть... Морвен, это шутка! А если серьезно, главное в жене — это семья жены. А ее семья — это вы. Морвен, я говорю да! — Он протянул короткопалую, волосатую руку. Морвен с чувством пожал ее. — А девочка наша не взбрыкнет? Породистые кобылки — они норовистые.
— Это я беру на себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39