— Что скажешь, Марсель? — по-английски обратился он к мулату.
Марсель поковырял пальцем с розовым ногтем большую дырку с рваными краями. Поднял на Максимова враз сделавшиеся серьезными глаза.
— На два пальца выше бронежилета, — авторитетно произнес он. — Это — труп. Ты хороший инструктор, учишь только тому, что надо.
Он достал из-под стойки банку кока-колы.
— За счет заведения, мадемуазель.
— Мерси! — Карина ловко сковырнула колечко. — А даме спирту не накапают? — с невинным видом поинтересовалась она у Максимова по-русски.
— Карина, мы не дома! — прошептал он.
— Что и угнетает. — Сделала глоток, по-кошачьи облизнулась. — Марсель, вы хотите немного заработать? Сегодня вечером вы свободны?
Она говорила по-английски, тщательно подбирая слова.
Мужчины переглянулись.
— Мы решили ограбить Лувр. Нужен третий. Согласны?
— Карина! — строгим голосом предупредил Максимов.
Темные щеки мулата сделались пепельными. Он покатал языком жвачку, которую не вынимал изо рта.
— Надеюсь, мадемуазель шутит, — протянул он.
— Шучу! — Карина хлопнула его по руке. — Не напрягайся.
Улыбнулась так, что Марсель не выдержал и обнажил в улыбке все свои великолепные зубы.
— Хочешь подарок, Марсель?
Карина наклонилась, подняла с пола рюкзак. Порылась в кармашке, достала тюбик помады.
Смазала темным карандашиком по губам. Клюнула лицом в мишень. Оторвалась, оставив в «яблочке» отпечаток раскрытых губ.
— Как? — спросила она, повернувшись к Максимову.
— Пикассо отдыхает! — вздохнул Максимов.
Карина скорописью помадой написала «From Russia with love». Ниже — жирную букву «К».
Протянула мишень Марселю.
Тот взял в руки пробитый пулями картон. Посмотрел, как знатоки разглядывают гравюры, катая языком жвачку.
— Благодарю, мадемуазель. Не в моих правилах принимать подарки от молодых девушек. Но это — особенный случай.
Он степенно повернулся, вытащил комок жвачки изо рта. Прилепил мишень поверх плаката с легионером. Отступил назад, любуясь работой.
Коллаж получился, что называется, на любителя. Рожи наемников обрамляли мишень с оттиском губ и сакраментальным шпионским слоганом; «Из России — с любовью». Через самую большую дырку в мишени таращил глаз образцово-показательный легионер.
Марсель повернулся. Послал Максимову полный сочувствия взгляд.
«Держись, мужик! — без всякого перевода прочел в его глазах Максимов. — А станет невмоготу, я каждый день здесь».
* * *
Максимов спустился с парадного крыльца. Забросил сумку на плечо. Понюхал ладонь.
Прощаясь, высказал вдове Матоянца дежурную фразу соболезнования, пришлось пожать протянутые тонкие пальцы. И теперь его ладонь пахла тонким восточным ароматом. Названия духов он не знал.
«Нам обязательно надо встретиться и поговорить, Максим», — всплыл в памяти грудной голос Карининой матери.
Что тут ответить? Конечно же: «В любое удобное для вас время».
«А оно у нас есть — время? — спросил себя Максимов. — Нет. Ни у кого в этом доме времени раздумывать и раскачиваться нет».
Он знал, любая система, любая ситуация строится по собственной логике и живет по внутреннему времени.
Сколько не объявляй «ускорений», результат придет только в свой срок или не придет вовсе. Иначе говоря, девять баб не родят ребенка за один месяц. Раиса Максимовна могла бы и просветить на сей счет Горбачева, и всем бы сейчас жилось легче.
И с «перестройкой» Миша маху дал. Нельзя ломать внутреннюю логику системы, а любая система — это баланс положительного и отрицательного. Объяви борьбу с недостатками, лишишься всех плюсов, и в результате такой «реформы» окажешься банкротом.
Мудрый не ломает и не ускоряет, а отслеживает тенденции и контролирует ход времени. Он не «разруливает» ситуацию, не подминает ее под себя и не пытается ее оседлать. Он блюдет Баланс. И поэтому заранее готов ликвидировать негативные последствия и без потерь собирает урожай.
Максимов умел настроиться на любой процесс, чутко уловив его внутренний ритм и интуитивно угадав его архитектонику. Умел пассивно следовать за ходом событий и терпеливо ждать, подгадывая момент, единственно возможный для действия.
Сейчас он отчетливо ощущал рваный, тревожный, лихорадочный бег времени. Словно табун несся сквозь ночь. Или волчья стая летела через пустошь, втягивая в хищно подвернутые ноздри будоражащий запах жертвы.
На последней ступеньке Максимов остановился. Картинка, увиденная на экране телевизора, отчетливо всплыла перед глазами.
«Они его убивали. Не жрать они пришли, а убить. Налетели, перегрызли горло, вспороли живот — и исчезли. Вот и все кино, Василий Васильевич. Сколько ни смотри, другого не увидишь».
Максимов поднял голову.
В низком небе прямо над крышей распластался черный паук. Мелкие звезды тускло поблескивали сквозь прорехи в тучах, широкими дугами уходящих к горизонту. Гигантская свастика грозно застыла, готовая в любую секунду рухнуть, расплющив под своей неземной тяжестью все, что Матоянц оставил после себя на земле: дом, церковь, семью, дело.
Глава пятая. Барышня эпохи миллениума
Странник
На площадке перед усадьбой десятка два автомобилей поджидали своих седоков. Возницы в скромных костюмах маялись от безделья, кому разрешалось, курил в салоне, кому нет — сбились в кучку, большинство по шоферской привычке дремали за рулем, как извозчики, покорно и чутко.
Не успел Максимов сделать двух шагов по дорожке, дугой ведущей к воротам, как вспыхнули узкие фары и раздался низкий рев мощного мотора. Из шеренги выкатилась плоскодонная гоночная машинка и, грациозно вильнув, пристроилась рядом с Максимовым.
Черное стекло, жужжа электроприводом, поползло вниз, и в окошко высунулась женская головка.
— Вас подбросить? — улыбаясь, спросила Лиза.
Максимов остановился.
Из салона пахло уютным девичьим гнездышком: тонкими духами, дорогой кожей, шоколадными конфетами, фруктовой жвачкой и маленькими секретиками. Только гнездышко это могло нестись сквозь ночь, как торпеда. Хищно и неукротимо.
«Странный выбор для юной дамы. Обычно они предпочитают что-нибудь игрушечное. Типа „равы“ или „шкоды фелиция“, — подумал Максимов. — „Телячьи тачки“, как называет эти авто знакомый, потому что в них телки ездят. Впрочем, дареному коню в зубы не смотрят. Если удалось заглянуть в кошелек дарителя».
— Ну что вы так напряглись? Все равно машину бы ловили. Считайте, что тормознули меня.
— А куда делся сопровождающий?
Оказалось, Лиза, даже сидя, умудрялась смотреть сверху вниз. Выдала такой взгляд, что у Максимова сложилось впечатление, будто он стал меньше ростом и резко помолодел, до сопливого детсадовского возраста.
— Глупый вопрос. Если дама одна, значит, на то есть причины. Так вы едите или нет?
Несмотря на тон, дверцу она со стопора сняла.
Максимов остро почувствовал, что водоворот ситуации медленно и неотвратимо затягивает в себя. Сначала Василий Васильевич подкатывал, потом вдова потребовала встречи, теперь — милая барышня.
«Или выгребай в сторону, или ныряй в жерло водоворота. Делай что хочешь. Но только — делай!»
Максимов распахнул дверцу, перебросил на заднее сиденье сумку. Сел в кресло.
Сидеть оказалось чрезвычайно неудобно. Слишком низко, да еще ноги вытянулись во всю длину. Сразу же представил, что зад находится в каких-то десяти сантиметрах от асфальта, отделенный лишь тонким слоем металла, и по спине прополз холодок.
— Как называется машина? — поинтересовался он.
— «Эклипс». Японский вариант «порша», — с достоинством ответила Лиза. — Нравится?
— Слишком низкий клиренс.
— Это еще что?
— Расстояние от дороги до пола. Очень важная характеристика, особенно на наших дорогах. Когда налетишь на торчащую железяку, сразу оценишь.
Лиза хмыкнула, вдавила педаль, мотор взревел, и машина приемисто рванула с места.
Охранник успел предупредительно распахнуть ворота, и машина вырвалась на дорогу, не сбавляя скорости.
До шоссе предстояло ехать километров десять по тряской бетонке, но Лизу будущее подвески автомобиля явно не волновало. Она еще больше вдавила педаль газа. Максимов накинул ремень безопасности.
— Страшно? — В полумраке салона сверкнула ее улыбка.
— Если сразу в лепешку, то — нет.
Она рассмеялась. Сбросила скорость до минимума.
— И я того же мнения. Но лучше, конечно, на байке. У меня «Кавасаки-Ниндзя». Классный агрегат. Вот на нем как раз и можно: раз — и в дамки.
Карина тоже гоняла будь здоров, выжимая из своей «хонды» все, что возможно. Скорее всего, в байкеровских кругах они с Лизой и познакомились.
«Ладно, девочка, давай, зондируй дальше. Я помогать не буду», — подумал Максимов пристраивая затылок на подголовнике.
Машина клюнула передком, потом резко взбрыкнула. Фары, сорвавшись с дороги, полоснули по темноте.
Лиза вцепилась в руль.
— Дороги, на фиг, родные! — проворчала она. — Что за народ? Только и разговоров, что русские любят быструю езду. Что же тогда нормальных дорог нет?!
Максимов покосился на девушку.
— Давно за границей живешь?
Лиза удивленно посмотрела на его.
— Полгода. А что, заметно?
— Пока — да. Это культурный шок, Лиза. Через год пройдет.
— А вы, Максим, как я посмотрю, патриот?
— Нет, зачем уж так сразу… Просто я знаю, что ленивый народ в Сибири городов не строит, армия трусов не входит в чужие столицы.
— Хо, когда это было! Мой дед до Берлина дошел, вот он и был патриотом до мозга костей. Повод был. А сейчас за что эту страну любить? — Она наморщила нос. — Все равно что любить мать-алкоголичку. Мучительно и стыдно. Сейчас эту страну любят только дураки и чиновники.
Максимов промолчал.
«Сменилось поколение. Тебя готовили умирать за родину. Эти будут грызть глотки друг другу, чтобы выжить любой ценой. Тебе вдолбили, что Россия — аж одна пятая часть суши. А они с первого класса знают, что она — всего-то одна пятая мира. И есть еще четыре пятых неосвоенного пространства и всего одна жизнь, чтобы урвать от него хоть толику себе. Другое поколение, что тут поделать!»
— А вы, Максим, что здесь делаете?
— Просто живу.
Лиза скорчила презрительную гримаску.
— В Европе люди в тюрьмах живут лучше, чем в этой стране.
— Знаю. Но меняться местами не хочу, — ответил Максимов.
«Даже не пытайся объяснить, что счастье — не географическая категория, а духовная. Стань человеком-государством, подними свой собственный флаг и прими личную конституцию, заключи договор о ненападении с соседями — и будь счастлив. А придет нужда, умри за свое внутреннее государство, как за единственно возможную родину».
Дорога пошла на взгорок. Лиза ловко переключила передачу.
— А вам палец в рот не клади, Максим.
— И не надо. Это не гигиенично.
— Зато — эротично.
Максимов в ответ на наглость, не спрашивая разрешения, достал сигарету и зажигалку.
— Плохое настроение? — другим тоном спросила Лиза.
Максимов прикурил, кивнул:
— По пятибалльной шкале — минус восемь.
Лиза протяжно выдохнула.
— Я собираюсь в ночной клуб. Надо стряхнуть с себя эту похоронную хмарь.
— Желаю хорошо повеселиться.
Повисла пауза.
Лиза нажала кнопку, темное стекло сбоку от Максимова поползло вниз. В узкую щель ворвался сырой ветер.
Максимов зажмурился, с удовольствием подставил лицо под холодную упругую струю ветра.
— Тачка, кстати, не от богатого папика, как вы могли подумать, а от бедной мамочки. Наследство, — упавшим голосом добавила она.
«Молодец, уже горячее. На жалость надавила и ближе к теме подвела», — отметил Максимов.
Он скользнул взглядом по четко очерченному профилю и тонким кистям рук на руле, вдохнул запах ее духов. Опять закрыл глаза.
«Не больше двадцати. Яркая внешность и хорошее домашнее воспитание — вот и все достоинства. Немного пошлости, но это наносное, в компаниях подцепила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Марсель поковырял пальцем с розовым ногтем большую дырку с рваными краями. Поднял на Максимова враз сделавшиеся серьезными глаза.
— На два пальца выше бронежилета, — авторитетно произнес он. — Это — труп. Ты хороший инструктор, учишь только тому, что надо.
Он достал из-под стойки банку кока-колы.
— За счет заведения, мадемуазель.
— Мерси! — Карина ловко сковырнула колечко. — А даме спирту не накапают? — с невинным видом поинтересовалась она у Максимова по-русски.
— Карина, мы не дома! — прошептал он.
— Что и угнетает. — Сделала глоток, по-кошачьи облизнулась. — Марсель, вы хотите немного заработать? Сегодня вечером вы свободны?
Она говорила по-английски, тщательно подбирая слова.
Мужчины переглянулись.
— Мы решили ограбить Лувр. Нужен третий. Согласны?
— Карина! — строгим голосом предупредил Максимов.
Темные щеки мулата сделались пепельными. Он покатал языком жвачку, которую не вынимал изо рта.
— Надеюсь, мадемуазель шутит, — протянул он.
— Шучу! — Карина хлопнула его по руке. — Не напрягайся.
Улыбнулась так, что Марсель не выдержал и обнажил в улыбке все свои великолепные зубы.
— Хочешь подарок, Марсель?
Карина наклонилась, подняла с пола рюкзак. Порылась в кармашке, достала тюбик помады.
Смазала темным карандашиком по губам. Клюнула лицом в мишень. Оторвалась, оставив в «яблочке» отпечаток раскрытых губ.
— Как? — спросила она, повернувшись к Максимову.
— Пикассо отдыхает! — вздохнул Максимов.
Карина скорописью помадой написала «From Russia with love». Ниже — жирную букву «К».
Протянула мишень Марселю.
Тот взял в руки пробитый пулями картон. Посмотрел, как знатоки разглядывают гравюры, катая языком жвачку.
— Благодарю, мадемуазель. Не в моих правилах принимать подарки от молодых девушек. Но это — особенный случай.
Он степенно повернулся, вытащил комок жвачки изо рта. Прилепил мишень поверх плаката с легионером. Отступил назад, любуясь работой.
Коллаж получился, что называется, на любителя. Рожи наемников обрамляли мишень с оттиском губ и сакраментальным шпионским слоганом; «Из России — с любовью». Через самую большую дырку в мишени таращил глаз образцово-показательный легионер.
Марсель повернулся. Послал Максимову полный сочувствия взгляд.
«Держись, мужик! — без всякого перевода прочел в его глазах Максимов. — А станет невмоготу, я каждый день здесь».
* * *
Максимов спустился с парадного крыльца. Забросил сумку на плечо. Понюхал ладонь.
Прощаясь, высказал вдове Матоянца дежурную фразу соболезнования, пришлось пожать протянутые тонкие пальцы. И теперь его ладонь пахла тонким восточным ароматом. Названия духов он не знал.
«Нам обязательно надо встретиться и поговорить, Максим», — всплыл в памяти грудной голос Карининой матери.
Что тут ответить? Конечно же: «В любое удобное для вас время».
«А оно у нас есть — время? — спросил себя Максимов. — Нет. Ни у кого в этом доме времени раздумывать и раскачиваться нет».
Он знал, любая система, любая ситуация строится по собственной логике и живет по внутреннему времени.
Сколько не объявляй «ускорений», результат придет только в свой срок или не придет вовсе. Иначе говоря, девять баб не родят ребенка за один месяц. Раиса Максимовна могла бы и просветить на сей счет Горбачева, и всем бы сейчас жилось легче.
И с «перестройкой» Миша маху дал. Нельзя ломать внутреннюю логику системы, а любая система — это баланс положительного и отрицательного. Объяви борьбу с недостатками, лишишься всех плюсов, и в результате такой «реформы» окажешься банкротом.
Мудрый не ломает и не ускоряет, а отслеживает тенденции и контролирует ход времени. Он не «разруливает» ситуацию, не подминает ее под себя и не пытается ее оседлать. Он блюдет Баланс. И поэтому заранее готов ликвидировать негативные последствия и без потерь собирает урожай.
Максимов умел настроиться на любой процесс, чутко уловив его внутренний ритм и интуитивно угадав его архитектонику. Умел пассивно следовать за ходом событий и терпеливо ждать, подгадывая момент, единственно возможный для действия.
Сейчас он отчетливо ощущал рваный, тревожный, лихорадочный бег времени. Словно табун несся сквозь ночь. Или волчья стая летела через пустошь, втягивая в хищно подвернутые ноздри будоражащий запах жертвы.
На последней ступеньке Максимов остановился. Картинка, увиденная на экране телевизора, отчетливо всплыла перед глазами.
«Они его убивали. Не жрать они пришли, а убить. Налетели, перегрызли горло, вспороли живот — и исчезли. Вот и все кино, Василий Васильевич. Сколько ни смотри, другого не увидишь».
Максимов поднял голову.
В низком небе прямо над крышей распластался черный паук. Мелкие звезды тускло поблескивали сквозь прорехи в тучах, широкими дугами уходящих к горизонту. Гигантская свастика грозно застыла, готовая в любую секунду рухнуть, расплющив под своей неземной тяжестью все, что Матоянц оставил после себя на земле: дом, церковь, семью, дело.
Глава пятая. Барышня эпохи миллениума
Странник
На площадке перед усадьбой десятка два автомобилей поджидали своих седоков. Возницы в скромных костюмах маялись от безделья, кому разрешалось, курил в салоне, кому нет — сбились в кучку, большинство по шоферской привычке дремали за рулем, как извозчики, покорно и чутко.
Не успел Максимов сделать двух шагов по дорожке, дугой ведущей к воротам, как вспыхнули узкие фары и раздался низкий рев мощного мотора. Из шеренги выкатилась плоскодонная гоночная машинка и, грациозно вильнув, пристроилась рядом с Максимовым.
Черное стекло, жужжа электроприводом, поползло вниз, и в окошко высунулась женская головка.
— Вас подбросить? — улыбаясь, спросила Лиза.
Максимов остановился.
Из салона пахло уютным девичьим гнездышком: тонкими духами, дорогой кожей, шоколадными конфетами, фруктовой жвачкой и маленькими секретиками. Только гнездышко это могло нестись сквозь ночь, как торпеда. Хищно и неукротимо.
«Странный выбор для юной дамы. Обычно они предпочитают что-нибудь игрушечное. Типа „равы“ или „шкоды фелиция“, — подумал Максимов. — „Телячьи тачки“, как называет эти авто знакомый, потому что в них телки ездят. Впрочем, дареному коню в зубы не смотрят. Если удалось заглянуть в кошелек дарителя».
— Ну что вы так напряглись? Все равно машину бы ловили. Считайте, что тормознули меня.
— А куда делся сопровождающий?
Оказалось, Лиза, даже сидя, умудрялась смотреть сверху вниз. Выдала такой взгляд, что у Максимова сложилось впечатление, будто он стал меньше ростом и резко помолодел, до сопливого детсадовского возраста.
— Глупый вопрос. Если дама одна, значит, на то есть причины. Так вы едите или нет?
Несмотря на тон, дверцу она со стопора сняла.
Максимов остро почувствовал, что водоворот ситуации медленно и неотвратимо затягивает в себя. Сначала Василий Васильевич подкатывал, потом вдова потребовала встречи, теперь — милая барышня.
«Или выгребай в сторону, или ныряй в жерло водоворота. Делай что хочешь. Но только — делай!»
Максимов распахнул дверцу, перебросил на заднее сиденье сумку. Сел в кресло.
Сидеть оказалось чрезвычайно неудобно. Слишком низко, да еще ноги вытянулись во всю длину. Сразу же представил, что зад находится в каких-то десяти сантиметрах от асфальта, отделенный лишь тонким слоем металла, и по спине прополз холодок.
— Как называется машина? — поинтересовался он.
— «Эклипс». Японский вариант «порша», — с достоинством ответила Лиза. — Нравится?
— Слишком низкий клиренс.
— Это еще что?
— Расстояние от дороги до пола. Очень важная характеристика, особенно на наших дорогах. Когда налетишь на торчащую железяку, сразу оценишь.
Лиза хмыкнула, вдавила педаль, мотор взревел, и машина приемисто рванула с места.
Охранник успел предупредительно распахнуть ворота, и машина вырвалась на дорогу, не сбавляя скорости.
До шоссе предстояло ехать километров десять по тряской бетонке, но Лизу будущее подвески автомобиля явно не волновало. Она еще больше вдавила педаль газа. Максимов накинул ремень безопасности.
— Страшно? — В полумраке салона сверкнула ее улыбка.
— Если сразу в лепешку, то — нет.
Она рассмеялась. Сбросила скорость до минимума.
— И я того же мнения. Но лучше, конечно, на байке. У меня «Кавасаки-Ниндзя». Классный агрегат. Вот на нем как раз и можно: раз — и в дамки.
Карина тоже гоняла будь здоров, выжимая из своей «хонды» все, что возможно. Скорее всего, в байкеровских кругах они с Лизой и познакомились.
«Ладно, девочка, давай, зондируй дальше. Я помогать не буду», — подумал Максимов пристраивая затылок на подголовнике.
Машина клюнула передком, потом резко взбрыкнула. Фары, сорвавшись с дороги, полоснули по темноте.
Лиза вцепилась в руль.
— Дороги, на фиг, родные! — проворчала она. — Что за народ? Только и разговоров, что русские любят быструю езду. Что же тогда нормальных дорог нет?!
Максимов покосился на девушку.
— Давно за границей живешь?
Лиза удивленно посмотрела на его.
— Полгода. А что, заметно?
— Пока — да. Это культурный шок, Лиза. Через год пройдет.
— А вы, Максим, как я посмотрю, патриот?
— Нет, зачем уж так сразу… Просто я знаю, что ленивый народ в Сибири городов не строит, армия трусов не входит в чужие столицы.
— Хо, когда это было! Мой дед до Берлина дошел, вот он и был патриотом до мозга костей. Повод был. А сейчас за что эту страну любить? — Она наморщила нос. — Все равно что любить мать-алкоголичку. Мучительно и стыдно. Сейчас эту страну любят только дураки и чиновники.
Максимов промолчал.
«Сменилось поколение. Тебя готовили умирать за родину. Эти будут грызть глотки друг другу, чтобы выжить любой ценой. Тебе вдолбили, что Россия — аж одна пятая часть суши. А они с первого класса знают, что она — всего-то одна пятая мира. И есть еще четыре пятых неосвоенного пространства и всего одна жизнь, чтобы урвать от него хоть толику себе. Другое поколение, что тут поделать!»
— А вы, Максим, что здесь делаете?
— Просто живу.
Лиза скорчила презрительную гримаску.
— В Европе люди в тюрьмах живут лучше, чем в этой стране.
— Знаю. Но меняться местами не хочу, — ответил Максимов.
«Даже не пытайся объяснить, что счастье — не географическая категория, а духовная. Стань человеком-государством, подними свой собственный флаг и прими личную конституцию, заключи договор о ненападении с соседями — и будь счастлив. А придет нужда, умри за свое внутреннее государство, как за единственно возможную родину».
Дорога пошла на взгорок. Лиза ловко переключила передачу.
— А вам палец в рот не клади, Максим.
— И не надо. Это не гигиенично.
— Зато — эротично.
Максимов в ответ на наглость, не спрашивая разрешения, достал сигарету и зажигалку.
— Плохое настроение? — другим тоном спросила Лиза.
Максимов прикурил, кивнул:
— По пятибалльной шкале — минус восемь.
Лиза протяжно выдохнула.
— Я собираюсь в ночной клуб. Надо стряхнуть с себя эту похоронную хмарь.
— Желаю хорошо повеселиться.
Повисла пауза.
Лиза нажала кнопку, темное стекло сбоку от Максимова поползло вниз. В узкую щель ворвался сырой ветер.
Максимов зажмурился, с удовольствием подставил лицо под холодную упругую струю ветра.
— Тачка, кстати, не от богатого папика, как вы могли подумать, а от бедной мамочки. Наследство, — упавшим голосом добавила она.
«Молодец, уже горячее. На жалость надавила и ближе к теме подвела», — отметил Максимов.
Он скользнул взглядом по четко очерченному профилю и тонким кистям рук на руле, вдохнул запах ее духов. Опять закрыл глаза.
«Не больше двадцати. Яркая внешность и хорошее домашнее воспитание — вот и все достоинства. Немного пошлости, но это наносное, в компаниях подцепила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79