Потом разгромили «банду четырех», открылись вузы, начались приемные экзамены. Я поступил в университет, по окончании стал учителем, по распределению попал именно в свою родную школу. Здесь я и учительствую с тех пор.
– Это все?
– Все, что мне известно. Уже много лет каждый раз, когда мне надо пройти мимо Черного дома, я не могу это сделать и иду окольной дорогой, чтобы только его не видеть. Это был кошмар, и с тех пор вся моя жизнь проходит под знаком того кошмара.
Страдальческое выражение лица учителя убедило меня в том, что он не врет.
– Спасибо. Можете ли вы назвать нам имена остальных, которые тогда спустились в подвал?
– Конечно, я их всех помню. Такое не забудешь.
Учитель Юй вытащил из кармана блокнот и ручку и записал больше десятка имен. Список он вручил Е Сяо.
– Большое спасибо. До свидания. Когда мы уже собрались уходить, учитель Юй вдруг окликнул нас:
– Простите, мне любопытно узнать, вы сами ходили в тот подвал?
– Ходили.
– А та женщина, она еще там? Должно быть, она стала горсткой сухих костей? – спросил учитель Юй.
– Нет, ее там нет. Однако она не может стать горстью костей. Она навсегда осталась молодой, – ответил ему я.
И увидел расширившиеся от страха глаза учителя.
СЕМНАДЦАТОЕ ФЕВРАЛЯ
Опять мне приснилась Сянсян. Будучи не в силах оставаться дома в одиночестве, я вышел погулять. День клонился к вечеру, я бездумно бродил по шанхайским улицам. Незаметно я зашел далеко и увидел перед собой знаменитый памятник Пушкину. Любуясь задумчивой фигурой поэта, я понял, куда попал, пересек два переулка, свернул в узкий тупичок и подошел к трехэтажному коттеджу. Остановился я только перед дверью небольшой квартирки на третьем этаже.
Я хотел только одного: чтобы Роза была дома.
О Небо! Передо мной в памяти опять всплыло лицо Хуан Юнь. Какая же я скотина – так быстро забыл о ней! Как и все мужчины, я люблю все новое и равнодушен к пройденному. Нет, я никогда не смогу забыть ни Сянсян, ни Хуан Юнь!
Я постучал, дверь открылась. Передо мной была Роза. Она удивилась, потом засмеялась. В квартирке все было по-прежнему.
– Проходи, садись. – Она уселась в кресло-качалку. – Ты по делу или в гости?
– Нет, просто проходил мимо и зашел. – Вообще-то, я не был уверен, что «просто проходил мимо».
– Ты врешь! Ха-ха! Ты врешь! Вон, даже покраснел. – Легкий смешок Розы обидно зазвенел у меня в ушах, а в ноздри ударил все тот же знакомый аромат.
Я закрыл лицо ладонями – щеки просто горят, значит, они стали совсем красными. Как бы перевести разговор на другую тему? Только на какую? Как всегда в ее присутствии, я не знал, что сказать. Наконец я кивнул на включенный компьютер и спросил:
– Играешь в какую-нибудь игру?
– Нет, я готовлю программное обеспечение. Я же теперь работаю в фирме информационных технологий.
– Поздравляю тебя.
– Да это ерунда: редактирую простенькую антивирусную программу и защиту от взломщиков.
Я не знал, что еще сказать. Молчал, будто язык проглотил. С большим трудом я выдавил еще одну неуклюжую фразу:
– Спасибо, что в прошлый раз проводила меня домой.
– Мне не хотелось, чтобы ты остался ночевать за столиком в чайной. Как ловко тебе удалось заснуть!
– Я не спал. Я заснул, только когда вернулся домой.
– Угу, значит, не спал. А тащить мне тебя было ох как трудно! Вот уж не думала, что ты такой тяжелый. Ты же худющий.
– Да уж… Поверь, мне очень стыдно. Как я смог так отключиться? Почему? Не понимаю! Не подумай только, что я какой-нибудь больной, я абсолютно здоров, и прежде со мной ничего подобного не случалось. Ничего не понимаю. Помню только, что я гляжу на тебя, а ты качаешься туда-сюда, как маятник, и время будто остановилось. Потом я начал моргать в такт твоему качанию. А дальше – все как в тумане.
– Ну уж не знаю, что с тобой такое было, – замахала на меня руками Роза.
– Давай попробуем еще раз?
– Как это?
– Ты будешь качаться, а я – смотреть на тебя.
– Не знаю… Ну, давай.
Она начала размеренно покачиваться в кресле, так же как тогда раскачивалась в парке Сяньцзунлинь. Вперед – назад, вперед – назад, и ее лицо опять то приближалось ко мне, то удалялось; его черты становились то ясными и четкими, то смутными и расплывчатыми, а затем вновь проступали совершенно отчетливо. Точно так же ее врожденный аромат то слабел, то усиливался. Мои глаза снова покорились этому ритму: я видел Розу то четко, то смутно, и вновь все обретало ясность, а где-то посередине – между сонной мутью и явью – были ее глаза.
Однако я все еще был в здравом уме и твердой памяти.
Настал момент произнести это слово, оно давно хотело вырваться из меня. И вот наконец ровным, бесцветным голосом я тихо позвал Розу:
– Сянсян…
Глаза у Розы расширились, как будто я должен был разглядеть в них что-то важное. Она по-прежнему молчала.
Вдруг до меня донеслось:
– Слушай…
В полусне или полуяви я переспросил:
– А чего слушать-то?
– Тсс… Вот опять. Слышишь?
– Ничего не слышу, а слух у меня вроде бы чуткий.
Никаких других звуков в комнате не было. Мое зрение затуманилось, но слух все воспринимал отчетливо.
– Да, верно, уже не слышно. Тот человек ушел.
– Что за человек? Кто ушел?
– Ты ничего не слышал? Звук шаркающих сандалий? Так ясно: шлеп-шлеп-шлеп. Шаги по сухой глине… Я слышала их очень четко. Почему ты не слышал такой ясный звук? – От удивления Роза широко раскрыла глаза.
О Небо! Такие знакомые слова. В недрах моей памяти они таились много лет. Такое мучительное воспоминание! Нет, я не ошибся, Сянсян уже говорила мне такое – это те же самые слова. В тот вечер, на берегу водоема, в чаще камыша, накануне своей гибели.
Что происходит? Те же самые слова теперь произносит Роза…
Она продолжала говорить:
– Я днем слышала от местных, что много лет назад в этом озерце утопилась девушка, которую во время культурной революции сослали из города на поселение в деревню. Они рассказали, что с тех пор здесь, на берегу, слышен звук шагов. Она бросилась в воду прямо в одежде, поэтому и слышен звук шаркающих сандалий.
Как такое могло случиться? Неужели время потекло вспять? Неужели мы не дома у Розы, а в камышовых зарослях Северной Цзянсу, и мне сегодня только восемнадцать лет?
Роза продолжала говорить, ее слова теперь звучали глухо, голос стал каким-то замогильным:
– Деревенские говорят, что обычно она бродит бесшумно, но уж если кто-то услышал ее шаги, то непременно скоро умрет…
Я все так же не видел ничего, кроме глаз Розы. Но мой слух обострился, и я не пропустил ни слова. Я просто сошел с ума! Я знаю, вот еще одна фраза. Я помню все это наизусть:
– А я и не верю, это я тебя пугаю! Только я и вправду слышала чьи-то шаги…
Вот так.
Роза произнесла последнюю фразу и резко остановила кресло-качалку.
Я сразу вышел из транса и широко открыл глаза. Ошибки быть не могло – передо мной была Сянсян. Ее глаза, ее лицо, ее аромат, ее слова. Значит, Роза – это Сянсян?!
– Роза, как тебя зовут на самом деле? – Я придвинулся ближе и пристально посмотрел ей в глаза.
Она закусила губу и еле слышно сказала:
– Меня зовут Сянсян.
– Пожалуйста, повтори. Мне стало больно.
– Сянсян… Меня зовут Сянсян! Меня била дрожь. Я не знал, радоваться мне или ужасаться, потому что я точно знал: Сянсян умерла. Собственными глазами я видел ее труп. Она умерла! По-взаправдашнему, по-всамделишному, как мы говорили в детстве. Ее же кремировали в том маленьком поселке Северной Цзянсу. Я ничего не понимал и только сказал с болью:
– Это невозможно.
Она придвинулась еще ближе. Теперь аромат ее тела буквально дурманил меня.
– На свете нет ничего невозможного. Я вернулась. Я выплыла из озера. Я вышла на берег. Я вернулась домой. Поступила в университет, окончила его, работала у доктора Мо и встретила там тебя, моего любимого… – Все это Роза (то есть Сянсян!) говорила каким-то странным тоном, словно сама сомневалась в правдивости своих слов. Словно ждала от меня подтверждения. И я поверил! Поверил сразу и бесповоротно.
Ее последние слова сокрушили мою оборону, и в душе я принял решение: да, я верю, что она – Сянсян, она – настоящая живая Сянсян. Кто и зачем стал бы притворяться умершей когда-то девушкой? Это моя Сянсян! И моя Сянсян опять жива, моя Сянсян не умерла. Она не умерла! Сянсян – это Роза, а Роза – это Сянсян.
Теперь я поверил: смерти нет – жизнь может быть вечной.
Я поверил в ее воскрешение.
Я поверил в черную дыру, искривляющую пространство и поворачивающую время вспять.
Сейчас моя Сянсян сидит передо мной. Она рядом, она льнет ко мне, она здесь, со мной, и нет никого другого. Я так долго жил без нее, что сейчас я овладею ею одним властным порывом. Я давно смирился с тем, что она уже никогда не будет моей, но, оказывается, я ошибался. Я могу обнять ее прямо сейчас.
Пусть рухнет этот мир, но я и она – мы существуем. Только мы.
Сянсян, я пришел к тебе. Я нашел тебя.
В этот вечер между нами свершилось то, о чем я давно перестал мечтать.
Мы были счастливы.
Мы лежали рядом, и я любовался ею, такой красивой моей Сянсян. Мой взгляд скользнул по ее груди, опустился ниже, на животе у нее был нежно-розовый шрам, тонкий, как шелковая ниточка в оправе нежной белой кожи.
Я прижался щекой к ее упругой груди и заснул как младенец, упиваясь дивным ароматом Сянсян.
Спал я очень и очень крепко.
ВОСЕМНАДЦАТОЕ ФЕВРАЛЯ
Сквозь сон мне послышался птичий гомон. Уже утро, и я, кажется, проснулся. Открыв глаза, я увидел голубое-голубое небо.
Какой прекрасный небосвод!
Я лениво потянулся: можно еще подремать.
И в ту же секунду сладкую утреннюю истому как рукой сняло. Что-то не так! Я открываю глаза – и вижу над собой не потолок маленькой квартирки, а чистое небо. Я сажусь. Долго тру заспанные глаза и не могу поверить: я полулежу на зеленом шезлонге, меня окружает стена деревьев. Я одет, накрыт чьим-то чужим пледом. Всем телом ощущаю какую-то сырость. Потрогал плед – он весь влажный от утренней росы. А главное – я один. Рядом со мной никого нет!
– Сянсян! – завопил я.
В ответ – тишина. Только птицы щебечут как ни в чем не бывало.
Что же это такое? Я встал, огляделся: вокруг никого. На часах половина седьмого.
Я ясно помню все, что произошло вчера вечером. Я пришел к Розе. Она призналась, что она и есть моя Сянсян. Мы любили друг друга. Потом я положил голову ей на грудь и заснул.
Это не фантазия, не галлюцинация, не пьяный бред. Все именно так и было. И не когда-то давно – в прошлой жизни, – а только вчера вечером.
Но что же тогда происходит сейчас? Я должен был проснуться в постели Сянсян, увидеть ее, увидеть над собой потолок ее квартирки. Почему же я проснулся в лесу, будто я бездомный бродяга?
Иду искать Сянсян.
Машинально я схватил плед и побежал по тропинке, сам не знаю куда. Мои резкие движения, видимо, напугали птиц: они взлетели, шумно хлопая крыльями, и поднялись высоко вверх – к самому небу. Утренний лес был окутан легким туманом. Пройдя по мокрой от росы траве, я вышел наконец на широкую, мощенную камнем дорогу, которая вывела меня к пруду с золотыми рыбками. По изогнутому дугой мостику я перешел на другую сторону пруда и увидел высокий каменный забор.
За забором высились многоэтажные дома. Фу, по крайней мере, сейчас я нахожусь в родном Шанхае, а не в густом лесу неведомо где.
Я пошел вдоль забора и уперся в запертые ворота – открыть их я не смог. Наконец я понял – это же городской парк, где мы гуляли с Розой (тогда еще Розой) в День влюбленных. Я уселся под деревом и больше часа ждал, когда откроют ворота. Как только створки приоткрылись, я, к изумлению кассира и билетеров, выскочил на улицу. Они даже не успели меня остановить.
Я посмотрел на табличку с названием улицы. Похоже, это район Сюйхуй, неподалеку от дома Сянсян.
И вновь я явился туда, где был так счастлив еще вчера вечером: небольшой тупичок, трехэтажный дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Это все?
– Все, что мне известно. Уже много лет каждый раз, когда мне надо пройти мимо Черного дома, я не могу это сделать и иду окольной дорогой, чтобы только его не видеть. Это был кошмар, и с тех пор вся моя жизнь проходит под знаком того кошмара.
Страдальческое выражение лица учителя убедило меня в том, что он не врет.
– Спасибо. Можете ли вы назвать нам имена остальных, которые тогда спустились в подвал?
– Конечно, я их всех помню. Такое не забудешь.
Учитель Юй вытащил из кармана блокнот и ручку и записал больше десятка имен. Список он вручил Е Сяо.
– Большое спасибо. До свидания. Когда мы уже собрались уходить, учитель Юй вдруг окликнул нас:
– Простите, мне любопытно узнать, вы сами ходили в тот подвал?
– Ходили.
– А та женщина, она еще там? Должно быть, она стала горсткой сухих костей? – спросил учитель Юй.
– Нет, ее там нет. Однако она не может стать горстью костей. Она навсегда осталась молодой, – ответил ему я.
И увидел расширившиеся от страха глаза учителя.
СЕМНАДЦАТОЕ ФЕВРАЛЯ
Опять мне приснилась Сянсян. Будучи не в силах оставаться дома в одиночестве, я вышел погулять. День клонился к вечеру, я бездумно бродил по шанхайским улицам. Незаметно я зашел далеко и увидел перед собой знаменитый памятник Пушкину. Любуясь задумчивой фигурой поэта, я понял, куда попал, пересек два переулка, свернул в узкий тупичок и подошел к трехэтажному коттеджу. Остановился я только перед дверью небольшой квартирки на третьем этаже.
Я хотел только одного: чтобы Роза была дома.
О Небо! Передо мной в памяти опять всплыло лицо Хуан Юнь. Какая же я скотина – так быстро забыл о ней! Как и все мужчины, я люблю все новое и равнодушен к пройденному. Нет, я никогда не смогу забыть ни Сянсян, ни Хуан Юнь!
Я постучал, дверь открылась. Передо мной была Роза. Она удивилась, потом засмеялась. В квартирке все было по-прежнему.
– Проходи, садись. – Она уселась в кресло-качалку. – Ты по делу или в гости?
– Нет, просто проходил мимо и зашел. – Вообще-то, я не был уверен, что «просто проходил мимо».
– Ты врешь! Ха-ха! Ты врешь! Вон, даже покраснел. – Легкий смешок Розы обидно зазвенел у меня в ушах, а в ноздри ударил все тот же знакомый аромат.
Я закрыл лицо ладонями – щеки просто горят, значит, они стали совсем красными. Как бы перевести разговор на другую тему? Только на какую? Как всегда в ее присутствии, я не знал, что сказать. Наконец я кивнул на включенный компьютер и спросил:
– Играешь в какую-нибудь игру?
– Нет, я готовлю программное обеспечение. Я же теперь работаю в фирме информационных технологий.
– Поздравляю тебя.
– Да это ерунда: редактирую простенькую антивирусную программу и защиту от взломщиков.
Я не знал, что еще сказать. Молчал, будто язык проглотил. С большим трудом я выдавил еще одну неуклюжую фразу:
– Спасибо, что в прошлый раз проводила меня домой.
– Мне не хотелось, чтобы ты остался ночевать за столиком в чайной. Как ловко тебе удалось заснуть!
– Я не спал. Я заснул, только когда вернулся домой.
– Угу, значит, не спал. А тащить мне тебя было ох как трудно! Вот уж не думала, что ты такой тяжелый. Ты же худющий.
– Да уж… Поверь, мне очень стыдно. Как я смог так отключиться? Почему? Не понимаю! Не подумай только, что я какой-нибудь больной, я абсолютно здоров, и прежде со мной ничего подобного не случалось. Ничего не понимаю. Помню только, что я гляжу на тебя, а ты качаешься туда-сюда, как маятник, и время будто остановилось. Потом я начал моргать в такт твоему качанию. А дальше – все как в тумане.
– Ну уж не знаю, что с тобой такое было, – замахала на меня руками Роза.
– Давай попробуем еще раз?
– Как это?
– Ты будешь качаться, а я – смотреть на тебя.
– Не знаю… Ну, давай.
Она начала размеренно покачиваться в кресле, так же как тогда раскачивалась в парке Сяньцзунлинь. Вперед – назад, вперед – назад, и ее лицо опять то приближалось ко мне, то удалялось; его черты становились то ясными и четкими, то смутными и расплывчатыми, а затем вновь проступали совершенно отчетливо. Точно так же ее врожденный аромат то слабел, то усиливался. Мои глаза снова покорились этому ритму: я видел Розу то четко, то смутно, и вновь все обретало ясность, а где-то посередине – между сонной мутью и явью – были ее глаза.
Однако я все еще был в здравом уме и твердой памяти.
Настал момент произнести это слово, оно давно хотело вырваться из меня. И вот наконец ровным, бесцветным голосом я тихо позвал Розу:
– Сянсян…
Глаза у Розы расширились, как будто я должен был разглядеть в них что-то важное. Она по-прежнему молчала.
Вдруг до меня донеслось:
– Слушай…
В полусне или полуяви я переспросил:
– А чего слушать-то?
– Тсс… Вот опять. Слышишь?
– Ничего не слышу, а слух у меня вроде бы чуткий.
Никаких других звуков в комнате не было. Мое зрение затуманилось, но слух все воспринимал отчетливо.
– Да, верно, уже не слышно. Тот человек ушел.
– Что за человек? Кто ушел?
– Ты ничего не слышал? Звук шаркающих сандалий? Так ясно: шлеп-шлеп-шлеп. Шаги по сухой глине… Я слышала их очень четко. Почему ты не слышал такой ясный звук? – От удивления Роза широко раскрыла глаза.
О Небо! Такие знакомые слова. В недрах моей памяти они таились много лет. Такое мучительное воспоминание! Нет, я не ошибся, Сянсян уже говорила мне такое – это те же самые слова. В тот вечер, на берегу водоема, в чаще камыша, накануне своей гибели.
Что происходит? Те же самые слова теперь произносит Роза…
Она продолжала говорить:
– Я днем слышала от местных, что много лет назад в этом озерце утопилась девушка, которую во время культурной революции сослали из города на поселение в деревню. Они рассказали, что с тех пор здесь, на берегу, слышен звук шагов. Она бросилась в воду прямо в одежде, поэтому и слышен звук шаркающих сандалий.
Как такое могло случиться? Неужели время потекло вспять? Неужели мы не дома у Розы, а в камышовых зарослях Северной Цзянсу, и мне сегодня только восемнадцать лет?
Роза продолжала говорить, ее слова теперь звучали глухо, голос стал каким-то замогильным:
– Деревенские говорят, что обычно она бродит бесшумно, но уж если кто-то услышал ее шаги, то непременно скоро умрет…
Я все так же не видел ничего, кроме глаз Розы. Но мой слух обострился, и я не пропустил ни слова. Я просто сошел с ума! Я знаю, вот еще одна фраза. Я помню все это наизусть:
– А я и не верю, это я тебя пугаю! Только я и вправду слышала чьи-то шаги…
Вот так.
Роза произнесла последнюю фразу и резко остановила кресло-качалку.
Я сразу вышел из транса и широко открыл глаза. Ошибки быть не могло – передо мной была Сянсян. Ее глаза, ее лицо, ее аромат, ее слова. Значит, Роза – это Сянсян?!
– Роза, как тебя зовут на самом деле? – Я придвинулся ближе и пристально посмотрел ей в глаза.
Она закусила губу и еле слышно сказала:
– Меня зовут Сянсян.
– Пожалуйста, повтори. Мне стало больно.
– Сянсян… Меня зовут Сянсян! Меня била дрожь. Я не знал, радоваться мне или ужасаться, потому что я точно знал: Сянсян умерла. Собственными глазами я видел ее труп. Она умерла! По-взаправдашнему, по-всамделишному, как мы говорили в детстве. Ее же кремировали в том маленьком поселке Северной Цзянсу. Я ничего не понимал и только сказал с болью:
– Это невозможно.
Она придвинулась еще ближе. Теперь аромат ее тела буквально дурманил меня.
– На свете нет ничего невозможного. Я вернулась. Я выплыла из озера. Я вышла на берег. Я вернулась домой. Поступила в университет, окончила его, работала у доктора Мо и встретила там тебя, моего любимого… – Все это Роза (то есть Сянсян!) говорила каким-то странным тоном, словно сама сомневалась в правдивости своих слов. Словно ждала от меня подтверждения. И я поверил! Поверил сразу и бесповоротно.
Ее последние слова сокрушили мою оборону, и в душе я принял решение: да, я верю, что она – Сянсян, она – настоящая живая Сянсян. Кто и зачем стал бы притворяться умершей когда-то девушкой? Это моя Сянсян! И моя Сянсян опять жива, моя Сянсян не умерла. Она не умерла! Сянсян – это Роза, а Роза – это Сянсян.
Теперь я поверил: смерти нет – жизнь может быть вечной.
Я поверил в ее воскрешение.
Я поверил в черную дыру, искривляющую пространство и поворачивающую время вспять.
Сейчас моя Сянсян сидит передо мной. Она рядом, она льнет ко мне, она здесь, со мной, и нет никого другого. Я так долго жил без нее, что сейчас я овладею ею одним властным порывом. Я давно смирился с тем, что она уже никогда не будет моей, но, оказывается, я ошибался. Я могу обнять ее прямо сейчас.
Пусть рухнет этот мир, но я и она – мы существуем. Только мы.
Сянсян, я пришел к тебе. Я нашел тебя.
В этот вечер между нами свершилось то, о чем я давно перестал мечтать.
Мы были счастливы.
Мы лежали рядом, и я любовался ею, такой красивой моей Сянсян. Мой взгляд скользнул по ее груди, опустился ниже, на животе у нее был нежно-розовый шрам, тонкий, как шелковая ниточка в оправе нежной белой кожи.
Я прижался щекой к ее упругой груди и заснул как младенец, упиваясь дивным ароматом Сянсян.
Спал я очень и очень крепко.
ВОСЕМНАДЦАТОЕ ФЕВРАЛЯ
Сквозь сон мне послышался птичий гомон. Уже утро, и я, кажется, проснулся. Открыв глаза, я увидел голубое-голубое небо.
Какой прекрасный небосвод!
Я лениво потянулся: можно еще подремать.
И в ту же секунду сладкую утреннюю истому как рукой сняло. Что-то не так! Я открываю глаза – и вижу над собой не потолок маленькой квартирки, а чистое небо. Я сажусь. Долго тру заспанные глаза и не могу поверить: я полулежу на зеленом шезлонге, меня окружает стена деревьев. Я одет, накрыт чьим-то чужим пледом. Всем телом ощущаю какую-то сырость. Потрогал плед – он весь влажный от утренней росы. А главное – я один. Рядом со мной никого нет!
– Сянсян! – завопил я.
В ответ – тишина. Только птицы щебечут как ни в чем не бывало.
Что же это такое? Я встал, огляделся: вокруг никого. На часах половина седьмого.
Я ясно помню все, что произошло вчера вечером. Я пришел к Розе. Она призналась, что она и есть моя Сянсян. Мы любили друг друга. Потом я положил голову ей на грудь и заснул.
Это не фантазия, не галлюцинация, не пьяный бред. Все именно так и было. И не когда-то давно – в прошлой жизни, – а только вчера вечером.
Но что же тогда происходит сейчас? Я должен был проснуться в постели Сянсян, увидеть ее, увидеть над собой потолок ее квартирки. Почему же я проснулся в лесу, будто я бездомный бродяга?
Иду искать Сянсян.
Машинально я схватил плед и побежал по тропинке, сам не знаю куда. Мои резкие движения, видимо, напугали птиц: они взлетели, шумно хлопая крыльями, и поднялись высоко вверх – к самому небу. Утренний лес был окутан легким туманом. Пройдя по мокрой от росы траве, я вышел наконец на широкую, мощенную камнем дорогу, которая вывела меня к пруду с золотыми рыбками. По изогнутому дугой мостику я перешел на другую сторону пруда и увидел высокий каменный забор.
За забором высились многоэтажные дома. Фу, по крайней мере, сейчас я нахожусь в родном Шанхае, а не в густом лесу неведомо где.
Я пошел вдоль забора и уперся в запертые ворота – открыть их я не смог. Наконец я понял – это же городской парк, где мы гуляли с Розой (тогда еще Розой) в День влюбленных. Я уселся под деревом и больше часа ждал, когда откроют ворота. Как только створки приоткрылись, я, к изумлению кассира и билетеров, выскочил на улицу. Они даже не успели меня остановить.
Я посмотрел на табличку с названием улицы. Похоже, это район Сюйхуй, неподалеку от дома Сянсян.
И вновь я явился туда, где был так счастлив еще вчера вечером: небольшой тупичок, трехэтажный дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34