– Ну и ладно! Как меня отсюда выпустят, я сразу в милицию напишу, мол, голодом морили, сна лишали, и вообще! Почему меня здесь заперли? Митинги законом не запрещены!
– Ты б поменьше выступал!
Молодой человек ухмыльнулся.
– За меня боишься или за себя?
– Я за себя не боюсь. Я всего лишь ночной дежурный. Один из многих.
– В смысле? А сколько всего дежурных?
– Четверо. Дежурим по двое, через ночь. Один на посту сидит, здесь, за столом, второй в ординаторской. Конечно, это все неправильно, по трудовому кодексу надо бы не через ночь дежурить, а через две или лучше три. Но где столько дежурных найти? Да и денег на это выделяют крохи. Если на всех делить, ни один дурак не согласиться.
– А ты согласился? Через ночь – это ведь тяжело.
– Тяжело. Но не бросать же их. – Виктор показал глазами в сторону палат. – Да и Ольгу Николаевну жалко. К тому же, если ночь выдается спокойная, можно вздремнуть на часик-другой. Да и меняемся. Но сейчас мой напарник заболел, а замены пока никакой нет. Ты очень вовремя появился, будешь мне помогать. Сегодня, по крайней мере. Завтра, кстати, вторая смена придет: Константин Иванович – очень серьезный мужик. Медик. Его на второй Чеченской войне контузило, а потом он на пенсию вышел. Никому сорокашестилетний вояка не нужен. Вот дежурным и подрабатывает. Он обычно за столом сидит, а в ординаторской – его знакомый. Тоже бывший врач. Они тебя медицинскими байками замучают. Всю ночь рассказывать могут.
– Значит, нормально поговорить здесь можно только с тобой?
Виктор пожал плечами.
– Константин Иванович тоже неплохой собеседник.
– Староват только.
– Иди спать. Я тебе серьезно говорю. Спокойные ночи здесь редко бывают. Не упускай момент. Думаю, до утра уже ничего не случится.
Молодой человек удалился, а Плеханов посмотрел на часы. До окончания дежурства осталось четыре часа. Ночь взяла все неприятности, которые могли произойти, и Виктор надеялся, что ничего экстраординарного больше не произойдет. К зачету надо было подготовиться. Главное, не заснуть.
12 мая, суббота
Здание Медицинского института находилось в самом центре города – недалеко от главной площади, и больше походило на какой-нибудь музей, нежели на учебное заведение. Высокие колонны перед входом, ослепительно белая лепнина, светло-зеленая штукатурка, пластиковые окна, блестящая на солнце жесть крыши…
Виктор прищурился, когда солнечный луч отразился от карниза, и едва не споткнулся о бордюр.
– Витек, ты выпил что ли?! – раздался радостный возглас.
– Издеваешься? Я сплю на ходу! И пиво вижу только во сне. – Плеханов улыбнулся и протянул ладонь для рукопожатия.
Перед ним стоял лучший друг – Максим Куликов.
Они были очень похожи друг на друга: высокие, подтянутые, светловолосые, только у Виктора глаза были темные, почти черные, а у Макса – голубые, и еще Куликов слегка заикался, когда волновался или злился.
– К зачету готов? – поинтересовался Максим.
– Серединка-наполовинку, – уклончиво ответил Плеханов. – Ночь была просто сумасшедшая, – он засмеялся получившемуся каламбуру.
– Расскажешь? А впрочем, я сам догадаюсь: психи разбушевались и зарезали заведующего.
– Не шутил бы ты так, – Виктор нахмурился. – У нас, между прочим, чрезвычайное происшествие: пациент себе руку вилкой до крови исколол.
Куликов присвистнул.
– Да, дела! Ладно, извини.
Куликов достал из кармана сигареты и закурил. Плеханов благоразумно отошел в сторону.
– Когда бросишь? Дрянь же! Помнишь, на первом курсе нам показывали легкие курильщика: черные, сморщенные, едва не разваливаются… Такие же хочешь?
– Брошу, – беспечно махнул рукой молодой человек, – когда настоящую любовь встречу.
– Кого? – Виктор невольно улыбнулся.
– Нечего зубы скалить. Я, между прочим, ее давно ищу.
– И очень активно – не одной юбки не пропускаешь.
– Они сами ко мне приходят!
– Ну да, на глаза твои голубые, словно озера, клюют.
– Да ну тебя! – Макс выбросил сигарету в урну и посмотрел на часы. – Пойдем, а то Юрский ругаться будет.
* * *
Юрский Владимир Александрович славился своей демократичностью и строгостью. Эти качества абсолютно гармонично уживались в улыбчивом пожилом докторе наук. Плеханов уважал Владимира Александровича за ум, проницательность и безграничное терпение. Юрский никогда не позволял себе резкого слова, повышенного тона или пренебрежительного взгляда. Это был чуть ли не единственный преподаватель, на лекции которого приходили почти все, потому что Владимир Александрович умел найти подход к любой аудитории и даже самый скучный материал делал понятным запоминающимся.
Однако спрашивал Юрский очень строго. Он требовал полного понимания своих предметов, умения найти выход из предложенной ситуации, обожал каверзные вопросы, поэтому обстановка перед зачетом была напряженной. Виктор сразу понял это, едва переступил порог аудитории.
Большая часть студентов перелистывали тетради, кое-кто что-то выписывал из учебника. Обычный гул превратился в негромкий шепот, даже заводила Гусев молча хмурил брови, лениво перебрасывая с руки на руку автомобильный брелок.
Все задние парты были заняты, Виктору и Максу пришлось сесть на средний ряд. Списать никто не надеялся, но привычка садиться как можно дальше от преподавателя, была неискоренима.
Куликов достал тетрадь и открыл на первой странице.
– Я даже доставать не буду, – зевнул Плеханов. – Если не сдам, лучше в следующий раз приду.
– Не понял! И это будущий профессор психиатрии говорит, светило науки?
– Дурак ты, – Виктор слегка толкнул товарища в плечо. – Читай, читай, тебе полезно. Мало, что без троек учишься, в отличники выбиться хочешь?
– Ну, до тебя мне все равно далеко.
Друзья засмеялись. В этот момент в аудиторию вошел Юрский. Владимир Александрович был невысоким полным пожилым человеком с черными (почти как глаза Виктора) волосами и небольшой лысиной. Прихрамывая, слегка переваливаясь с боку на бок, он подошел к первой парте и посмотрел на студентов, расположившихся на задних партах.
– Ну-с, снова все на Камчатке, – улыбнулся доктор наук.
– Это мы по привычке, – гнусаво ответил кто-то. В тишине голос прозвучал громко.
Юрский положил портфель на парту, заменяющую стол преподавателя, достал ведомость, ручку, толстый блокнот и сотовый телефон. Посмотрев на дисплей, он недовольно наморщил лоб.
– К сожалению, у меня сегодня не слишком много времени. Да-с.
По аудитории пронесся вздох облегчения.
– …поэтому предлагаю сократить процесс.
Виктор и Максим переглянулись. Они уже знали, что последует за этими словами.
– Несправедливо, – шепнул Куликов. – Хорошо, если тебя спросит, а если Гаршина?
– Ш-ш-ш.
Владимир Александрович водрузил на нос большие очки в толстой черепаховой оправе и пробежался глазами по списку.
– Ну-с, приступим. Я задам три вопроса. Ответите, поставлю зачет всей группе, в противном случае мы распрощаемся до другого раза, и спрашивать я буду уже каждого.
– А вопросы по лекциям? – спросил все тот же гнусавый голос.
– Вопросы по моему предмету. По психопатологии, для тех, кто не в курсе.
По аудитории снова пронесся вздох, только уже не облегчения, а разочарования.
– Значит, будет соображалку проверять, – шепнул Макс.
– Ну-с, начнем с самого простого, – Юрский ткнул пальцем в ведомость и, прищурившись, прочел: – Губенко.
– Это конец, – Куликов опустил голову на сложенные на парте руки. – Губенко туп как пень! Почему его палец не спустился на строчку ниже? Зайцева бы ответила.
Виктор оглянулся в поисках Губенко и увидел, как с самого последнего ряда поднялся долговязый парень с выпирающим кадыком.
– Расскажите-с мне о парафренном синдроме, – попросил Владимир Александрович.
Губенко сглотнул, кадык его дернулся, но молодой человек не произнес ни слова.
– Не знает! – Максим с отчаянием смотрел на сидящих рядом с Губенко. – Подскажите ему! – шепнул он.
Юрский едва заметно качнул головой.
– Что ж, и вкратце сказать не можете-с? Хотя бы характерные черты.
Ситуация отчаянная, требовалось вмешательство. Виктор поднял руку.
– Можно я?
Владимир Александрович улыбнулся.
– Уверен, молодой человек знает, просто забыл. Вы ведь были на моих занятиях?
Губенко кивнул.
– Отлично-с. – Юрский обратился к Виктору: – Если сумеете подсказать товарищу без слов, – он хитро прищурился, – будем считать, на первый вопрос вы ответили.
Виктор растерялся. Каким образом можно обойтись без слов? Использовать жесты? Но как показать, что парафренный синдром – это бред величия и бред преследования в одном флаконе? Он посмотрел на друга, но Макс ничем помочь не мог.
Вдруг Плеханов понял, что надо делать. Он торопливо вырвал из середины тетради двойной чистый лист и начал отрывать треугольные куски. Потом свернул лист кольцом и надел на голову. Получилась бумажная корона. Король! Для бреда величия подходит идеально! Но как изобразить бред преследования?
Студенты, не отрываясь, смотрели на Виктора.
– Молодец, – еле слышно шепнул Куликов. – Теперь беги!
Плеханов понял. Он вышел из-за парты и сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее побежал по аудитории – сначала к доске, потом к задним рядам. Одной рукой он придерживал лист бумаги, чтобы «корона» не слетела с головы, и оглядывался на Губенко, который, вытаращив глаза, смотрел на Виктора.
Юрский засмеялся, прикрывая рот пухлой ладонью.
«Неужели не догадается?» – с тоской подумал Плеханов.
В этот же момент Губенко подпрыгнул на месте.
– Вспомнил! Бред преследования и бред величия!
– Все так. Можете садиться, – произнес Владимир Александрович.
Губенко с облегчением опустился на стул и спрятался за широкой спиной сидевшего перед ним Гаршина – высокого, смуглого, полного, широкоплечего парня, стриженного под «ежик».
Виктор вернулся на место и стащил с головы «корону». Юрский до сих пор улыбался.
– Ну-с, как ваша фамилия, молодой человек? – обратился он к Виктору. – Ставлю вам зачет.
– Плеханов.
Виктор покраснел. Он не считал, что заслужил подобное счастье, но, с другой стороны, легко отделался. В любом случае ему не придется пересдавать психопатологию (которая, к слову сказать, должна была быть еще на втором или третьем курсе), если избранная доктором наук «жертва» не ответит на один из следующих вопросов.
Юрский обратился к ведомости.
– Простите, первая «п»? Петрушка?
– Да.
– Вашей фамилии нет в ведомости. – Юрский нахмурился и снова пробежался глазами по списку. – Нет-с.
– Нет? – растерялся Виктор. – Надо же, пять лет учусь – был, а сейчас нет? Наверное, ведомость заново вносили в компьютер, а меня пропустили.
Владимир Александрович дописал от руки фамилию студента и сделал отметку о зачете.
– Выясните этот вопрос, – сказал он, посмотрев на Виктора поверх очков.
– Выясню, – пообещал Плеханов. – Это просто ошибка.
– Не сомневаюсь. – Юрский улыбнулся, сделал пометку в блокноте и вновь обратился к аудитории: – Ну-с, с первым заданием вы справились, – палец его вновь заскользил по строчкам ведомости. – Славина!
По аудитории теплой волной зашелестел одобрительный гул – Славина была отличницей и все знала.
– Расскажите нам о типах конечных состояний при шизофрении.
Вопрос был простым, по крайней мере, Виктор знал ответ. Славина его тоже знала.
– Ну, все, – Максим немного расслабился, – остался последний вопрос. И вероятность, что вызовут меня – один к сорока шести. Почти как в лотерее. То есть никаких шансов.
– Я бы не стал радоваться. Вероятность незачета остается. Во-первых, всезнаек гораздо меньше, чем «Губенко» и «Гаршиных», а во-вторых, спорим, Юрский приберег напоследок какой-нибудь особенно сложный вопрос. Лучше бы сам ответил. Ты, по крайней мере, на всех лекциях был, в отличие от того же Гаршина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47