…Глубокой ночью двадцать первого сентября девяносто третьего года полковник СВР Игорь Георгиевич Широков сидел, обхватив руками голову, в комнате пансионата на окраине сербского городка. Настроение было — хоть застрелись.
Сквозь щель в шторах за ним наблюдал человек.
Широков встал, вытащил из внутреннего кармана джинсовой куртки видеокассету, долго смотрел на нее, потом достал из шкафа сумку и сунул кассету на дно… Пошел в душевую почистить зубы. Он чистил зубы, смотрел на свое отражение в зеркале и думал: к черту! К черту все это! Вернусь в Москву, швырну им эту кассету… Понятия не имею, что на ней… Швырну им эту кассету и сразу напишу рапорт на увольнение. На какие еще подлости они меня толкнут ради сохранения российско-сербских отношений?
Хватит. Хватит, всему есть предел… Я, в конце концов, офицер разведки, а не наемный убийца… Хотя… хотя… Да будь все проклято!
Когда Игорь вышел из душевой — в кресле сидел Джинн. Джинн сидел, слегка улыбался и вертел в руке зажигалку.
— Олег! — сказал Широков.
— Извини, что без приглашения, полковник.
— Ничего, — спокойно ответил Широков. — Выпьем?
— По глотку, — сказал Джинн, — можно.
— У меня, кстати, есть бутылка отличного виски. В посольстве презентовали… Думал, разольем, когда закончим все дела здесь.
Широков говорил, быстро прикидывая, зачем явился Джинн и как себя вести… В принципе, он знал, зачем пришел Джинн. И даже предполагал, что он придет. И все равно оказался к этому не готов.
Широков поставил на стол бутылку «Джони Уокера», пластмассовые стаканчики, разлил.
— Ну, Олег, за что пьем? — спросил весело.
— В посольстве, говоришь, презентовали? — сказал Джин, разглядывая бутылку.
— Ага… Так за что пьем?
— А гранаты?
— Гранаты?… Не понял, о чем ты.
— Гранаты тебе, полковник, тоже в посольстве презентовали?
— Не понял. Ты что хочешь сказать?
— Да ладно тебе, полковник… А пьем за то, что первым в дом вошел Гойко. Если бы первым вошел Мукусеев — я бы тебя убил, полковник.
***
Связь с Белградом была ужасной, и Мукусеев почти кричал:
— ЧП! Повторяю: ЧП у нас!
— Да что случилось? — донесся сквозь шумы голос Сергея Сергеевича.
Напротив Мукусеева сидели с каменными лицами мэр и Анискин. Сидя на подоконнике, курил прокурор из Глины.
— Широков убит, — сказал Мукусеев. — Джинн… то есть Фролов исчез.
— Что-о? Повторите. Повторите, я вас не понял. — Мукусеев с отчаяньем посмотрел на Зимина. Зимин помотал головой. Мукусеев матюгнулся и закричал в трубку:
— Повторяю: Игорь Георгиевич Широков убит. Олег Иванович Фролов исчез… вероятно, похищен.
В трубке несколько секунд было тихо, потом секретарь посольства сказал:
— Вы в безопасности?
— Мы-то в безопасности… Широков убит… Джинн пропал.
— Вы поставили в известность местные власти?
— Да. Прокуратура уже здесь.
— Поступим так… Я сейчас доложу послу, а вы, Владимир Викторович, перезвоните мне через пятнадцать минут. Вы слышите меня? Алло! Вы меня слышите?
— Да, я вас слышу.
— Через пятнадцать минут, — повторил Сергей Сергеевич, — я жду вашего звонка… А прямо сейчас, немедленно, я направляю к вам машину с двумя сотрудниками посольства. Вы поняли?
— Да, я вас понял, — ответил Мукусеев. Он положил трубку и посмотрел на Зимина. Прокурор из Глины слез с подоконника, стряхнул пепел в бумажный кулечек и сказал:
— Вы считаете, что ваш…э-э… Фролов Олег похищен?
— Что? — спросил Мукусеев.
— Я спрашиваю: вы считаете, что ваш Фролов…
— А вы, — перебил Мукусеев, — считаете по-другому? — Прокурор посмотрел на Зимина, затянулся и только после этого ответил:
— Видите ли, Владимир… Давайте посмотрим на ситуацию здраво. А ситуация такова: в комнате сидели и выпивали два человека. Это не вызывает сомнений — на посуде сохранились отпечатки. Заключения экспертизы еще, конечно, нет… Но даже невооруженным глазом видно, что они соответствуют отпечаткам покойного и Фролова. Образцы отпечатков пальцев Фролова мы взяли в его комнате. Так вот — двое сидели и выпивали. Потом один из них оказался убит. Той самой, кстати, бутылкой, из которой они пили… А второй исчез. Какие выводы можно сделать, друже Владимир?
Мукусеев, глядевший до этого в стол, вскинул глаза:
— Вы что же — хотите сказать, что… — не договорил, запнулся, посмотрел на Зимина. Зимин пожал плечами и сказал:
— Все ясно, как божий день, Володя.
— А если? А если это недоразумение? Если… инсценировка?
Прокурор засмеялся и произнес:
— Не надо. Вот даже коллега, — кивок-поклон в сторону Зимина, -…даже коллега согласен. Это убийство вам на сербов свалить не удастся.
Мукусеев посмотрел на прокурора с ненавистью. Тот в ответ ухмыльнулся.
— Пойдем, Илья Дмитрич, — сказал Мукусеев Зимину, — покурим.
— Я, — сказал им в спину прокурор, — попрошу вас не покидать Костайницу, не уведомив меня.
Мукусеев ничего не ответил. Зимин буркнул: уведомим, коллега. Прокурор сказал:
— Благодарю… Да, кстати, у вас в России переворот. Ельцин распустил Скупщину.
***
Дальнейшие события того дня Мукусеев помнил плохо. Все смешалось в кучу: заплаканное лицо Сабины и испуганное — Марии. Санитарный фургон, в который погрузили тело Широкова… толпа любопытствующих жителей Костайницы возле пансионата. Нудный допрос. Ухмылка прокурора… «Это убийство вам на сербов свалить не удастся»… Классический, знакомый по фильмам, силуэт мелом на полу… Внезапная гроза. Теплая ракия, которую он пил с Зиминым. Приезд из Белграда посольской машины с двумя подтянутыми, уверенными мужчинами. Он был в какой-то прострации. С этими двумя из посольства общался Зимин. Владимир слышал его слова, но не воспринимал их.
— Ситуация такова, — рассказывал посольским важняк Генпрокуратуры. — Примерно в десять утра у нас завтрак. Ни Широков, ни Фролов к завтраку не вышли. Минут в десять одиннадцатого Сабина, дочь хозяйки, пошла их позвать. Фролова в комнате не оказалось, а вот в комнате полковника… Ну, сами все поняли — труп. Сейчас его отвезли в Глину, в морг. В комнате явные следы борьбы: опрокинутый стул, разлитое виски. Виски разлито так, что можно предположить — бутылку метнули в голову Широкова. Фролов находился у стола, Широков — у шкафа. Расстояние — около трех метров… Фролов метнул бутылку и — наповал. На полу, возле тела полковника Широкова, обнаружена граната. Вот, собственно, и все… Да, их эксперт считает, что смерть наступила около пяти часов утра.
— Наверное, — сказал один, — вам нужно будет написать объяснения.
— Нужно будет — напишем, — ответил Зимин. — Выпить хотите?
— Спасибо, нет… Вам, Владимир Викторович, записка от посла.
Мукусеев механически взял конверт, распечатал. На очень хорошей бумаге твердым, четким почерком было написано:
"Уважаемый Владимир Викторович!
Должен поставить Вас в известность, что в связи с Указом президента Российской Федерации № 1400, Ваши полномочия в качестве депутата ВС утратили свою силу.
Во избежание недоразумений, могущих возникнуть в связи с изменением Вашего нынешнего статуса, настоятельно рекомендую Вам не предпринимать более никаких действий по проведению расследования и покинуть Костайницу, как только это станет возможно.
Поверьте, я очень сожалею. С уважением, посол РФ"
— Какого черта?! — сказал Мукусеев. — Теперь, когда мы знаем место захоронения?…
Он протянул бумагу Зимину. Тот прочитал:
— Посол прав. Если мы сейчас начнем копать, могут быть инциденты. Мы же теперь с тобой частные, блядь, лица, Владимир… Придется сматывать удочки. Хотя, конечно, обидно.
На другой день они покинули Костайницу. Прокурора, разумеется, уведомили… Мария с Сабиной пустили слезу. Да Мукусеев и сам чуть не заплакал.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Москва, начало октября 1993 года.
У Белого дома горели костры, вокруг них сидели вперемежку трезвые и пьяные… Какие-то люди бесплатно раздавали водку. Кого-то били. Может быть, «патриоты» «демократа». А может — наоборот. В стороне стояли омоновские автобусы с густой сеткой на окнах. Омоновцы ни во что не вмешивались.
Часть окон Белого дома была освещена, но освещена очень слабо. Очевидно, свечами. «Мятежников» уже отрезали от электричества, воды, отопления. Мимо Мукусеева стремительно прошли несколько человек в бронежилетах, касках, с автоматами. За ними поспевала журналистка из Би-би-си и оператор с камерой на плече. «Москва, — говорила в микрофон тощая, с лошадиным лицом журналистка по-английски, — напоминает в эти дни прифронтовой город…» А Мукусееву показалось вдруг, что он в Югославии, что он и не уезжал из нее, что сейчас раздадутся выстрелы и кто-то закричит: «Пуцают! Пуцают!»
Никто еще не стрелял, но уже было очевидно, что сентябрьский указ № 1400 обязательно обернется стрельбой. Указ о роспуске Верховного Совета был подготовлен еще весной, когда проходил внеочередной съезд народных депутатов и решался вопрос об импичменте. Уже тогда «президент всех россиян» готов был разогнать парламент и угостить парламентариев хлорпикрином — канистры с отравой уже стояли на балконах Белого дома.
Никто не кричал «пуцают», и еще не стреляли, но Москва была накалена до предела. Из конца в конец города перемещались толпы борцов за демократию и за коммунизм. Ждали своего часа толпы мародеров и уголовников. Кто-то жаждал битвы за идеалы, кто-то — погромов. «Москва — прифронтовой город». «Москва — третий Рим!…» Еще не «пуцали» в Москве, но уже были на подходе танки, а в Лефортове готовили камеры. Скоро они пригодятся.
Бывшему депутату ВС Владимиру Мукусееву показалось, что он все еще в Югославии. Мимо, глубоко засунув руки в карманы куртки, прошел человек с крестьянским лицом генерала Коржакова… Владимир сплюнул и пошел прочь.
***
Прошла уже неделя, как Мукусеев вернулся в Москву. Он вернулся и… пошел по кабинетам. О, эти кабинеты на Старой площади! О, эти кремлевские кабинеты!
В этих скромных кабинетах сидят люди, занятые служением Отечеству. Они умны, дальновидны, проницательны. Их аналитического склада ум постоянно нагружен многотрудными думами. Они никогда не отдыхают… Некогда им отдыхать! Работать надо. Работать! Работать! Работать!… В каждом кабинете висит портрет ЕБН. В каждом кабинете стоит коробка из-под ксерокса… Р-р-рабо-тать! «И юный Гайдар впереди!»
В общем, все понятно — чиновники сидят. Племя сволочное. Можно сколько угодно над ними издеваться, но обойти их нельзя. Мукусеев добился приема у начальника… не важно чего. Просто — у Начальника.
Начальник принял Мукусеева оперативно, поинтересовался доброжелательно:
— Какая проблема вас привела?
Мукусеев объяснил: так и так, Иван Иванович. Нашли. Нашли фактически место захоронения наших ребят. Дело за малым. Мне всего лишь нужен официальный статус для того, чтобы произвести эксгумацию тел…
— Ну и чего вы хотите? — спросил Начальник.
— Да как же, Иван Иваныч?! Мне нужен статус. Официальная бумага о том, что я — такой-сякой — являюсь председателем государственной комиссии по расследованию исчезновения Виктора Ножкина и Геннадия Курнева. Тогда я смогу совершенно официально произвести вскрытие захоронения.
— Ну и чего вы хотите? — спросил Начальник… Мукусеев онемел. Он онемел, но справился с собой и еще раз объяснил:
— Иван Иваныч, все дело в том, что заинтересованные лица в Сербии могут уничтожить останки наших людей. Перезахоронить, например… Поэтому действовать нужно быстро. Но для этого мне необходим официальный статус. Необходимо создание комиссии либо при Президенте, либо при правительстве… Вы меня понимаете?
— Ну и чего вы хотите? — доброжелательно спросил Начальник. Он вообще был очень доброжелательный человек. Нисколько не бюрократ. Широких взглядов человек. Аналитик. Шашлыки очень хорошие у него получались…
Но Мукусеев был настырным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45