- Ну а к другим сторожам тоже приходят двоюродные братья?
- Про других сторожей сказать не могу. Знаю только, что Агафонов справлял здесь свой день рождения. Они с гостями стащили с постамента пулемет "максим" и покатили его на площадь, делать, значит, революцию. Но прохожие вызвали милицию и их забрали. После этого Агафонова уволили.
Карасев задумался. Помолчав немного, он пробормотал:
- Веселые, оказывается, люди сторожат художественный музей. А Локридский тоже здесь устраивал кильдым?
- Локридский? - поморщился Коробков. - Это не наш. Он не компанейский. Я таких не люблю.
- Почему не любите?
- Не люблю, и все.
- Ну а восковых фигур вы не боитесь?
- А чего их бояться? Ну шубуршатся они чего-то там у себя в зале. То и дело их шаги раздаются. Вот и сейчас, слышите?
Карасев прислушался и действительно четко расслышал чьи-то шаги. Глаза его расширились. Он выглянул в коридор и не увидел Берестова.
- Леня, ты где? - прошептал Карасев и вдруг ясно представил его с проломленной головой у дверей зала с фигурами.
- Да в туалет, наверное спустился, - зевнул сзади Коробков.
Шаги приближались, и явно не со стороны туалета, а откуда-то сверху. Определенно по лестнице кто-то спускался.
- В музее кто-нибудь есть, кроме вас? - забеспокоился Тарас.
- Да никого не должно сегодня быть, - пожал плечами сторож. - А что, по второму этажу ходят?
И в ту же минуту в огромном трельяже на лестнице мелькнуло чье-то отражение. Тарас со сторожем отпрянули, но, к счастью, узнали выплывшую из полумрака фигуру - это был Берестов.
- Слушайте! - произнес тот. - Я тут немного плутанул. Где туалет?
13
- Ты нас напугал, - сдвинул брови Карасев, когда Леонид возвратился в каптерку свежим, умытым и развеселым, как сукин кот.
- А я нет, не напугался, - захихикал сторож. - Я привык. Здесь постоянно по залам кто-то шастает. Особенно на втором этаже. Шасть да шасть всю ночь. Вот послушайте!
Мужики не успели прислушаться - в тот миг музей оглушила сирена. Карасев с Берестовым от такой неожиданности подпрыгнули на месте и ошалело уставились на сторожа.
- Это, наверное, ваши эксперты явились, - невозмутимо пояснил Коробков и поплелся открывать.
За ним проследовали и мужики. В стекле двери виднелись два девичьих силуэта, нетерпеливо цокающих ножками. Едва сторож снял с двери крючок, они с визгом бросились на Тараса. Та, что блондинка, мигом запрыгнула на следователя по особо важным делам, по-обезьяньи обхватив его ногами на уровне бедер, другая, брюнетка, повисла у него на спине, наподобие груза на шее Муму.
- Ленка, кончай, свалишь! Я же на работе.
После восторженного визга актриски наконец обратили внимание на сторожа и Берестова.
- Знакомьтесь, - официально произнес Карасев, - ведущий следователь частной московской прокуратуры имени Абрау-Дюрсо Леонид Берестов! А это, указал он на девушек, - лейтенанты патогистологических наук Елена и Галина Симбирские.
Девушки вытянулись, приложили ладони к виску и торжественно воскликнули:
- Служим Родине, Карась Тарасович.
После чего сделали по жеманному реверансу и начали осматриваться.
- Господа следователи, а почему в музее? Сейчас так модно? А вообще-то клево!
Девушки были длинноногие, гибкие, темпераментные. При виде их глаза у сторожа заблестели каким-то не музейным блеском. Выбрав минуту, он шепнул Берестову с завистью:
- Классные у вас экспертши!
- Других не держим, - с гордостью ответил Берестов.
А "экспертши" между тем сразу проследовали на второй этаж и потребовали включить свет, чтобы осмотреть шедевры среднерегионального уровня. Орлы поплелись за ними. Сторож, грустно посмотрев им вслед, вернулся в каптерку.
- Вы что же, ни разу здесь не были? - удивился Берестов.
- Когда быть-то? - вытаращили глаза девушки.
Почти у каждой картины они с визгом подпрыгивали и восторженно восклицали "Вау!". При виде Екатерины, четыре в высоту и три в ширину, дочери сцены так завизжали, что Берестов заткнул уши.
- Шумные девчонки, - подмигнул он товарищу.
- Актрисы! - поднял палец Тарас.
В это время брюнетка Галя резво бросилась к фарфору восемнадцатого века и стала звонко чмокать воздух:
- М-мм, обожаю! Гжельский фарфор моя слабость, - вожделенно застонала она.
- Кстати, - вставил слово Берестов. - С чего начнем экспертизу? У нас есть водка. Но мы можем послать и за шампанским.
- Шампанское ближе к утру, - скомандовала Ленка, - а сейчас - водки!
- И из гжельской посуды! - подхватила Галка.
Берестов тут же вытащил из-под стекла какой-то французский поднос второй половины восемнадцатого века и исчез. Через пять минут он явился в камзоле и треуголке Петра Первого, неся сервированный поднос всего на трех пальцах. Его появление было отмечено традиционными воплями с диким приплясыванием и улюлюканьем. Берестов тут же был раздет до пояса. Камзол напялила Ленка, а треуголку Галка. Карасев покачал головой и подумал: "Бедный Петр..."
После чего водку разлили по старинным чашкам, сыр и колбасу переложили в фарфоровые тарелки, хлеб - в плетеную корзиночку помещика Киндякова; сам же Берестов сорвал со стены домотканую дорожку крестьян села Покташкина, обернулся в нее на манер римского ритора и произнес тост за дам!
После водочно-закусочной процедуры экскурсанты направились в зал современной скульптуры. Скульптуры на актрис действовали сильно, но по-разному: Ленулю без конца тянуло наверх, на головы и плечи каменных экспонатов, - ее едва успевали отрывать от них; Галка своим телом пыталась дополнить групповые композиции и поминутно требовала фотографа. У одной обнаженной девушки без весла Галя остановилась и долго не мигая смотрела на скульптуру. Наконец она прочла:
- Алина, - и презрительно хмыкнула. - Татарка, наверное, - сделала резюме Галя и снова хмыкнула.
Хотя фигура у Алины была явно не татарская. Ее талия была заужена, а бедра, напротив, чрезмерно увеличены.
- Значит, какую-то Алину высекли, а я что, хуже? - произнесла сердито Галя и топнула ножкой. После чего сорвала с себя футболку и кинула в изваяние.
- О, прикрой свои толстые ляжки! - воскликнула она и принялась стягивать джинсы.
- Эй, ты что делаешь? - забеспокоилась Ленка.
- Значит, ее высекли, а меня не могут? - повторила Галя, и на глазах ее блеснули слезы.
- Почему не можем? Можем! - заверил Берестов, кладя руку на ремень.
Ему это явно нравилось. А Тарас предчувствовал, что у Галки грядет истерика. И точно. Оставшись в нижнем белье, она встала в такую же позу, что и каменная Алина, и вдруг разрыдалась.
- Неужели я хуже этой лошади? Эта Алинка тупая... Мы с ней в одной школе учились, - выкрикивала сквозь рыдания Галя.
Берестов ринулся ее успокаивать.
- Ты не только не хуже, но значительно лучше любой лошади, - произнес он, прижимая ее к себе. - Если хочешь, я тебя нарисую.
- А вы художник? - удивилась Галя, отрываясь от его груди.
- Да! - не моргнув, соврал Берестов. - Правда, у меня несколько свое видение предмета и меня не совсем понимают, ну... это не столь важно.
Берестов подмигнул Тарасу, что означало: "Можете следовать дальше, я ее успокою..." И Тарас, взяв Елену за руку, повел на первый этаж.
В каптерке сторож был в отрубе, телевизор выключен, сигнализация в норме. Карасева заинтересовал еще один прибор, висящий над "Рубином", на котором было написано: "Подвал". Он был пыльным, запаутиненным и явно нерабочим. Карасев хотел его включить, но, подумав, отдернул руку. "Еще ненароком сработает сигнализация на пульте. Утром про него спрошу", подумал он и достал из пакета бутылку водки. После чего взял со стола два граненых стакана и отправился с Ленкой в зал с восковыми фигурами.
Когда они вошли в зал, Лена тихо ойкнула и прижалась к Тарасу. Сердце у Тараса замерло. Было действительно жутковато. Он подошел к Берии и так долго вглядывался ему в глаза, что тот пошевелил зрачками. Тарас отскочил, а Елена, взвизгнув, спряталась за его спину.
- Видала? - прошептал он.
- Что? - спросила она.
- Как Берия моргнул.
Лена выкатила свои и без того огромные глазищи и произнесла полушепотом:
- Тарас, прекрати пугать. Я ведь описаться могу.
Такая перспектива не заинтересовала Тараса. Он откупорил бутылку и разлил по стаканам. После того как парочка опустошила содержимое стаканов, страх прошел. Они стали бродить по залу от фигуры к фигуре и внимательно вглядываться в глаза и руки. Все стояло на месте, тихо, мирно, как положено скульптурам, только Петр Первый был без камзола и треуголки, а так больше никто не шевелился и не моргал. Елена на всякий случай пряталась за спину Тараса, поминутно прижимаясь к нему своей горячей грудью. В скором времени Тарас и сам сделался огненным. Напротив семейства Николая Второго следователь по особо важным делам не выдержал и впился губами в белую шейку "экспертши".
- Какой мы пример показываем царским детям, - прошептала она, закатывая глаза.
После чего ее блузка полетела на пол. Следом за ней полетели на пол ее гипюровый бюстгальтер и рубашка Тараса. Зашуршали джинсы, волосы... Тарас сквозь ресницы продолжал осматривать зал: "Банкетка далековато... Не дойдем... Хорошо, хоть коврик под ногами..."
Там же на полу, среди раскиданной одежды они и заснули.
Тараса разбудил сумасшедший визг. Ничего не понимая, он испуганно вскочил и наткнулся на трясущуюся Елену. Глаза ее были полны ужаса, подбородок дрожал, белые руки стыдливо прикрывали грудь. А вокруг по-прежнему никого.
- Ты чего? - спросил Тарас.
- М-меня к-кто-то гладил...
- Успокойся. Это я тебя гладил.
- Т-ты спал здесь, а меня кто-то гладил со спины, - всхлипнула Елена. - Кто-то лохматый...
Она дико осмотрела зал, и взгляд ее остановился на Берии.
- Уйдем отсюда!
Она торопливо схватила бюстгальтер и джинсы, на ходу влезла в босоножки и голой выскочила из зала.
- Постой! - крикнул Карасев, на ходу ныряя в штаны. На одной ноге он допрыгал до коридора и услышал, как в вестибюле громко звякнул крючок, а следом хлопнула дверь.
Карасев полуголый выбежал в вестибюль. Ее не было. Входная дверь распахнута настежь. На полу валялся ее гипюровый бюстгальтер. Так и есть, убежала в одних туфлях с джинсами под мышкой.
Карасев выскочил на крыльцо и хотел во всю глотку крикнуть, чтобы она вернулась, но вовремя одумался. Рядом сельскохозяйственная академия. Еще не дай бог вызовут патрульную машину. Начнется разбираловка. Выяснят, что он следователь по особо важным делам, а так придурковато выглядит: среди ночи, на крыльце музея, бухой, босой, без рубашки, в полуспущенных джинсах... "Эх, свяжешься с этими московскими журналистами..."
Карасев вернулся в вестибюль и плотно закрыл за собой дверь. Подобрал гипюровый бюстгальтер с запахом Лены и направился в каптерку. Сторож спал, все ячейки на "Рубине" горели ровным светом. Сигнализация просто железная.
Карасев зашел в зал с восковыми фигурами, напялил не себя рубашку, носки, кроссовки. На полу осталась только белая блузка Елены. Почему-то пришли на ум стихи Вертинского про созерцание блузы возлюбленной после бурно проведенной ночи. Его еще тогда поразило, что в серебряный век поэзии после ночи любви женщина могла себе позволить оставить у возлюбленного свою новую блузу. Оказывается, и в наш век такое бывает. Карасев улыбнулся, представив себе, как сейчас несется по ночному Ульяновску эта сумасшедшая Ленка в чем мать родила и даже не замечает этого. Вот такие они, безумные жрицы театра...
Тарас посмотрел на часы. Было уже пять. Он сложил Ленкины шмотки в пакет и отправился на второй этаж разыскивать Берестова. В художественном зале их не было. В зале скульптуры на грудь каменной Алины был надет черный бюстгальтер Галки. В оружейном зале на манекен рыцаря был накинут камзол Петра и треуголка. Сами же Леня с Галкой бесследно исчезли. Карасев сполоснул в туалете гжельский фарфор, водворил поднос восемнадцатого века обратно под стекло, вернул Петру Первому его камзол с треуголкой и вдруг понял, почему эти восковые фигуры нужно охранять особо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28