Моя цель проста — силой оружия завоевать свободу нам с Илюшей. Аутисту она, может, и не нужна, он и так свободен, а вот мне она необходима, чтобы, если жить, то жить в согласии с самим собой.
Я ожидаю капитана Горкина с нетерпением — он должен сыграть роль информатора. К счастью, он приезжает на «Волге» один. Зачем мне брать лишний грех на душу? Капитан в штатском похож на учителя информатики в средней школе. Не спеша проходит от машины к старому корпусу. Я, защищенный сумраком коридора, жду его у двери. И когда он переступает порог, наношу профилактический удар рукояткой ТТ по незащищенным шейным позвонкам. Повторю: били меня — бью я!
Обыскиваю, нахожу казенный ПМ. Прекрасно! Теперь вооружен до зубов в буквальном смысле слова. Волоку безвольное тело вниз, в подвал, где в страхе и надежде ждет меня Миша.
— Все нормально, — обращаюсь к нему. — Живой. Дохлики нам пока не нужны.
— Не нужны, — с напряжением соглашается.
Я присаживаюсь перед поврежденным врагом, бью по щекам:
— Сейчас глазки откроет и ротик, — приставляю пистолетное дуло ТТ к тщательно выбритой щеке. — Эй, Роман Романович! — Обращаюсь с уважением. Хватит притвору изображать.
Словно услышав мой голос, капитан Горкин вздрагивает. Птичье-пленочная смурь спадает со зрачков. С недоумением смотрит на меня, потом узнает:
— Мукомольников?! — в голосе нет испуга, скорее — восхищение. — Ты, сукин сын своего народа! Ну-у-у… ты, как говно на туфле. Вытираешь, вытираешь…
— Роман Романович, не буди во мне зверя, — ткнул дуло в рот. — Будешь говорить по делу…
— Играешь с огнем! — промямлил.
— А вы все? Подожгли дом родной со всех сторон и пляшите на радостях, — был патетичен, каюсь, — козлы! — И продолжил: — Мне терять нечего, а тебе, Ром-Ром, есть: семья, дети, служба. Выбирай?
— Чего надо?
Приятно иметь дело с людьми, понимающими те или иные обстоятельства. Другой на месте капитана Горкина начал бы проявлять мужество и героизм, и его пришлось бы пристрелить. На этом проблемы упрямца бы закончились, а мои бы начались. А так полный порядке: все остались при своих интересах. Капитан Горкин при жизни и погонах, а я с нужной мне информацией.
— Мукомольников, я тебя найду, — пообещал, когда уяснил, что впереди у него жизнь, не омраченная никем и ничем.
— Ищи ветра в поле, — толкал капитана в подвальчик-кубрик. — Хотя зачем? Сам подумай. Ты хочешь стать майором? И дальше, и дальше: до генерала? Будешь надувать щеки и командовать. Кр-р-расота! Посиди, подумай, — и закрыл дверь на засов.
Странные люди, делаешь им доброе дело, а они выказывают недовольство. Как говорится, на всех не уходишь. Всегда найдется страдательная сторона. Уверен, что капитан Горкин не понимает, как ему повезло. На него я зла не держал, он был служака до мозга костей, и выполнял лишь вышестоящие приказы.
Не повезло тем, кто отдавал ему приказы. Они были приговорены к смерти — и не мной. Я лишь исполнитель.
Так получилось, что мне пришлось возвращаться в Тырново не одному. После того, как завершил свою миссию и собирался уезжать, спасенный Миша Брувер кинулся ко мне, причитая:
— Они меня найдут, они меня найдут, они меня найдут.
— Прячься, — посоветовал.
— А куда? Я не знаю-ю-ю, — театрально ломал руки. — Они убьют, они страшные, они…
Я посоветовал прекратить стенания. Черт знает что! Не тарабанить же столь впечатлительного дилера в деревеньку Тырново? А почему бы и нет? Угрозы он не представляет. Такой не может представлять никакой опасности. Может статься, окажет помощь информацией о своей двоюродной сестричке по имени Мая. И я принимаю решение:
— Поехали, Миха. Но шаг в сторону… — шучу, демонстрируя ТТ и два ПМ. — Сам понимаешь. Стреляю без предупреждения. — И вытащил из кармана гранату Ф-1. — И кидаю.
— Конечно-конечно, — всплеснул руками. — Стреляйте. И кидайте.
Ох, Небесная сила, ну на хуя ты нас всех таких создала? А? Нет ответа. На нет — и суда нет.
Благополучно покинув территорию санатория, мы покатили в магические тырновские края. «Дедушка» советского автомобилестроения понимал всю ответственность момента и вел себя прекрасно. Если попердывал, то стеснительно.
Остановку мы совершили лишь однажды у придорожного магазинного павильончика «Давид и Георгий». Тетки-продавщицы, с бирками, указывающими их фамилии: Борсюк и Хренькович, поначалу решили, что два битых парня хотят ограбить их чуречное сельпо, да мы оказались самыми состоятельными покупателями за последнюю пятилетку, приобретя все, что только можно было приобрести.
— Да? — вспомнил я. — Нет ли женского нижнего белья? Желательно французского?
— Молодой человек, — по барсучьи улыбнулась мадам Борсюк, кряжистая, как офицер интендантской службы. — Оно ждало вас. — И обратилась к коллеге. — Ларочка, открой ларчик.
Мадам с мышиным личиком, поправив усики под длинным носиком, вскрыла некий короб и вытащила золотистый пакетик, где угадывалось нечто нежно-ажурное цвета румяной зари.
Ба! То, что надо! Покупаю не глядя. Впрочем, шучу я, если хотите, девочки, примерьте. Шутка веселит глуповатеньких, но искренних кикиморочек, и мы расстаемся друзьями. Приятно, черт дери, делать хорошо людям, даже если они носят такие фамилии, как Борсюк и Хренькович!
Когда мы подъехали к тырновской фазаньей фазенде, то обнаружили в сумерках идеалистическую картинку: аутист в качалке изучает темнеющие небеса с проступающей звездной окалиной, а хозяйка пытается вязать нечто, похожее на безразмерный шерстяной презерватив.
— Опц-ца-ца?! — чистосердечно удивилась. — А я думала, с конца-ца-цами. Подкинул дуре дурика и сбёг. А ты ещё мне одного… малохольного?
— Миша, — шаркнул обзываемый ногой, поднимая пылевое облачко и заметно стесняясь колоритной фигуры, схожей на публичную девку с картины художника Х. Хераскина «Гулящая».
— Жаннэт меня зовут! — вскинулась Жанна, произнеся имя свое на французский манер, отчего получилось ж/минет. — Привез, чего обещал, лапоть?
Я отвечал, что всегда держу свои обещания, особенно, данные любвемобильным любимым. Восторг барышни был неописуемым. Издав пронзительный вопль вампира, Жанна цапнула пакетик и стремглав у.е. в домик.
Мы же с Мишой принялись разгружать из машины съестные припасы. Их было много, будто мы готовились к затяжной войне.
Потом происходит следующее событие, запомнившееся мне на всю жизнь. Мы почти все разгрузили, когда раздался выразительный скрипок двери.
— Опля, бля! — услышали крик, точно так делают на арене цирка фигуристо-жопастенькие гимнастки.
Подняв взоры свои, мы увидели такое! О-о-о! Зрелище сие требовало отдельного описания и гоголевской силы владения великим и могучим.
Что же мы узрели? Мы увидали русскую-кралю-толстушку во французском нижнем белье, сработанным мастерицами подпольного цеха г. Нижнего Новгорода.
Право, если бы мы углядели корову при седле, то наши чувства были бы куда сдержаннее. А тут — ажурное, атласное, сочно-лиловое и анданте по содержанию.
По размеру белье оказалось чуть мало, и поэтому все прекрасные формы пышнели из-под него, словно тесто на печи.
Миша, держащий пятилитровую банку с болгарскими помидорами, уронил её на царственно лежащий валун. А я, споткнувшись об него же, у. е. лбом в стальной рельс, на котором держались калитка и ворота. Как в таких случаях пишут романисты-мудисты: звезды брызнули из его глаз.
Увидав в пыли, эти интимные звезды и ощутив привычную боль в черепе, я выматерился, как может выматериться россиянин, коему сука-судьба постоянно подставляет ножку. Илюша же в качалке радовался:
— Ыыы, — и чувствовал лучше всех участников сценической постановки на колхозном пленэре.
— Что? — удивилась пастушка в неглиже. — Не понравилось?
— Мадам, нет слов, — прохрипел я. — Вы прекрасны, как Аврора, блядь, но предупреждать надо о своей такой красоте.
И хотя дал зарок не пить более крестьянского самогона, однако не сдержался и тяпнул килограмм жидкой пшеницы исключительно в лечебных целях. Лечил, как тело, так и душу — и было мне хорошо.
Однако веселый наш вечер на этом не закончился. Барышня в неглиже предложила пойти на бережок Тырновки. Зачем, насторожился я. Поймаем рыбки, плотоядно облизнулась прелестница, у меня есть удочки, и сварим ушицы. И я ей поверил, лопух тушинский.
На природу, мать нашу, мы выбрались всем коллективом. Даже Илья повел, к моему удивлению, как нормальный городской человек. То ли попал под влияние очаровательной Жанночки, то ли общая колдовская атмосфера оказывала на него благоприятное воздействие, как на меня тырновская живая вода.
Заходящее солнце пламенело у горизонта, как гигантский мазок Небесного художника-абстракциониста. Окрест нас преобладал мягкий пунцовый цвет, будто мы угодили в бутон колоссальной благоухающей розы.
Когда спустились к речке, я обратил внимание на её пурпурные воды и подумал: как кровь, но заставил себя убрать эту неприятную мысль в портмоне своей памяти.
Посадив Илюшу и Мишу на пенечки и тиснув им по удочке, тырновская красавица заявила, что нам необходимо собрать хворост для костерка. И даже тогда не догадался об её истинных намерениях, находясь под допингом, скажем так, природного совершенства, меня окружающего.
Когда углубились в сухой перелесочек, чтобы, напомню, собрать хворост для костра, Жанна буквально кинулась на меня, хохоча, точно ночная птица. Не успел глазом моргнуть, как остался, прошу прощения, без штанов. Тут надо заметить, что подружка отправилась на рыбную ловлю в одном неглиже, что, конечно, намного ускорило наше соитие среди березок, сосенок и пихт. К тому же Жаннэт неделю находилась на голодном половом пайке, и её фантазия расцвела буйным цветом. Я же (в свете последних криминальных событий) был далек от желания поддерживать романтические отношения. Когда человеку собираются оторвать голову и то, что у него ниже, то, само собой, особого подъема чувств он не испытывает. Да надо знать тырновскую мастерицу мертвого поднимет из могилы и заставит плясать под свою дудку. Если под дудкой иметь в виду её пухленький ротик.
Я и плясал, как мертвец на сундуке с сокровищами. Надо мной кружились мрачнеющие небеса, хороводились березы, сосны кидали свои твердые шишки, а пихты пихались вельветовыми ветками. И было мне снова хорошо, и вечно было мне, и, казалось — так будет всегда.
Но — сладострастная волна оргазма накатывает, накатыва-а-ает, накатываа-а-а-ает, и, наконец, пробивает всю мою суть, расщепляя её на счастливые молекулярные частицы, как это делает молния с неосторожными деревьями.
Ёх-тёх-перетёх! Где я, что со мной и кто подо мной? И когда сознание восстанавливается в полной мере, обнаруживаю: о, ужас! все мое потное лицо облеплено комарами величиной с пони. Одно утешало: Жаннэт плюхнулась известно чем на муравьиную кучу и до поры до времени этого не подозревала.
Короче говоря, из перелесочка мы галопировали, как вышеупомянутые пони, только ещё блажили, проклиная родной край, столь насыщенный братьями нашими младшими. И сестрами.
Плюхнувшись в воду, обратил внимание на рыбаков. Они по-прежнему тихо сидели на пенечках и держали удочки перед собой. И все бы ничего — только лески отсутствовали на удилищах. Что, впрочем, уже не имело никакого значения. Каждый получил то, что хотел: одни отдохнули душой, а другие понятно чем.
Такая вот love случилась на чарующем бережку, с которого мы скоро удалились. Лицо мое распухло и, наверное, на него уже не походило. В этом отношении Жанне повезло куда больше: она спрятала покусанную часть тела хлебного своего в холщовые штаны и только изредка вспоминала муравьев незлым словом. Она, молодчина, любила отчий край и зверей в нем проживающих. Я тоже любил отчий край, а вот людей, в нем проживающих, не очень.
Утром убываю в город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50