Для этого пришлось продать магнитофон "Маяк-202", катушечную Ефимову гордость, и первые в его жизни фирменные джинсы "Супер Райфл", подаренные ему родителями на окончание института. Но это - мелочи. Главное - "Роботрон" стоял на письменном столе и буквально провоцировал литературные изыски Ефима.
Он очень быстро, буквально за месяц, написал две небольшие повести. Одна детектив, на основе его смутных представлений о работе милиции и совершенно реальных - о жизни криминалитета вне "зоны": насмотрелся достаточно. Вторая лирическая повестушка про плаксивого мальчика, которого никто не понимает, а он - глубокий и хороший.
(Еще одна - про любовь - не в счет. Береславский, прочитав, сам ужаснулся выспренности и фальшивости написанного. Это было для него откровением, хотя писал не первый год: переживаешь во время написания - искренне, а на бумаге получается - фальшиво.)
Обе повести Ефим послал в солидные издательства. Послал - и забыл: завязывался новый роман с женщиной старше и опытней его. Но после ответов редакций женщина на некоторое время была отставлена.
На детектив пришло обещание поставить в план следующего года и копии внутренних рецензий. Первая - от известного молодежного писателя Куликова, чуть позже, уже на заре перестройки, прославившегося своими романами о нравах комсомольской верхушки. Он обстоятельно проанализировал труд Береславского и предложил его публиковать, сделав вывод, что тот ничуть не хуже тысяч других публикуемых. Береславский прекрасно уловил сарказм доброго рецензента, но главное - результат был достигнут. Вторая рецензия пришла от генерал-майора милиции Следовских. Он писал о прекрасном знании Ефимом традиций уголовного мира и необходимости внесения некоторых важных поправок. Но рецензия тоже была положительной.
Еще хлеще было с печальным мальчиком. Его взяли в журнал "Пионер", тоже на следующий год.
Это был триумф! Надо быть литератором и жить в СССР, чтобы понять, что такое публикация двух повестей в 25 лет! Прямая дорога в Союз писателей! Деньги, слава! А также почет и уважение.
...А потом был облом. Полный. Стопроцентный. В книжном издательстве сказали, что планы изменились: "Ну, ты ж сам понимаешь...". Ефим никак не мог понять, почему прорыв израильских танков в Ливан помешал его публикации, но согласно кивал головой.
В "Пионере" было еще обиднее. "Мы вас отстояли", - гордо сказала Ефиму редактор, интеллигентная, средних лет, женщина. Ей было явно приятно, что они сумели оценить рукопись по литературным, а не по паспортным данным.
Береславский с бьющимся сердцем взял гранки. Исполненная типографским образом, повесть выглядела чужой, незнакомой. Она как бы отстранилась от автора, начав самостоятельную жизнь. Наверное, это похоже на рождение ребенка.
Только через некоторое время он заметил, что фамилия автора другая, не его. Редакторша печально улыбнулась: "Это мы поставили. Ну, вы же понимаете... Если не нравится этот псевдоним, возьмите любой другой".
Береславский минутку подумал - и отказался. Ему не за что было стесняться своих предков.
Редакторша сильно погрустнела. "Наверное, вы правы, юноша, - сказала она. - Мы попробуем. Но шансов мало". Ей было неловко, как любому нормальному человеку, вынужденному выполнять какое-то изначально глупое дело. Ефим ее понимал. Ему было ее жалко.
Последней каплей стал эпизод в "Литературной жизни". Там приняли к печати его юмористический рассказ и тоже предложили взять псевдоним.
- Почему? - задал провокационный вопрос Береславский.
- Потому что половина советских юмористов - евреи, - заржал веселый редактор отдела.
- А вторая половина? - попался Ефим.
- Еврейки! - еще веселее захохотал редактор. Береславский тоже засмеялся.
- Ладно, согласен!
- Вот и молодец, - обрадовался редактор. - Образумился наконец. Какую фамилию писать?
- Ра-би-но-вич, - отчетливо продиктовал Ефим.
- Дурак ты! - Крик редактора донесся, когда Береславский уже закрывал дверь. Редактор не страдал от недостатка рассказиков. Просто когда кто-то не гнулся, ему было не по себе. Сам он был советским юмористом из первой половины.
После этого Ефим больше года не писал. Машинка пылилась на столе, пока мама не сшила для нее чехол. Душу жгла обида.
Но прошло время, и слова опять начали сами по себе собираться в стаи, толкаться в Ефимовой голове и проситься наружу. К двадцати семи годам он понял, что нещадно битый Лениным старик Бернштейн был не так уж и не прав. Даже не имея возможности достичь цели, можно получать удовольствие от самого процесса.
Ефим стоял у могилы. Когда рядом никого не было, с отцом можно было поговорить вслух.
- Так что, пап, по-крупному все вроде недурно. У сестры все в порядке. Мама работает, тоскует. Вспоминает, как вы ругались, и думает, что это было не так уж плохо. Денег хватает. Ну, я пошел? А то у нас неприятности, ты, наверное, знаешь. Закончатся - подъеду снова. Пока.
Он бросил за ограду заранее припасенный по еврейской традиции нагревшийся в руке камушек, повернулся и пошел к выходу. Вымыл руки у колонки с ручным насосом. Так положено. Не нами придумано, не нам отменять.
И тут подошел Миша.
У Ефима сегодня времени на беседы не было.
- Миш, я тороплюсь.
- Подожди, Ефим. Тут мотоциклист подъезжал.
- На импортном мотоцикле?
- Да. Большая "Хонда". Он мне не понравился. Сразу к твоей машине подскочил. Увидел нас - уехал.
- У вас телефон есть? - поинтересовался Береславский.
- Вот это самое неприятное. Десять минут назад он работал. А теперь нет.
- У вас "воздушка" или кабель?
- Какой кабель из-за одного аппарата? Линия, конечно. Перерезать - в два счета.
Это было неожиданно для Ефима. Что сеть раскинут так широко, он не ожидал. Но вместо страха подступил гнев.
- Еще выезд от вас есть?
- На шоссе только один. Теоретически можно прямо по просеке.
- Куда она выходит?
- Тоже на Носовиху. Прямо за постом ГАИ. Но ты смотри, какие лужи. Я думаю, лучше мы тебя спрячем, и Володя через лес сбегает за милицией.
- И что милиция? - улыбнулся Ефим. - Скажем, что мотоциклист подъехал и уехал? А может, он время хотел узнать? Ты лучше мне скажи, есть на просеке пни и глубокие ямы?
- Вроде нет. Я по ней каждый день хожу и на велосипеде езжу. Но кто может гарантировать? А главное, ты в грязи утонешь.
- Может, и не утону. У меня "кватро".
- Что?
- Все колеса ведущие. А дождь прошел вчера. До него - неделю ни капли.
Ефим посмотрел в сторону выезда. Мотоцикла видно не было. Значит, спрятался. Береславский был уверен, что "Хонда" приезжала по его душу.
Он попрощался с ребятами, сел в машину и плавно, "внатяг", пошел по просеке. "Трасса" далась удивительно легко. Раз или два слегка подбуксовал - и все. Уже вылезая по крутому съезду на шоссе, вытер вспотевший лоб. И направился не в сторону Москвы, а в сторону Балашихи. На всякий случай.
"Хонду" встретил буквально через три минуты. На бешеной скорости она неслась к Москве, но, увидев Ефима, резко затормозила и ловко развернулась.
"Дисковые вентилируемые тормоза, - определил Ефим, - и хороший опыт гонок". Стоимость такого аппарата и такого водителя - немалая. Значит, ставки растут.
Береславский вздохнул. Он никогда не искал приключений. Но если жизнь заставляла, принимал их как должное. И поддал газу.
Это вряд ли обрадовало мотоциклиста. Он никак не ожидал от тяжелой машины такого разгона. План добраться сразу на дистанцию выстрела лопнул.
Но "Хонда" не отставала. Они неслись по пустому шоссе со скоростью более 150 километров в час. Даже просто достать оружие было бы трудно.
Но мотоциклист сделал это.
"Бах!" - пуля с визгом процарапала крышу. Береславский машинально пригнул голову. "Пригнись - и пуля пролетит..." - сама собой возникла строчка. "Самое время для написания стихов!" - непонятно на кого разозлился автор.
"Бах, бах!" - следующие две пули ушли "в молоко". Ефим вцепился в руль: "Ауди" летела уже под двести. Вот теперь мотоциклисту стало не до стрельбы.
Береславский вырвался вперед, резко затормозив, свернул на "красный" (встречных не было) налево, в узкий тоннель под железнодорожным мостом. Проехал городской квартал, невольно сбавив скорость. "Хонда" из-за плохого дорожного покрытия не смогла догнать "Ауди", но изрядно сократила образовавшийся на шоссе разрыв.
Ефим вновь выскочил на шоссе и, преодолев последнюю узость, "даванул" на 250! Так он еще ни разу в жизни не ездил. Максимально разгонял машину до 220, и то на сухой трассе за Харьковом. Сейчас на дороге было пусто, но уж больно она была узкой! У Ефима сердце уходило в пятки от вида бешено несущихся на него деревьев.
Утешало только то, что мотоциклисту вряд ли было легче.
Береславский кинул взгляд в зеркальце заднего обзора. Что за черт! "Хонда" вновь приближалась. Мотоциклист в черном шлеме был похож на Терминатора из фантастического фильма.
- Сейчас ты сдохнешь, - сказал Ефим. Приближался озорной поворот, за которым притаились "лежачие полицейские". Ефим вдавил педаль до упора, положив-таки стрелку спидометра на отметку "300"! Мотоциклист начал отставать, но не сильно. Ефим чуть сбавил, чтоб тот не терял надежды. Убедившись, что "Хонда" буквально на хвосте, а поворот - рядом, Береславский отключил кнопкой автомат АБС*, жестко отработал экстренное торможение и вход в вираж. Прямо перед ним было препятствие.
- Мама родная! - проорал Ефим, и "Ауди" взвилась в воздух. Страшный удар об землю, и еще один взлет - на втором, очень близко установленном "лежаке". И еще одно падение. Береславский затормозил, прижался к обочине и развернулся назад.
Мотоциклист, как циркач, буквально перепрыгнул внезапно возникшее перед ним первое препятствие. И приземлился передним колесом прямо перед вторым "надолбом". Если бы не остатки тумана, может, ему бы и удалось преодолеть и эту преграду.
Наездник вылетел из седла, а за ним, кувыркаясь как мячик, поскакал тяжелый мотоцикл. Удары были слышны даже через поднятые стекла.
Береславский продвинул машину еще на несколько метров, но это была уже рефлексия. Мотоциклист был мертв. Он лежал в неудобной позе, без шлема, а то, что было под шлемом, уже нельзя было назвать головой. Мотоцикл пролетел дальше и валялся с задранным передним колесом, которое еще вращалось.
На улице начался дождик. На дороге не было никого. Ефим заставил себя вылезти из машины и подойти к трупу. Он осмотрел человека. Лицо - вернее, то, что от него осталось, - было обезображено и залито кровью.
Береславский так и не смог понять, видел ли где-нибудь этого человека раньше. Черная куртка разорвалась на груди. Видна была наплечная кобура и торчащая из нее рукоятка.
Ефим нагнулся и двумя пальцами вытащил пистолет. Он был большим, но на удивление легким - грамм 600-700. Из бокового кармана убитого достал вторую обойму с патронами. Может быть, на нем было еще оружие, но Береславский уже не в силах был находиться рядом с трупом. Он сунул пистолет к себе под куртку и пошел к машине.
Не успел отъехать, как со встречного направления подкатили "Жигули" дорожно-патрульной службы. Высунув из открытого окна жезл, менты остановили Ефима. Тот решил не рисковать: вторая погоня была уже не под силу.
Из машины вылез молодой лейтенант, а толстый, чем-то неуловимо знакомый Береславскому капитан неторопливо пошел к трупу.
Молодой подозрительно осмотрел Ефима:
- Ваши документы!
Ефим отдал права, техталон, временное разрешение.
- Машина зарегистрирована на вас?
- Да, лейтенант. - Береславский, конечно, не был абсолютно спокоен пистолет буквально жег ему грудь, - но после того что произошло, это была бы не самая страшная неприятность.
- Вы видели аварию?
- Слышал, - честно сказал Ефим. - Удар был сильный, даже сквозь стекла слышно.
- Раньше вы его видели?
- Пару раз, в зеркальце.
- Он вас преследовал?
- Нет, что вы, - улыбнулся Береславский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54