– Я так счастлива, шери. Несколько месяцев назад, когда я поссорилась с Кэмби, ты сказала, что я должна попробовать воплотить свои чувства и переживания в искусстве. В моем пении. Помнишь?
Женевьева пожала плечами.
– Я тогда не послушала тебя. Но затем задумалась над твоими словами, и, знаешь, ты оказалась права. Вот теперь это то, чем я занимаюсь. Я сочиняю все больше и больше песен. Придумываю танцы, этот я тоже поставила сама. Все, что я пишу, очень четко передает мои чувства. В результате я чувствую себя просто великолепно. Виолетта замечательная танцовщица, правда?
– А как насчет него? – Женевьева указала на Нормана Беттерсона, который болтал с Виолеттой у рояля. – С каких это пор вы стали такими друзьями?
– Ах да. – Лулу захихикала. – Ну, это произошло как раз ночью на той вечеринке. С которой ты умчалась, презрительно задрав нос. А кое-кто из нас остался, чтобы повеселиться.
– Ты хочешь сказать, что спала с Беттерсоном?
Лулу сузила глаза.
– И что с того? Почему это для тебя так важно?
Действительно, почему? Но это было именно так. Беттерсон – ее человек, а не Лулу. Она первая познакомилась с ним. Он стал частью ее мира.
– Ты использовала его, – выпалила она. – Чтобы позлить меня.
– Послушай. – Лулу резко поставила пивной бокал на стойку. – Ты что, забыла, ведь я сказала, что мы хорошо повеселились, Виви?
– Тебе очень удобно таскать меня по Парижу, как какую-нибудь подпорку для сцены в твоем исполнении. Говорить мне, что делать и кем быть. Но ты тоже ревнуешь.
– Ты пьяна, шери. Иди домой и ложись спать прямо сейчас, пока не ляпнула чего-нибудь еще.
– Именно поэтому ты и настаиваешь, чтобы я спала с другими мужчинами. – Распалившись, Женевьева уже не могла остановиться. – Ты завидовала моему браку и хотела разрушить его. Я была счастлива с Робертом, пока ты не начала приставать ко мне!
– Ты думаешь, я завидую твоему браку? – Лулу уперла руки в боки. – Тому, что у тебя есть он!
Но Женевьеву уже невозможно было остановить.
– Ты продолжала и продолжала убеждать меня, чтобы я изменила Роберту. И в конце концов я до этого докатилась.
Куда меня привело твое веселье? Я не могу даже смотреть на Гая Монтерея, даже имени его не могу выносить. А что касается Паоло Закари…
– Значит, ты все-таки спала с Монтереем. Почему солгала?
– Мне было стыдно. А теперь я влипла в серьезные отношения с Паоло Закари, я в полном отчаянии, и это – твоя вина!
Лулу помрачнела.
– Моя вина? Ах, ну конечно. Ведь испорченная маленькая принцесса вроде тебя никогда ни в чем не виновата! И ты еще говоришь, что я использую людей, моя так называемая подруга. Ты использовала меня, чтобы завести свои знакомства. А теперь я стала не нужна, ты едва появляешься, чтобы поговорить со мной. Ты смотришь на меня свысока, как и все люди твоего сорта. Да так всегда было, просто я не замечала этого до сегодняшнего дня.
– Возможно, я не хочу встречаться с тобой как прежде, потому что поняла, что ты за «подруга». Злая, вероломная, фальшивая, насквозь пропитанная завистью, ты убеждена, что все остальные должны быть несчастны, как и ты. Ну что ж, мои поздравления, Лулу. Я абсолютно несчастна. И все это – благодаря тебе! – Женевьева сорвалась на крик, но никто не обернулся посмотреть, что происходит. Потому что именно в этот момент нечто более громкое и взрывоопасное происходило как раз у них за спиной.
Жозеф Лазарус приблизился сзади к Норману Беттерсону и похлопал его по плечу. Беттерсон, увлеченный разговором с Виолеттой, досадливо отмахнулся от него. Лазарус схватил Беттерсона за плечо и попытался толкнуть его, тогда Фредерик Кэмби подошел к нему и ударил кулаком в его носатую физиономию. Лазарус упал, опрокинул стол, уставленный напитками, увлек за собой Беттерсона. Виолетта завизжала. Лазарус тут же вскочил на ноги и ударил Кэмби по голове бутылкой. Завизжала Лулу. Лоран, одноглазый бармен, награжденный медалью за отвагу, защищал подступы к барной стойке, размахивая дубинкой. Беттерсон встал на четвереньки и быстро пополз прочь, направляясь в сторону туалета. Кто-то швырнул стакан, который вдребезги разбил оконное стекло. Кто-то подхватил стол, намереваясь опустить его на голову Лазарусу, но ошибся и ударил Лорана, который замертво рухнул на пол. Жанин, суровая официантка, врезала между ног тому, кто ударил ее любимого Лорана. Лазарус с вызывающим видом брел по комнате, визжал, как свинья, и направлялся прямо к Лулу и Женевьеве, но на чем-то поскользнулся, подставил подножку Жанин и потащил ее за волосы на пол. Женевьева и Лулу завизжали. Беттерсон вышел из туалета и тоже завопил, закусив губу от восторга, очевидно несказанно обрадованный происходящим. Прижав полотенце к окровавленной голове и тяжело опираясь на Виолетту, Кэмби продвигался к черному ходу. Когда жандармы вошли в бар, парочка незаметно ускользнула в ночь. Пудель Лорана лизал лужи на полу: разлитые напитки, искусственную и настоящую кровь. Тонкие желтые пальцы Марселя ласкали клавиши рояля.
29
Женевьева вошла в квартиру в одних чулках, держа свои кроваво-красные туфли в руке.
– Я знал, что у тебя не было мигрени. – Роберт стоял в гостиной, воротник рубашки был расстегнут.
– Роберт! Ты напугал меня. Я думала, ты уже лег спать.
– Как я мог лечь спать? Моя жена заболела и уехала домой в самый разгар ужина в ресторане, но спустя два часа я не обнаружил никаких следов ее возвращения. Где, черт возьми, ты была?
– Дорогой, давай пройдем в гостиную и присядем. – Она взяла его за руку, но он вывернулся.
– Не надо говорить со мной таким тоном. Сейчас именно ты не права. Ты обещала мне, что это больше не повторится. Прошло всего несколько дней с тех пор, как ты пообещала!
– Пожалуйста, Роберт. Мы ведь не хотим разбудить Селин, правда?
Роберт вздохнул, и она поняла, что победила. Он мог злиться, сходить с ума от беспокойства, но облегчение от мысли, что с нею все в порядке, было сильнее, чем его вспыльчивость.
Женевьева включила лампу с абажуром цвета страусиного яйца, они уселись рядышком на кушетку в форме пироги. Он обнял ее одной рукой и крепко прижал к себе, так, что ее голова склонилась ему на грудь.
– Прости меня, Роберт. – Женевьева слушала, как бьется его сердце, в медленном, успокаивающем ритме. – Я поехала в «Койот» навестить Лулу. Я должна была поговорить с ней.
Его рука напряглась.
– Ты же обещала. Почему ты нарушила слово?
– Ты обидел меня. – Ее голос стал тоненьким, она шмыгнула носом. – Очень сильно.
– Я?
– Ты насмехался над моими стихами.
– Но ведь это была всего лишь шутка. Мне казалось, ты поняла это.
– Шутка за мой счет. Ты хотел показаться значительным своим друзьям, и потому принизил меня. Ты ожидал, что я стану мило улыбаться и проглочу издевку, словно милая маленькая дурочка.
– Нет… Ты же знаешь, я не хотел…
– Я придумала мигрень, потому что не хотела закатывать сцену. Подумай, на ком ты женат, и считай, что тебе крупно повезло. От обиженных воплей такой гарпии, как Друсцилла Фэншоу, ресторан рассыпался бы в щепки.
– Любовь моя. – Роберт заключил ее в объятия и прижал к себе так сильно, что у нее перехватило дыхание. – Пожалуйста, прости меня. Это больше не повторится.
– Конечно, дорогой. – Женевьева попыталась вырваться, но кольцо его рук сжалось еще сильнее.
– Я не заслуживаю тебя, это действительно так. – Он прошептал эти слова в ее волосы, покрывая поцелуями ее голову. – Я не доверял тебе, как ты того заслуживала. Если бы только знала… Но не беда…
– Что не беда?
Стук его сердца оставался ровным, но его ритм почему-то перестал успокаивать ее. Она чувствовала себя мышью в ловушке. Ну, это уже слишком!
– Ничего, любовь моя. Давай ляжем в постель.
– О да, давай. Я так устала, мы можем все обсудить завтра за завтраком.
Он с трудом проглотил подступивший к горлу ком.
– Я имел в виду, мы должны лечь в постель вместе. Этот странный стук его сердца, один удар легкий, другой тяжелый. Бу-буум, бу-буум. Его стук в дверь звучал точно так же.
– …Я хочу почувствовать… испытать твое прощение. Бу-буум, бу-буум. Именно так он стучался к ней недавно.
Все началось со стука и криков, а закончилось его отвратительной, удушающей страстью.
– Женевьева, ты вся дрожишь.
Женевьева высвободилась из его объятий, потом резко вскочила с кушетки, не стыдясь своей неприкрытой грубости. Она застыла посреди комнаты, обхватив себя руками, глядя на красные туфли, которые аккуратно стояли рядом с кушеткой. Надевая эти туфли сегодня вечером, она думала о Паоло, представляла его, выбрала платье от Мирбор с открытой спиной. Женевьева представляла, как он медленно целует ее спину… Но вместо него рядом сидел Роберт и любовался ею. Роберт, который теперь тоже встал с кушетки и пожирал ее влюбленным взглядом.
– Милая, почему ты отворачиваешься от меня? Тебе словно не хочется, чтобы я дотрагивался до тебя.
– Со мной все хороню. Правда.
Она должна избавиться от него. Должна.
– Что-то не так. В чем дело?
– Я беременна. – Женевьева сама не понимала, откуда вдруг взялись эти слова, но, прежде чем успела остановить себя, выпалила их. В этот самый момент она поняла, что не может этого вынести. Ей захотелось схватить в охапку красные туфли, изо всех сил прижать к груди, – как испуганный ребенок обнимает своего плюшевого мишку.

Глава 6
СТЕЛЬКА
30
Это было самое прекрасное утро. Небо еще никогда не казалось таким ослепительно-голубым, воздух столь свежим, а круассаны такими сладкими и сдобными. Парижские женщины никогда не выглядели такими прекрасными, а их младенцы (ах, дорогие крошечные херувимы, красавчики-крепыши в чепчиках!) никогда на восседали так важно в тряских колясках, которые толкали перед собой милые няни-англичанки (можно ли отыскать в Париже няню-англичанку? Или придется ехать в Лондон, чтобы нанять ее?).
Обычно Роберт никогда не ходил на работу пешком, но сегодня он просто не мог усидеть на месте. Он насвистывал, шагая по Елисейским Полям, ему приходилось сдерживать себя, чтобы не отбивать по пути чечетку. Пьер, который медленно ехал за ним в машине, вероятно, не мог взять в толк, что такое происходит с хозяином. И на самом деле – все, что мог сделать Роберт, – это сдерживаться, чтобы не вопить из окна машины о своей радости. Неужели кому-нибудь повредит, если он поделится тайной хоть с одним человеком? И как она могла требовать, чтобы он скрывал свое счастье от других? Но" он должен сдерживаться, потому что обещал Женевьеве. Бедная малышка Женевьева! Она так боялась говорить ему об этом. Сегодня утром она тоже показалась ему напуганной. Хорошо, он сумеет успокоить и подбодрить ее. Он бережно окружит ее теплом и заботой в течение всех девяти месяцев беременности и после рождения малыша.
На углу улицы сидела старуха и продавала розы. Красные, желтые, персиковые, белые, розовые. Роберт остановился перед ней и понюхал ближайший букет. Эти розы, подумал он, источают самый божественный аромат, который ему когда-либо приходилось чувствовать. Всунув первую попавшуюся крупную банкноту довольной старухе, он выбрал по букету каждого цвета и положил на заднее сиденье «бентли».
– Отвези красные и белые розы на рю де Лота миссис Шелби Кинг, – сказал Пьеру. – Персиковый букет можно подарить горничной Селин. Розовый подойдет для моей секретарши, Мари-Клер, если ты отвезешь их в офис.
– А как насчет желтых роз? – спросил Пьер.
– Отвези их домой и подари своей любящей жене. Она замечательная женщина и, конечно, заслужила чудесный букет цветов.
– Спасибо, месье!
– На здоровье. Сегодняшнее утро, да и любое утро, на самом деле преподносит нам полезный урок, Пьер. Что бы ни происходило ночью, в темноте, когда взойдет солнце, нас ожидает начало пути. Можно полностью стереть следы мела с грифельной доски, мой друг, если именно этого мы хотим больше всего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49