Получив снимки и выйдя из кабинета начальника угро, Осенев решил зайти к Звонареву. Жаркова не было, а Юра сидел, склонившись над бумагами.
- Тебя под залог отпустили или на подписку о невыезде? - он закрыл бумаги в сейф и устало поинтересовался: - Торопишься?
- Думал в пару мест заскочить, но что-то не хочется. - Дмитрий присел за свободный стол и кивнул на конверт со снимками. - Ужинать сегодня точно не буду. Не знаю, как показать это Аглае. Жуть...
- Дима...
- Не надо, Юрка. Понимаю, что я - сволочь. Но этого мужичка, действительно, надо остановить. Я хорошо знал убитых. Симпатии они у меня никогда не вызывали. И хотя о мертвых плохо не говорят, знаешь, удивляюсь: как они до сих пор живы-здоровы были. Особенно Бурова. Грубиянка, дрянь и взяточница. Она не просто чиновником была. Инквизитором! Сколько на нее жалоб от людей было, ты себе представить не можешь. Остальные, поверь, не лучше. Продажные и трусливые. И ведь как дешево продавались! А сколько апломба, значимости. Наша приморская власть - это синтез порока и безнаказанности. Но... когда тебя проклинают столько людей, добром это не кончается. И, все-таки, парня надо остановить. У него крыша поехала и, по-моему, давно.
- Жрец, - задумчиво проговорил Звонарев. - Димыч, а, может, не у него, а у нас крыша поехала?
- Ты о чем?
- Да так, рассуждаю. Пытаюсь понять, что нужно сделать с человеком, чтобы он начал убивать? В здоровом обществе человеком движут здоровые инстинкты. В больном - патологические. У нас тюрьмы и лагеря забиты убийцами и насильниками, которых психиатрическая экспертиза признала нормальными. Но ведь человек, совершивший убийство и насилие, по всем законам просто не может быть нормальным! Кого мы пытаемся обмануть? Себя? Или гребанное, затраханное благами западной цивилизации, мировое сообщество? Мы же нация мутантов и никто не знает, как, от чего и чем нас лечить.
Димыч, я часто думаю: в мире столько неизлечимых болезней. Так нет же, нам мало, что природа нас пачками отстреливает, мы еще и друг с другом развлекаемся. Что нас вылечит? Глобальная война? Чтобы в каждый дом по две похоронки и по три инвалида? Понимаешь, в каждый! Чтобы потенциал нерастраченной любви в конце концов перевесил потенциал скопившейся ненависти. Что такого страшного мы должны испытать, чтобы перестать лгать, предавать, убивать, чтобы соскучиться по простым, нормальным человеческим отношениям? Что это должно быть, Димыч?!
Осенев с сочувствием посмотрел на друга:
- Юрка, я, честное слово, не знаю, что должно произойти. Может, тебе в церковь сходить? Только не смотри на меня, как на юродивого. Я, между прочим, не крещенный, поклоны и персты класть не умею, ни одной молитвы не знаю, но хожу. Тому, что есть в православных храмах, зримого и тайного, тысяча лет и кто мы такие, чтобы отказываться от того, что пережило Чингис-хана, Наполеона, Романовых, Гитлера да и наших "рулевых"? Тебе никогда не приходило в голову, почему коллекционеры, исповедующие совершенно различные веры, отваливают сумасшедшие деньги за православные русские иконы? Что в них особенного? Подумаешь, старые доски, с потемневшими ликами старцев и мадонн. Но ты сходи в нашу приморскую, Успения Пресвятой Богородицы. Там есть старинная икона, бесценная, но об этом мало кто знает. Ее невозможно не узнать. Она смотрит глазами прямо в душу. Во время войны Приморск весь лежал в руинах. Из девяти храмов не уцелел ни один. Целой осталась одна единственная стена. Догадываешься, какая? Та, на которой висела эта икона. Мистика?
- Димыч, у меня башка и без икон, как Иван-колокол.
- Тогда осталось последнее радикальное средство. Патентованное, французское. Очень многим вылечило не только головную боль, но и массу других проблем решило.
- Спасибо, - догадался Звонарев. - Я уж как нибудь цитрамончиком огбойдусь. К тому же для твоего средства я происхождением и положением не вышел. Не Людовик Шестнадцатый и не Дантон. Самое престижное, на что я могу рассчитывать, это от работы - бандитская пуля, от дружбы с тобой - цирроз печени.
Дверь в кабинет распахнулась, вошел Миша Жарков.
- Протрубили общий пионэрский сбор! У шестнадцать нуль-нуль. - Он тяжело плюхнулся на стул, с укоризной взглянув на Осенева: - Это ты, негодник, удружил всему личному составу участие в дикой охоте полковника Шугайло? Как шуганет он сейчас Приморск, чертям тошно станет!
Дмитрий встал, собираясь домой.
- Заскочишь вечером? - с надеждой глянул на Звонарева.
- Не обещаю, Димыч. Если что, утром созвонимся.
- Пока, сатрапики, - Димка устало, но тепло распрощался с операми.
- Бывай, рус Иван! - напутствовал его Миша. - И, Димыч, ради Бога... умерь свой энтузазизм первых пятилеток. Мы же тебя знаем: для тебя первым номером быть - умереть не страшно!
- Есть! - козырнул Димка и вышел.
По дороге домой, сидя за рулем машины, Осенев неожиданно испытал острое чувство вины перед Аглаей. "Какого черта я полез в это дело?! подумал с неприязнью к самому себе. - Выпендриться захотел, поучаствовать в обчественной жизни города. Ну поймают "маняка", отольют девять граммов. Дальше? Он, что, единственный и последний? Вот Аглая - единственная. Если согласится помочь найти убийцу, получается он, Осенев, ее подставил. Не дай Бог в какой-то момент пути их пересекутся, она окажется с ним один на один: слепая Аглая и зрячий психопат... - от этой мысли Дмитрию стало плохо. Ладони резко вспотели, во рту пересохло и сердце будто взбесилось. Он покрепче вцепился в руль, так, что побелели костяшки пальцев. - Возьму с завтрашнего дня на работе отгулы или за свой счет. - Но тут же представил реакцию Альбины. Из-за поворота на предельной скорости выехала машина "01", с включенными сиреной и мигалкой. - Во! Копия Альбины. Она также будет орать благим матом, мигая "египетскими" глазами. Отпустит, как же... Если только ей справку из морга на меня принесут. Господи, - с тоской подумал Осенев, - что нам всем спокойно не живется-то? Все норовим отличиться друг перед другом: территориями, заборами, счетами, тряпками, личными, так сказать, достижениями. Мечемся по жизни, как пылесосы, заглатывая всех и вся и урча от удовольствия. Как деньги делать теперь все знают. Забыли, как делать нормальных детей, из которых потом нормальные взрослые вырастают.
Кто, когда и за что надавал подзатыльников приморскому "маняку", если спустя годы в нем это аукнулось? Его, конечно, наши доблестные нутрянные органы пымають и осудють, по всей строгости закона, защищающего завоевания капиталистической революции. Но Юрка правильно вопрос поставил: "Что нужно сделать с человеком, чтобы он свихнулся и начал убивать?". Ведь был же еще кто-то, да не один, глядя на кого этот психопат решил, что можно, что сойдет с рук. Для того, чтобы человек начал убивать, кто-то должен прежде убить человека в самом убийце. Есть же слово такое - "нелюдь", старое, несовременное. Значит, дело не во времени и нравах, а в человеке, в его сущности и значении в этом мире. А что мы об этом знаем?..
Родились, встали на две конечности, вызубрили, как попугаи: "Чур меня!", "Господи, помоги!" и "Авось!" и рванули... к финишу. Рождаемся голенькими и уходим. Но ведь должен же быть какой-то промежуточный смысл?! В чем он? Во всяком случае, наверняка, ни в последней модели "мерса", количестве нолей на счету или в мягком кресле. Вот у Мавра и Кассандры ничего за душой нет. А зачем им? Душа есть - это главное. - Дмитрий невольно улыбнулся пришедшей на ум мысли: - Думают ли о душе Мавр и Кассандра?"
Осенев подъехал к дому и почувствовал, как в нем нарастает нервозность, словно его обложили со всех сторон, загнали в угол и это ощущение непреодолимого, безвыходного тупика лишало сил и последней надежды. А где-то внутри кипела и плавилась злобная ярость на собственное тщеславие, на неутоленное желание кому-то и что-то доказать.
Только сейчас, медленно подходя к дому, он отчетливо осознал, насколько дорога ему ждущая его женщина. Неужели ему мало было ее любви? Он привык быть журналистом "номер один" в Приморске. Привык макать перо в нечистоты города и, как древний алхимик, обращать их в "золотые" статьи и репортажи. Впервые за много лет он нашел в себе мужество признаться, что нравился ему не сам путь истины, а ее триумф, который в Приморске неизменно ассоциировался с его, Осенева, фамилией. Надо отдать ему должное, он никогда не пытался иметь с этого дивиденты лично для себя. Но со временем его разоблачительные статьи превратились в карающую самоцель: разоблачить, наказать во что бы то ни стало, пригвоздить, распять и на обломках чьей-то жизни, неправедной и грешной, воодрузить блистающий трон возвращенной к жизни правды. Правды, но истины ли?.. Он не заметил, как постепенно в нем исчезли мудрость и сочувствие, сомнение и прощение. В нем умер врачеватель и проснулся палач. В руках палача засверкало самое совершенное орудие возмездия всех времен - слово. Имел ли он право карать словом?
Однако, после его встречи с Аглаей, Мавром и Кассандрой в нем неуловимо что-то стало менятся, хотя рецедивы прежнего отношения к окружающему миру все еще случались. Как, например, сегодня, когда ему захотелось показать свою осведомленность перед Шугайло. "Мне скажут то, чего вам, родные, дулю с маком..." - мысленно передразнил себя Димыч. Идиот. Еще и снимки попросил. Я, мол, в нашей семье не один такой клевый пацан. У меня, гражданин начальник, и жена тоже - у-ух, какая хитромудрая. Мальчишка! Ты бы им в помощь еще Мавра с Кассандрой предложил. Да тебя просто заело, что им всем не ты, "номер первый", а Аглая нужна. Признайся, Осенев, честно: тебе, ведь, по большому счету по фигу и жертвы, и убийца, и менты, и вообще все! Тебе важно на слуху остаться, с очередной сенсацией...". Дмитрий решительно рванул дверь, твердо пообещав себе не обсуждать эту тему, даже не заикаться о ней. "Наводку дал ментам и хватит. Если с Аглаей что-то случится, я - не жилец. Слишком много эти трое стали для меня значить."
- Царевна-лягушка! - закричал Димка с порога бодрым голосом. - Это я, твой Иван-царевич, в коробчонке приехал.
Он бросил кейс под вешалку и принялся снимать обувь. Аглая вышла из кухни и, присев, поцеловала его в макушку.
- Ваня... - начала она со смехом, но осеклась и резко выпрямилась.
- Что случилось? - в один голос, напряженно, воскликнули оба.
Осенев с интересом посмотрел на жену.
- Огонек, я безумно тебя люблю, - наконец, произнес он ласково. - Но, знаешь, иногда я столь же безумно... тебя боюсь.
- Осенев, что ты натворил? - в ее голосе послышалась насмешка.
- Я? Я проголодался! - беспечно ответил он.
Она повернулась и, пожав плечами, пошла в кухню. Димка бросился следом, схватил ее за талию и, единым махом перебросив на плечо, понес в спальню.
- Отпусти меня, чертов ландскнехт! - закричала Аглая, молотя кулаками по его спине. - Я превращу тебя в... в... сороконожку!
Задыхаясь от смеха, он рухнул с ней на кровать:
- Альбина будет в восторге! Я теперь в сорок раз быстрее бегать по городу буду и статьи писать. - Дмитрий схватил Аглаю за руки, прижав к холодному, атласному покрывалу. Склонившись над ее лицом, захотел поцеловать, но замер, пораженный: - Саламандра... - прошептал он хрипло, с восхищением. - Саламандра... - Он внезапно почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы и с пронзительной печалью подумал: "Если бы она могла сейчас видеть! Господи, если бы могла... Если бы...".
Она попыталась откинуть с лица разметавшиеся волосы.
- Не шевелись! - приказал ей Димка. - Прошу тебя... не надо. - Он нежно прикоснулся губами к ее вздрагивающим ресницам.
- Осенев, - она едва подавляла смех, - у нас открыта входная дверь. Если кто-нибудь войдет сюда, он рухнет на пороге: наемник занимается любовью с членистоногим.
- Тогда пойдем туда, где нас никто не застукает, - срывающимся от волнения голосом предложил он. - Ты сказала, что я - ландскнехт?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56