- Он презрительно фыркнул: - Коридоры, буфеты и... туалеты - бр-р-р!
- Ах, вон оно что! - возмутился Димка. - Ты работаешь в криминальном мире, а я в нормальном. А знаешь ли ты, почему наша оргпреступность самая отмороженная и отвязанная в мире? Потому что таковой ее сделала официальная власть. Мы, мой лепший мент, не на Земле живем, а на Луне, со светлой и темной сторонами. Они, эти стороны - зеркальные отражения одного и того же явления - государственной системы. На светлой стороне - президент, бюджет, налоги, на темной - пахан, общак, рэкет и т.д. - Димка сделал пальцы веером и протянул с оттяжкой: - А теперь, бра-а-тан, а-тветь мне, в на-а-туре, хто у ково учился? - Оперы невольно засмеялись. - Смеетесь? А я вам вот что еще скажу... Главного пахана вы из города турнули. Вам ясно было, без суда и следствия, на какие шиши он хатынку, машинку и охранку прикупил. Но что интересно, на соседней улице, между прочим, у первого зама мэра в два раза круче шалашик стоит. Но вам отчего-то слабо прийти и спросить: "Слышь, Степаныч, откуда, мол, таньга на шалашик? И не западло тебе в нем горевать, когда в городе три тыщи бездомных детей?" Вот потому что вам слабо было, вы сегодня и имеете отдельно головы и туловища "степановичей". Когда есть нож, но нет хлеба, которым его режут, появляются интересные мысли. Я бы сказал, нестандартное решение проблем. Так что, извини, но мы все жили, живем и будем жить в преступном мире до тех пор, пока будем мимикрировать притворяться, приспосабливаться, шифроваться друг от друга и делать при этом вид, что все у нас здорово и прекрасно. Я согласен с тобой, что кто-то сам выбирает зло. Но есть те, Юра, кого это сделать вынуждают.
- Все зависит от самого человека, - заметил Жарков. - Тебя же не вынудили.
- Ошибаешься, - парировал Осенев. - Еще как красиво вынудили: со словами чести, присягой, целованием знамени и прочими прибамбасами. Послали Родину защищать, аж в отроги Гиндукуша. Ты когда-нибудь читал в учебниках истории, чтоб наша Родина так далеко свои державные крылья размахивала? Так какого черта я там делал? А я скажу тебе: расстреливал в упор чужой народ и собирал по кускам в цинковые гробы генофонд собственного!
- Димыч, - не выдержал Звонарев, - ты забодал своим самобичеванием!
- Голодный сытого не разумеет - огрызнулся тот. - Вы все сегодня голодные на результат. Вам не терпится установить, изобличить, загнать в угол, обложить, поймать и отрапортовать. А я сыт по горло этим гоном. Ради кого стараетесь, сатрапики?
- Дима, ты вообще не в ту степь поехал.
- Никуда я не еду, - устало отмахнулся Осенев. - Я, Миша, полжизни твердой земли не видал. Все плыву и плыву по реке, длиннее Амазонки и шире Волги. Не слыхал о такой?
- Плывешь и не тонешь, - съехидничал Юра.
- Стараюсь не с головой в ней утонуть.
- Довольно комфорно стараешься, - улыбнулся Звонарев. - В отличие от тех самых трех тысяч бездомных детей. И почему бы тебе самому не спросить, вместо того, чтобы глазами "верх ногами" косить?
У Дмитрия готов был сорваться с языка соответствующий ответ, но зазвонил телефон. Звонарев поднял трубку. Жарков и Осенев затаили дыхание, интуитивно угадав, что звонит Кривцов. Разговаривая по телефону, Юра бросил мимолетный взгляд на друга. Димка подался вперед, рот у него приоткрылся и Жарков, не удержавшись, слегка поддел подбородок Осенева. В наступившей тишине громко клацнули димкины зубы. Он подскочил на стуле и всерьез замахнулся на Михаила, но вовремя заметил грозящий им обоим здоровенный кулачище Звонарева. Яростно оскалившись, тот приказывал им немедленно угомониться, используя для наглядности весь запас мимических возможностей. Его отчаянные гримасы являли собой столь разительный контраст с твердым, уверенным голосом, что Жарков и Осенев невольно прыснули от смеха, зажимая ладонями рты. Юра положил трубку и несколько мгновений молча рассматривал Дмитрия и Михаила.
- Мужики, вам в голову ничего не бьет? Может, за угол сводить? Вам скоро внуков нянчить, а вы все в детство играете, в саечки.
- Не понял, - обиделся Миша, - я, что, на семьдесят лет выгляжу?
- Нет, родной, не на семьдесят, а на семь!
Звонарев перевел взгляд на Осенева:
- Тебя Кривцов ждет у себя в кабинете.
- И это все?
- Что ты ко мне пристал?! - вдруг грубо и зло взвился Юрий. - Он тебе все объяснит.
- А ты? - продолжая сидеть, спокойно допытывался Димка.
- Дима, пойми, я - просто опер.
- Вот так значит... - недобро ухмыльнулся Осенев, вставая. - Удачи вам, сатрапики! - бросил уже от дверей, не обернувшись.
Когда за ним закрылась дверь, Жарков с сочувствием взглянул на коллегу и осторожно обронил:
- Юра, тебе лучше уйти. Он убьет тебя, если вернется. Ведь ты знал, чем закончатся твои и кривцовские "еврейские, хитрые" подходы?
- Аглая - взрослый человек, насильно ее никто не тянул. Она сама согласилась помочь. И уходить я никуда не собираюсь. Не хватало еще прятаться от журналистов, пусть даже и таких безбашенных, как Димка.
- Мне кажется, мы его несколько недооцениваем, - задумчиво продолжал Михаил. - Он - умный, хороший парень, но в нем живет что-то коварное и, как бы это поточнее сформулировать, неуправляемое.
- Да брось ты! - отмахнулся Юрий. - Просто давно никто его по заднице хорошо не учил. Зарвался парень - вот и весь диагноз...
Дмитрий, не постучав, рванул на себя дверь начальника приморского угро. Тот, стоя спиной к Осеневу и глядя в окно, спокойно обернулся и, указывая на стул, пригласил:
- Присаживайтесь, Дмитрий.
- Где мои?! - еле сдерживая ярость, процедил сквозь зубы Осенев, продолжая стоять в дверях.
- Закрой дверь, неврастеник! - рявкнул на него Кривцов. - Сядь и успокойся.
Димка переступил порог кабинета и с такой силой грохнул дверью, что со стены сорвалась огромная картина, изображающая отходящий от пристани под всеми парусами старинный корвет.
- Он сказал: "Поплыли!", - с наглой улыбкой произнес Осенев, небрежно разваливаясь на стуле и закидывая ногу на ногу.
Кривцов, не обратив внимания на его выпад, обошел стол. Подняв картину, полюбовался ею и, прислонив к шкафу, вернулся за стол. И еще до того, как начал говорить, стал молча раскачиваться на стуле...
Эта привычка шефа выводила из себя большую часть сотрудников. Первое время они пытались не обращать внимания. Но "акробатический аттракцион" оказывал прямо-таки деморализующее действие на всех, кто становился его свидетелем. Первую минуту вы даже с интересом наблюдаете за "мальчиком на трапеции". Потом неминуемо охватывает беспокойство, когда амплитуда колебаний постепенно нарастает. Следующая фаза вызывает легкое подташнивание. В конце концов, вы ловите себя на мысли, что вам безумно хочется не только раскачиваться, но и спать... спать... спать...
- Дмитрий Борисович, - донесся издалека голос Кривцова до "убаюканного" вконец Осенева, - мы очень ценим вашу помощь следствию. Вы, действительно, помогли на начальном этапе. Но с преступностью должны бороться профессионалы, а не журналисты, рабочие, крестьяне, и революционные солдаты-матросы. Вы, на мой взгляд, немного запутались в личных и семейных проблемах и недостаточно адекватно реагируете на события, в эпицентре которых оказались совершенно случайно.
С одной стороны, сыграло определенную роль профессиональное чувство журналисткое тщеславие. С другой - вполне понятная обеспокоенность судьбой близких людей и... и... животных. Вы слишком увлеклись сложными психологическими категориями. А все, что от вас требовалось, это поговорить с женой и передать ей просьбу помочь в расследовании. - Кривцов с сочувствием посмотрел на Осенева: - Дима, пойми, речь идет о серьезных и сложных преступлениях. Убийствах! Я знаю, сегодня все сплошь и рядом адвокаты Мейсоны, следователи Турецкие и аналитики Дронго. Но в реальной жизни - гораздо запутаннее, страшнее и безнадежнее. Поэтому у меня к тебе большая просьба: пожалуйста, не мешай...
Лично я отношусь к тебе с большим уважением и мне бы не хотелось, чтобы к трем имеющимся жертвам из числа горадминистрации добавились новые, из среды журналистов. - Кривцов поднялся. Взяв со стола аудиокассету, протянул Дмитрию: - Это от Аглаи Сергеевны.
- Я не верю ни единому слову из того, что вы мне здесь сейчас с таким надрывом исполнили. Не верю! - почти выкрикнул Дмитрий.
Кривцов недовольно поморщился и, вздохнув, пожал плечами:
- Тогда тебе лечиться надо, парень. И серьезно.
Осенев схватил кассету и, не попрощавшись, вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Картины вздрогнули, но не "поплыли"...
Кивнув сидящей за столом Корнеева Машуне, он молча прошел к своему месту, осторожно поставив на стол пакет, в котором звонко тренькнуло. Михайлова с опаской проследила за его манипуляциями. Осенев с ленцой, не спеша, достал из пакета литровую бутылку "Пшеничной", бутылку "Старого замка", три - пива, связку вяленых бычков, шоколадку, брынзу, зелень, колбасу, батон и пакет с фруктами.
- Это кому? - неуверенно пролепетала Мария.
- Нашему споенному коллективу, - хмуро отозвался Димка.
- За свадьбу ты выставлялся. Теперь что, развод?
Он дернулся, как от удара, и уставился на Машу глазами зомби, затянутыми непроницаемой коркой ярко-голубого льда.
- Димыч, ты рехнулся. - И добавила: - Никогда больше не смотри так на меня.
- Извини, Машуня, - он устало опустился на стул, сжал голову руками и закрыл глаза. Из-под плотно прикрытых век покатились слезы.
- Дим... Димыч... Да что случилось-то?!! - истерически и испуганно выкрикнула Мария.
Он открыл глаза, но теперь вместо льда в них была бездна черной тоски.
- Аглая? - спросила Машуня осторожно.
Дмитрий кивнул. Прикурив, глубоко затянулся сигаретой и сам не заметил, как начал рассказывать Маше всю свою историю с Аглаей: от первого дня знакомства до сегодняшнего утра в горуправлении Приморска, со всеми подробностями и ничего не скрывая. Когда он закончил, они несколько минут сидели неподвижно в полной тишине.
- Димка, - нарушила молчание Михайлова, - я тебе завидую и еще люблю.
Он вскинул на нее удивленный взгляд.
- Нет-нет, - поспешила пояснить она, - не как мужчину. Как человека, она смутилась и покраснела. - Ты всегда был такой уверенный! Только, пожалуйста, не обижайся, даже наглый. Мы с ребятами считали, что тебе не важно, о чем писать; лишь бы самоутвердиться, раскопать что-нибудь. Чтобы все вокруг говорили: вот, мол, дает Осенев! И не боится! Ты был, как мусороуборочная машина, прости за сравнение. Весь такой неподкупный, совершенный. Вроде все правильно делал, но, понимаешь, рядом с тобой тяжело дышать было и страшно рядом находиться.
А сейчас, когда ты плакал, я поняла, что тебе просто любви не хватало. Ты самый обыкновенный простой мужик, которого любит замечательная женщина и который любит ее. Не переживай, ничего с ней не случится. В конце концов, не бандиты ее в заложницы взяли. И потом, видимо, ей это было необходимо, она увидела в этом смысл. Понимаю, ты переживаешь, но это не первое ее расследование. Не мешай ей, Димон.
- Она слепая, Машка.
- Но она жила как-то до тебя и, по слухам, довольно успешно. А ты, как малое дитя! Ведь не в группу захвата ее определили, в самом-то деле! Сидит где-нибудь на конспиративной хате, под охраной.
- А если он ее первым вычислит? - не сдавался Осенев. - Ты уверена, что у него в ментовке своих людей нет? И кто решил, что он - одиночка? А если это тщательно спланированная акция? Звонарь - друг детства с пеленок! - и тот меня предал. Голову даю на отсечение, знал он, что Аглаю заберут у меня.
- Димыч, думай, что говоришь! С твоими рассуждениями недалеко до паранойи докатится. Надеюсь, ты не думаешь, что "маняк" среди нас?
Ответить Осенев не успел, дверь в кабинет открылась и заглянул Павлов.
- Не помешал? - спросил он, входя.
- Заваливай, третьим будешь, - привстав, Дмитрий пожал протянутую руку.
Юрий, присев на свободный стул, кивнул на батарею бутылок:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56