- Никита-джан!
- Спишь?
- Какой спишь?! Работать некому. Скоро самому придется сакман выгонять! Зашел покушать...
Чамсо на своем клекочущем языке что-то выкрикнул, и девчонка постарше побежала к кошаре. Без всяких представлений и имен чабан и приехавшие обменялись рукопожатиями, и все пошли в дом. Против ожидания внутри оказалась довольно цивилизованная обстановка. Плита с газовым баллоном, пара телевизоров, видеомагнитофон с грудой кассет, современная мебель. Проходя во вторую комнату. Гусаров увидел отвернувшихся женщин, быстро что-то резавших, лепивших, разжигавших огонь. Чамсо пригласил за стол. Только сели, как закутанная в платок женщина поставила тарелку хлеба, салат из огурцов и помидоров, обильно посыпанный укропом и луком.
Иван шустро извлек из карманов пару своих серебристых фляжек.
- Убери, обижаешь, в гости пришел.
Чамсо достал из тумбочки бутылку "Столичной", разлил по маленьким граненым стаканчикам.
- Спасибо, что заехали. Деркал!
- Деркал! - повторил Никита.
Похрустев огурцом, чабан гостеприимно сообщил:
- Сын барашка уже режет, скоро мясо будет, шулюн, хинкали женщины делают.
Услышав эти слова, Иван наклонился к Никите и что-то зашептал. Поймав удивленный взгляд Чамсо, Шило, смеясь, пояснил:
- Мы с похорон твоей хурды. Ребята пока сыты бараниной, хотят помыться. Сходим к артезиану?
На улице молодой стройный парень - порода Чамсо - стягивал шкуру с подвешенной за задние ноги овцы.
- Хоть эта не своей смертью умерла, - буркнул Иван Никите.
Чамсо подошел к сыну,
- Это Агалат. Младший. Не пустил на родину. Братья убежали. Позор, говорят, здесь сидеть, когда родственники воюют. Многие чабаны поуезжали. Зато оттуда женщины и дети сюда прибыли - вон их сколько! За ними кто-то смотреть должен.
Агалат при подходе старших опустил нож в ведро с водой, вымыл руки, вытер и поздоровался. Чамсо взял нож и что-то сказал сыну. Агалат направился к стоявшей прямо на солнцепеке старенькой "волге".
- В село поедет, "шайтан-воды" привезет.
- Зачем, у нас с собой.
- Еще будет. Никита, воду включи, я барашка доделаю.
Гости пошли к артезианскому колодцу мимо крохотной будки.
Чамсо рывком, как чулок, содрал с тушки шкуру и буднично сказал вслед:
- На змею не наступите.
Только теперь Гусаров разглядел в паре метров от себя серую гадину, припавшую ртом к торчащему из будки краешку овечьей шкуры.
Прошли мимо, удивленные спокойствием хозяина.
- Убить бы надо, тут дети кругом.
- Дети и убьют. Или Чамсо, как овечку разделает.
Никита включил рубильник, на всю степь взревел мотор и почти сразу из широкой трубы в бочку тугой струёй ударила красная вода.
- Лезьте в бочку, башибузуки.
Гусаров подставил пригоршню под струю. Против ожидания вода оказалась совсем не ржавой, а прозрачной и пресной с легким привкусом железа.
- Она что, с кровью? - посмотрел по сторонам Иван, точно ожидая увидеть рядом бойню или мясокомбинат.
- Хорошая вода. Вашей "Полюстровской" до неё далеко. Вся таблица Менделеева в ней, оттого и красная.
- Ага, с ураном и цезием. - Харитоненко аккуратно снял пиджак, проверяя, похлопал рукой по каждому карману и стал стаскивать влажную рубашку.
У белой мазанки раздался крик, на секунду выглянула женщина и вмиг, как квочка цыплят, упрятала всех детишек в дом.
- Дикий народ, я такое тело показываю, а они прячутся. Ох, холоднющая!
То ныряя в теплую воду нагретой бочки, то со стоном подставляя себя под ледяную красную струю, мужчины с наслаждением смывали с себя все напасти последних дней. Гусаров нырнул с раскрытыми глазами. Сквозь воду кровавого цвета виделся бордовый диск солнца.
"Море крови..." - почему-то вспомнил он расхожую фразу.
...Горе множится и разрастается. Горе обоюдное. Счастье прячется и мельчится. Муфтий и Патриарх в своих молитвах об одном взывают - кровь остановить. Грех и беззаконие перед лицом Всевышнего творятся...
...Идут переговоры, люди распаляются, кричат, но не воюют. "Российские законы соблюсти! Разоружиться! Действовать по Конституции России!"
"Есть Конституция Чечни! Мы - независимый народ!"
Идут переговоры, только впереди танки идут.
"Войска убрать с земли Чеченской и тогда продолжим спор".
"На это мы не полномочны. Вопрос о независимости вашей надо сразу обсудить, договориться!"
"Пока солдаты танками утюжат нашу землю, мы говорить об этом и не станем!"
...Вот ружья из кустов выносят.
Вот тащат за ноги людей
И кличут громко лекарей.
А вот и слева из опушки,
Вдруг с гиком кинулись на пушки
И градом пуль с вершин дерев
Отряд осыпан...
Боевики с зелеными повязками и впрямь решили умереть. Опасно ставить пушки там, где всюду порох. От первой искры вспыхнет пламя, выжжет все живое. Ставят "ГРАД" на нефтебазе и палят - обстреливают русские войска. "Все умрем", - гордятся и стреляют. Почему же в ответ ни выстрела, ни звука? Загорится нефтебаза - долго дым в долинах не осядет. Матерятся русские солдаты при обстреле и кричат своим артиллеристам, что слабо им чеченскую машину уничтожить. Не слабо, те отвечают, только кто решится дать приказ, а вдруг в цистерну... Потекут галлоны нефти, это же Везувий!
- Да хрен-то с ним! Опять стреляют! Семь погибших!
- Мы б и сами, но...
И ставят пушки в школах, у жилых домов... Им - что?! Решили умереть. Воюют. А мирные - те тоже знают пусть, что без свободы жизни нет.
Войска увязли.
...И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет!.. Небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он. Зачем?..
Первая бомба в Чечне упала на улицу Лермонтова. Первая бомба упала на дом. Весь город сбежался, не веря еще, что возможно такое в России на склоне двадцатого века. Верить глазам? Эта бомба - сумятица в душах. Правы ли мы? Но толпу так легко разъярить и настроить воинственно - просто. Отомстим! Покричали, пошли за оружием те, кто ещё сомневался. А на рынке оружия - море. Только деньги плати перевозчикам из Закавказья (наживается кто-то, богатеет сравни Аладдину).
Посвежевшие и отрезвевшие от купания, мужчины сели обсохнуть на солнце. Приятный ветерок овевал охладившиеся тела. Двое чечнят бегали перед домом. Догоняющий, держа за хвост мертвую змею, старался хлестнуть убегающего.
- Вот так игры! Уже забили гадину.
- Дети гор - степные дети.
Женщина взяла у Чамсо куски мяса разделанной овцы и поторопилась в дом.
Никита курил. Жара ему была нипочем. Иван разлегся на крыше бочки, загорая.
- Так ты в РУОПе? - спросил Шило.
- Начальник отдела.
Гусаров рассказал Никите о своих злоключениях.
- Не дай Бог! - оценил Никита. - Я ведь тоже начинал в ОРБ ставропольском. Сразу после омской школы немного в уголовке поработал и взяли в крутую, как казалось, службу. Дома, в селе, считали, что я в Ставрополе экономистом работаю. Вроде волю дали - делай любые оперативные разработки, ищи коррупцию, организованные группы... Такое узнал! А как стал уголовные дела возбуждать - тут и застряло все. Того нельзя, этого не трогать, чуть что - угрозы. Рвал-рвал жопу, а все как вода в эту сухую землю. Женился я на односельчанке - и домой от греха подальше. В свой райотдел перевелся, в БХСС. И тут то же самое. Все кричат: давай результаты! Я и зацепил председателя одного колхоза. Внушили, что нельзя трогать уважаемого. С годик бабушек погонял насчет самогона да счетоводов по поводу приписок. А тут знаешь как - все родня. Все ругают. Меня ж с малолетства эти тетки знают. Надоело. Перевелся в участковые. Милое дело. Сам себе голова. Знай заявления разбирай! Тот украл, того жена выгоняет...
Вдали появилось пыльное облачко - возвращалась "волга".
- Куда ж ты теперь? - спросил Никита.
- В Минводский аэропорт надо. Часам к четырем. Буташев там будет и Нури с контейнером. Подбросишь?
- Надо машину брать. Заглянем в село ко мне и поедем.
Подъехал Агалат, и Чамсо жестом пригласил гостей в дом.
На столе в чашке, величиной с таз дымились огромные галушки с чесноком и луком. К "Столичной" прибавились литровые импортные бутыли. Выпили. Агалат включил телевизор.
Программа новостей сплошь посвящалась событиям в Чечне. Смотрели молча. Разлили, сказали "деркал" и выпили. Только Чамсо изредка цокал языком.
- Совсем плохо на родине стало. Что наделали, а? Пятый год, ты знаешь, Никита, здесь чабаную. Работа есть, деньги платят, никто бакшиш не берет, не то что в Чечне. Дети в школе учатся. Вай, дразнить теперь будут... Русский, чеченец, кумык - все тут спокойно жили, а теперь ни здесь, ни на родине покоя не будет. Зачем только стреляют? Мурат и Коста там. Уехали воевать. Мать ночами стонет, а она у меня беременная, как бы чего не случилось...
- И русским эта война серпом по одному месту. Понавыбирали дураков вот и расхлебываем кашу с кровью.
- Долго воевать будут. Если Аллах от меня отвернется, если что с сыновьями случится, Агалат мстить будет за братьев. А кому? Может, вашим родственникам.
Агалат улыбнулся.
- Не говори, отец, я не глупый уже. Если и отомщу, то настоящим врагам. Зачем войска ввели в Чечню? В России земли мало? Это наши горы, наши скалы и склоны, зачем они вам?
- Мне не нужны. Я от них не разбогатею, а то, что с меня штаны сдерут из-за войны, уже чувствую. Три месяца зарплату задерживали, а тут вдруг заявляют, что теперь и не знают, когда выплатят! Деньги из пушек выстреливают. Все уйдет в ненасытную Чечню. - Шило стал распаляться. - Если б не подсобное хозяйство, сад, огород, курочки, уточки да барашки ваши, чем бы я семью кормил?
- Ладно, Никита, Чамсо тут ни при чем, мы в гостях, - остановил Гусаров его речи.
- И правда. Русские как соберутся, так спорят, пока морду не набьют друг другу. И ты, Чамсо, обрусел тут немного. Нам всем по отдельности делить нечего. А народ против народа воюет.
- Не народ воюет, а те, кто на этом разбогатеет, - ответил чабан. - По телевизору кто-то говорил, что войну начали те, кто имел доход от чеченской нефти, от вольфрама и другой руды всякой, что в наших горах нашли.
Чамсо посмотрел на часы и неожиданно объявил Гусарову:
- Тебе, урус, ехать надо. Не знаю зачем, но торопись.
Он налил по полной стопке.
- Лежала на земле гадюка серая, сосала тихо шкуру, снятую с овцы. Другая подползла и третья. Суслики, что мимо пробегали, радовались сытости гадюк. Но шкура высохла на солнце, расползлися гады, стали зверьков ловить, глотать. Взмолились суслики, чтоб снова чабан овцу зарезал. В добрый путь!
- Ничего не понял, а хорошо сказал. Первый раз нормального чеченца встретил. Твое здоровье, Чамсо-чабан! - Иван был во хмелю.
Никита повел мотоцикл по степи с эскортом чабанских собак.
До Еврейской Балки доехали с песнями. У белого обелиска Шило остановился.
- В село не повезу. Возможно, вас ищут, и если там будут сыскари, мне придется вас сдать и получать медаль за задержание особо опасных. Спуститесь вниз, чтобы никто не увидел, и ждите, я за машиной и обратно.
Участковый уехал. Гусаров подошел к памятнику.
"В память о евреях Ставрополья, расстрелянных фашистскими оккупантами в годы Великой Отечественной войны", - прочитал он.
- Ну и местечко выбрали! - чертыхнулся Иван.
- Они всегда устраивали массовые расстрелы в оврагах. На твоей батькивщине - Бабий Яр...
- Да нет, мы выбрали. То кладбище, то яма с дохлятиной, то место расстрела!
Спустились вниз, присели на травянистом местечке, "полечились", занюхав полынью, и растянулись отдохнуть.
- На чьей-то крови лежим... - Гусаров закрыл глаза. - Какой тут крик и стон стоял!..
...О Аллах, зачем ты мне столько отмерил земной и мучительной жизни?! Стар я уже, и заполнено сердце мое до краев человеческой болью. Но снова и снова я вынужден видеть противные разуму эти деяния человекоподобных. Пусть будет Кади молодым, осененным великою мудростью и благословленным тобой! Иль силы прибавь ослабевшему сердцу, как тяжко пробиться сквозь твердь этих злых оболочек к безумному разуму!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46