Мне кажется, что самое главное вы поручили мне. Я все выполнил, правда, еще не изложил в письменном виде.
Карличек и раньше уклонялся от всяких письменных рапортов, он ничуть не изменился. Порой он кажется мне шустрым, бойким щенком, который мчится прямо в воду, думая, что это твердая почва.
– Речь идет о ключах, не так ли? – пытаюсь угадать я.
– Да, о ключах, – подтверждает он и вытаскивает их из кармана.
– С ключами пани Трояновой все в порядке, – показывает он связку ключей поменьше. – Этот – от ее квартиры, этот – от дома, вот от почтового ящика.
И ключи Йозефа Трояна оказались в порядке.
– А вот ключ Галика от квартиры, – продолжает Карличек с непривычной для него медлительностью, – дальше идет ключ от письменного стола. Стол при взрыве был поврежден и почти целиком сгорел. Это изложено в протоколе. В столе была уйма бумаг. Пока мы нашли лишь клочки какого-то ценника электроприборов, заметки, относящиеся к работе в институте, обычные документы и несколько тысяч серии «С-Е».
Карличек выжидательно смотрит на меня.
– Продолжайте, – говорю я.
– Как вам угодно. Эта серия «С-Е» весьма подозрительна. Кроме того, по-моему, Йозеф Троян и Роман Галик отлично знали друг друга и Троян, который жил только благодаря инъекциям инсулина, использовал близость Галика со своей женой. Вся тройка принадлежала к одной и той же банде. Положение Трояна было таково, что он готов был пойти на все, чтобы достать деньги. Он ведь, собственно, не жил, а прозябал и, думаю, обвинял в этом новое общество. С этими купюрами он наделал много глупостей, и его убрали. Как убрали в свое время Войтиржа со Шрамеком. О сержанте Вране и той девушке с 286-го километра я уж не говорю. Они собирались в дальнейшем устранить и Ленка. А пока что отправили на тот свет Троянову и Галика. Некто избавляется от всех по очереди. И если убраны еще не все, то убийства будут продолжаться, поэтому мы должны быть начеку. Кто-то не желает делиться с остальными. Самая губительная страсть – это страсть к деньгам. И если ею заболевают, преступление следует за преступлением. Я вовсе не собираюсь читать лекцию на моральную тему. А просто хочу сказать, что вдохновителем всего происходящего является некая темная личность. О банде в целом говорить уже не приходится. Сами деньги и истребили ее. Мы должны разыскать эту бестию. У нас есть кое-какой словесный портрет этого типа, сделанный пассажирами автобуса, есть следы у мусорных ящиков, его видели в больнице, к тому же он опытный химик… Значит, будем искать химика, живущего не по средствам, борода которого не слишком бросается в глаза, если он покрасит ее в черный цвет.
Строя свои фантастические гипотезы, Карличек разошелся вовсю. В эту минуту его наверняка уже не волновали мысли о Гелене Дворской.
– Вы правы, Карличек, – заверяю я его, – но закончите, пожалуйста, свой рассказ об этих ключах.
– Как вам угодно, – повторяет он. – Так вот, в квартире Галика ничего не обнаружили. Никаких частей от адской машины. Бумагу, дерево и материю уничтожили огонь и вода. Есть, правда, интересная деталь. У Галика была большая мраморная пепельница, при взрыве влетевшая в застекленный бар. Она оказалась полна окурков. Галик не был заядлым курильщиком и курил другой сорт сигарет. Вот еще один след. Черный турист-химик был, напротив, завзятым курильщиком и любил дорогие сигареты.
– Я это отмечу, Карличек, но доскажите все же о ключах.
– Как вам угодно, – уже в третий раз говорит Карличек и наконец переходит к делу. – Вот эти два ключа от рабочего стола Галика в институте и от его шкафчика. Был тут еще один ключ от шкафчика с опасными веществами, но его мы отдали в институт, а то там уже пришли в отчаяние. Вы не возражаете?
– Пока нет.
– Еще один ключ от подъезда дома. А этот маленький, с зубчиками с обеих сторон, от какого-то висячего замка. Но пока что такого замка мы не обнаружили. Бывает, правда, и так, что замок теряется, а ключ остается в связке лет на десять. Но здесь есть еще один ключ, вот он, восьми сантиметров в длину, и глупо держать его в связке, если в нем не нуждаются. Ключ довольно старинный, дверей к нему пока мы не подобрали.
Я вынимаю из связки эти два странных ключа.
– Возможно, мы кое-что о них узнаем, – говорю я.
Разыскиваю Трепинского. Он занимается операцией с манекенами. Алоиз Троужил не помнил точной даты, когда он передал Галику манекены. Такси было не государственным, а частным, имело соответствующий знак на переднем стекле.
– Если у вас, Карличек, есть немного времени, – говорю я, – то подождите. Через час таксист будет здесь.
– Товарищ лейтенант сказал, что я могу оставаться в вашем распоряжении, – отвечает он мне, снова переходя на официальный тон.
– Отлично! Значит, потом отправимся ужинать!
Но он медлит с ответом.
– Или вы уже поужинали? – Я строго смотрю на него.
– Еще нет, но…
– Тогда никаких возражений. Поужинаете со мной.
Карличек смотрит на меня уже не так упрямо и наконец окончательно сдается:
– Будет исполнено.
Я прошу Трепинского разыскать меня, как только он узнает что-нибудь о таксисте. И мы с Карличеком отправляемся ужинать.
Мы сидим за столиком в ресторане и беседуем только на вольные темы. Мне удается немного расшевелить Карличека. Он рассказывает мне, что живет с матерью, родственников у него нет; сначала он хотел стать музыкантом, и мать пришла в отчаяние, а когда он выбрал свою нынешнюю профессию, то она уже просто не знала, что и делать. Словом, развлекаемся как можем. Карличек пока еще не стал прежним, но понемногу приходит в себя.
Мы уже собирались уходить, когда меня позвали к телефону.
– Мы нашли шофера, – докладывает Трепинский.
– Я должен тотчас с ним поговорить.
– Можно. Сейчас он дома. Его такси – категории «Б». А эти такси сегодня не работают.
– Иду в управление. Доставьте его туда. Предупредите, что мы его задержим на час, а то и на два. Возьмите машину.
Мы с Карличеком выходим. Трепинский подъезжает на машине, которую сам ведет, как раз в ту минуту, когда я вхожу с Карличеком в здание управления. Рядом с Трепинским спокойно восседает человек лет пятидесяти, с седыми усиками под добродушно висящим носом.
– Слава богу, – восклицает он, – хоть разок человека повозят! За все тридцать лет я не ездил на машине с таким удовольствием. Но, право слово, я не знал, что мне делать с руками и ногами. Правая рука у меня до сих пор побаливает. Как только увижу женщину, сразу хочется тормозить.
У этого человека веселые глаза, с любопытством смотрящие на мир.
– Эти куклы? – охотно откликается он на мой вопрос – Как не помнить! Уж я-то возил всяких, но никто не сидел у меня за спиной так важно, словно какая-то делегация.
– Куда вы их отвезли?
– Куда-то на Высочаны. Постараюсь вспомнить точнее. Этот тип мне показывал дорогу. Где-то на окраине.
Я бы сам ни за что туда не поехал. Гиблое место. Там человека запросто пырнут ножом в спину. Когда мы наконец остановились, я и говорю, дескать, пусть эти куклы вылезают сами или я их вытащу, только если приплатите, но этот тип вытащил свой паноптикум сам. Правда, скрягой он не был. На чай мне подкинул неплохо.
– Он вернулся с вами обратно?
– Нет. Говорил, что недурно проведет время и здесь. Куклы поставил к стенке, а я поскорее убрался. Может тут что-то нечисто, но главное, что вы узнали об этом.
– Что вы скажете, если мы заглянем туда вместе?
– Сейчас? Почему бы и нет? Правда, моя старуха немного похудеет от страха, но ничего, а то слишком она толста. Но ведь темновато уже. Днем бы я скорее нашел… Ну да ладно… Постараюсь.
И мы отправляемся. Трепинский сидит за рулем, таксист рядом с ним. Карличек и я садимся сзади.
Едем на Высочаны. Основная трасса, ведущая туда, хорошо освещена. Она постепенно превращается в современную магистраль. Между рядами домов справа пустыри, ждущие застройки. Широкая, полная жизни магистраль с левой стороны пока тоже пустынна. В темноте притаились редкие домишки, свет туда почти не доходит. Местами еще настоящая чащоба, кустарник словно сопротивляется растущему городу. Сюда нам и надо повернуть.
– Теперь поезжайте помедленнее, – просит таксист, – чтобы мне признать… Стойте, сдается, это здесь, – говорит он через минуту.
Трепинский, слушаясь его, резко поворачивает влево. Переезжает трамвайные пути и попадает на немощеную, идущую под уклон дорогу. Включаем фары. Спуск не очень длинный и пологий. Мы проезжаем два ряда разномастных старых домов, и вскоре справа от нас остаются только засохшие ромашки, а слева – пустырь. Дорога сворачивает к высокому заросшему склону.
– Стоп! – делает знак таксист. – Не здесь. Здесь, может, тащился Наполеон, но никак не эти две куклы. Я проезжал мостик через ручей, а тут им и не пахнет. И дома мне кажутся незнакомыми. Вот сюда, спуститесь пониже, – поучает он Трепинского.
Трепинский довольно ловко выруливает на узкой дороге. И через минуту мы снова на главной трассе. Метров через сто таксист, видимо возбужденный поисками, громко кричит:
– Стоп! Видите направо тот домишко? Точно там! Перед ним где-то должен быть поворот. Немного влево. Осторожнее, здесь ходит трамвай! У этого чудища немалая скорость, но он надеется на свой грохот.
Мы снова спускаемся, сворачиваем резко влево на немощеную дорогу. На этот раз нас с обеих сторон обступает кустарник. Мелькают два двухэтажных дома с освещенными окнами. На другой стороне – лужайка со скудной растительностью. Вскоре дорога под тупым углом поворачивает направо и бежит параллельно каменистому склону, который кое-где порос травой. Высоко по гребню холма медленно идет поезд. Летят искры. Слева и справа дорогу обрамляют деревья. Паровозные огни бросают теплый свет на зеленую листву. Мы все больше удаляемся от главной магистрали. Город еще не зачадил эту местность. Но она уже не пустынна. То тут, то там виднеется домик или какое-нибудь строение. В одном месте мы даже проехали мимо гостиницы. Людей попадается по дороге мало. Их на миг вырывают из плотной тьмы фары нашего автомобиля.
– Сейчас будем на месте! – обещает таксист.
Теперь уже по-настоящему темно и безлюдно. Мы приближаемся к тому месту, где дорога пересекает широкую поляну. Дальше она снова суживается, переходя в густую липовую аллею, но таксист просит остановиться именно здесь.
Мы выходим. Насколько можно судить при ярком свете фар и наших фонариков, мы в чудесном уголке, наверняка неизвестном многим пражанам. Налево купа высоких ветвистых деревьев. Густым пышным ковром легла трава до самой березовой рощицы. В центре – площадка, покрытая, словно в саду, красновато-желтым песком. Образующие арку кроны лип наполняют воздух пряным ароматом.
– Точно, здесь, – говорит таксист. – Но тогда мы проехали еще немного вправо. Идемте. В темноте вряд ли тут проедешь на машине. Ага! Смотрите!
Лучи наших ручных фонариков падают на заросшую дорогу. Она ведет к низким воротам с каменной оградой. Вернее, к дыре с жалкими остатками ворот. Когда-то они были решетчатыми. Над воротами до сих пор висит проволочная сетка с дугообразной надписью: «Э. А. Рат».
– Вот здесь я и высадил все общество, – показывает таксист.
Я отсылаю его обратно к машине вместе с Трепинским. Карличек вооружается фонариком Трепинского.
Мы проходим через дыру в ограде. И попадаем в просторный двор, грубо замощенный булыжником и проросший густой травой. Без фонариков тут ничего не увидишь, сплошная тьма. А наша машина с зажженными фарами стоит на дороге. Слева, недалеко от ворот, виднеется какое-то узкое двухэтажное строение с наполовину облупившейся розоватой штукатуркой и кое-где выпавшими кирпичами. К двери ведут восемь ступенек, обрамленных каменными перилами. Стиль пятидесятилетней давности. Узкие окна почти все без стекол.
Вероятно, это и есть вилла Э.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Карличек и раньше уклонялся от всяких письменных рапортов, он ничуть не изменился. Порой он кажется мне шустрым, бойким щенком, который мчится прямо в воду, думая, что это твердая почва.
– Речь идет о ключах, не так ли? – пытаюсь угадать я.
– Да, о ключах, – подтверждает он и вытаскивает их из кармана.
– С ключами пани Трояновой все в порядке, – показывает он связку ключей поменьше. – Этот – от ее квартиры, этот – от дома, вот от почтового ящика.
И ключи Йозефа Трояна оказались в порядке.
– А вот ключ Галика от квартиры, – продолжает Карличек с непривычной для него медлительностью, – дальше идет ключ от письменного стола. Стол при взрыве был поврежден и почти целиком сгорел. Это изложено в протоколе. В столе была уйма бумаг. Пока мы нашли лишь клочки какого-то ценника электроприборов, заметки, относящиеся к работе в институте, обычные документы и несколько тысяч серии «С-Е».
Карличек выжидательно смотрит на меня.
– Продолжайте, – говорю я.
– Как вам угодно. Эта серия «С-Е» весьма подозрительна. Кроме того, по-моему, Йозеф Троян и Роман Галик отлично знали друг друга и Троян, который жил только благодаря инъекциям инсулина, использовал близость Галика со своей женой. Вся тройка принадлежала к одной и той же банде. Положение Трояна было таково, что он готов был пойти на все, чтобы достать деньги. Он ведь, собственно, не жил, а прозябал и, думаю, обвинял в этом новое общество. С этими купюрами он наделал много глупостей, и его убрали. Как убрали в свое время Войтиржа со Шрамеком. О сержанте Вране и той девушке с 286-го километра я уж не говорю. Они собирались в дальнейшем устранить и Ленка. А пока что отправили на тот свет Троянову и Галика. Некто избавляется от всех по очереди. И если убраны еще не все, то убийства будут продолжаться, поэтому мы должны быть начеку. Кто-то не желает делиться с остальными. Самая губительная страсть – это страсть к деньгам. И если ею заболевают, преступление следует за преступлением. Я вовсе не собираюсь читать лекцию на моральную тему. А просто хочу сказать, что вдохновителем всего происходящего является некая темная личность. О банде в целом говорить уже не приходится. Сами деньги и истребили ее. Мы должны разыскать эту бестию. У нас есть кое-какой словесный портрет этого типа, сделанный пассажирами автобуса, есть следы у мусорных ящиков, его видели в больнице, к тому же он опытный химик… Значит, будем искать химика, живущего не по средствам, борода которого не слишком бросается в глаза, если он покрасит ее в черный цвет.
Строя свои фантастические гипотезы, Карличек разошелся вовсю. В эту минуту его наверняка уже не волновали мысли о Гелене Дворской.
– Вы правы, Карличек, – заверяю я его, – но закончите, пожалуйста, свой рассказ об этих ключах.
– Как вам угодно, – повторяет он. – Так вот, в квартире Галика ничего не обнаружили. Никаких частей от адской машины. Бумагу, дерево и материю уничтожили огонь и вода. Есть, правда, интересная деталь. У Галика была большая мраморная пепельница, при взрыве влетевшая в застекленный бар. Она оказалась полна окурков. Галик не был заядлым курильщиком и курил другой сорт сигарет. Вот еще один след. Черный турист-химик был, напротив, завзятым курильщиком и любил дорогие сигареты.
– Я это отмечу, Карличек, но доскажите все же о ключах.
– Как вам угодно, – уже в третий раз говорит Карличек и наконец переходит к делу. – Вот эти два ключа от рабочего стола Галика в институте и от его шкафчика. Был тут еще один ключ от шкафчика с опасными веществами, но его мы отдали в институт, а то там уже пришли в отчаяние. Вы не возражаете?
– Пока нет.
– Еще один ключ от подъезда дома. А этот маленький, с зубчиками с обеих сторон, от какого-то висячего замка. Но пока что такого замка мы не обнаружили. Бывает, правда, и так, что замок теряется, а ключ остается в связке лет на десять. Но здесь есть еще один ключ, вот он, восьми сантиметров в длину, и глупо держать его в связке, если в нем не нуждаются. Ключ довольно старинный, дверей к нему пока мы не подобрали.
Я вынимаю из связки эти два странных ключа.
– Возможно, мы кое-что о них узнаем, – говорю я.
Разыскиваю Трепинского. Он занимается операцией с манекенами. Алоиз Троужил не помнил точной даты, когда он передал Галику манекены. Такси было не государственным, а частным, имело соответствующий знак на переднем стекле.
– Если у вас, Карличек, есть немного времени, – говорю я, – то подождите. Через час таксист будет здесь.
– Товарищ лейтенант сказал, что я могу оставаться в вашем распоряжении, – отвечает он мне, снова переходя на официальный тон.
– Отлично! Значит, потом отправимся ужинать!
Но он медлит с ответом.
– Или вы уже поужинали? – Я строго смотрю на него.
– Еще нет, но…
– Тогда никаких возражений. Поужинаете со мной.
Карличек смотрит на меня уже не так упрямо и наконец окончательно сдается:
– Будет исполнено.
Я прошу Трепинского разыскать меня, как только он узнает что-нибудь о таксисте. И мы с Карличеком отправляемся ужинать.
Мы сидим за столиком в ресторане и беседуем только на вольные темы. Мне удается немного расшевелить Карличека. Он рассказывает мне, что живет с матерью, родственников у него нет; сначала он хотел стать музыкантом, и мать пришла в отчаяние, а когда он выбрал свою нынешнюю профессию, то она уже просто не знала, что и делать. Словом, развлекаемся как можем. Карличек пока еще не стал прежним, но понемногу приходит в себя.
Мы уже собирались уходить, когда меня позвали к телефону.
– Мы нашли шофера, – докладывает Трепинский.
– Я должен тотчас с ним поговорить.
– Можно. Сейчас он дома. Его такси – категории «Б». А эти такси сегодня не работают.
– Иду в управление. Доставьте его туда. Предупредите, что мы его задержим на час, а то и на два. Возьмите машину.
Мы с Карличеком выходим. Трепинский подъезжает на машине, которую сам ведет, как раз в ту минуту, когда я вхожу с Карличеком в здание управления. Рядом с Трепинским спокойно восседает человек лет пятидесяти, с седыми усиками под добродушно висящим носом.
– Слава богу, – восклицает он, – хоть разок человека повозят! За все тридцать лет я не ездил на машине с таким удовольствием. Но, право слово, я не знал, что мне делать с руками и ногами. Правая рука у меня до сих пор побаливает. Как только увижу женщину, сразу хочется тормозить.
У этого человека веселые глаза, с любопытством смотрящие на мир.
– Эти куклы? – охотно откликается он на мой вопрос – Как не помнить! Уж я-то возил всяких, но никто не сидел у меня за спиной так важно, словно какая-то делегация.
– Куда вы их отвезли?
– Куда-то на Высочаны. Постараюсь вспомнить точнее. Этот тип мне показывал дорогу. Где-то на окраине.
Я бы сам ни за что туда не поехал. Гиблое место. Там человека запросто пырнут ножом в спину. Когда мы наконец остановились, я и говорю, дескать, пусть эти куклы вылезают сами или я их вытащу, только если приплатите, но этот тип вытащил свой паноптикум сам. Правда, скрягой он не был. На чай мне подкинул неплохо.
– Он вернулся с вами обратно?
– Нет. Говорил, что недурно проведет время и здесь. Куклы поставил к стенке, а я поскорее убрался. Может тут что-то нечисто, но главное, что вы узнали об этом.
– Что вы скажете, если мы заглянем туда вместе?
– Сейчас? Почему бы и нет? Правда, моя старуха немного похудеет от страха, но ничего, а то слишком она толста. Но ведь темновато уже. Днем бы я скорее нашел… Ну да ладно… Постараюсь.
И мы отправляемся. Трепинский сидит за рулем, таксист рядом с ним. Карличек и я садимся сзади.
Едем на Высочаны. Основная трасса, ведущая туда, хорошо освещена. Она постепенно превращается в современную магистраль. Между рядами домов справа пустыри, ждущие застройки. Широкая, полная жизни магистраль с левой стороны пока тоже пустынна. В темноте притаились редкие домишки, свет туда почти не доходит. Местами еще настоящая чащоба, кустарник словно сопротивляется растущему городу. Сюда нам и надо повернуть.
– Теперь поезжайте помедленнее, – просит таксист, – чтобы мне признать… Стойте, сдается, это здесь, – говорит он через минуту.
Трепинский, слушаясь его, резко поворачивает влево. Переезжает трамвайные пути и попадает на немощеную, идущую под уклон дорогу. Включаем фары. Спуск не очень длинный и пологий. Мы проезжаем два ряда разномастных старых домов, и вскоре справа от нас остаются только засохшие ромашки, а слева – пустырь. Дорога сворачивает к высокому заросшему склону.
– Стоп! – делает знак таксист. – Не здесь. Здесь, может, тащился Наполеон, но никак не эти две куклы. Я проезжал мостик через ручей, а тут им и не пахнет. И дома мне кажутся незнакомыми. Вот сюда, спуститесь пониже, – поучает он Трепинского.
Трепинский довольно ловко выруливает на узкой дороге. И через минуту мы снова на главной трассе. Метров через сто таксист, видимо возбужденный поисками, громко кричит:
– Стоп! Видите направо тот домишко? Точно там! Перед ним где-то должен быть поворот. Немного влево. Осторожнее, здесь ходит трамвай! У этого чудища немалая скорость, но он надеется на свой грохот.
Мы снова спускаемся, сворачиваем резко влево на немощеную дорогу. На этот раз нас с обеих сторон обступает кустарник. Мелькают два двухэтажных дома с освещенными окнами. На другой стороне – лужайка со скудной растительностью. Вскоре дорога под тупым углом поворачивает направо и бежит параллельно каменистому склону, который кое-где порос травой. Высоко по гребню холма медленно идет поезд. Летят искры. Слева и справа дорогу обрамляют деревья. Паровозные огни бросают теплый свет на зеленую листву. Мы все больше удаляемся от главной магистрали. Город еще не зачадил эту местность. Но она уже не пустынна. То тут, то там виднеется домик или какое-нибудь строение. В одном месте мы даже проехали мимо гостиницы. Людей попадается по дороге мало. Их на миг вырывают из плотной тьмы фары нашего автомобиля.
– Сейчас будем на месте! – обещает таксист.
Теперь уже по-настоящему темно и безлюдно. Мы приближаемся к тому месту, где дорога пересекает широкую поляну. Дальше она снова суживается, переходя в густую липовую аллею, но таксист просит остановиться именно здесь.
Мы выходим. Насколько можно судить при ярком свете фар и наших фонариков, мы в чудесном уголке, наверняка неизвестном многим пражанам. Налево купа высоких ветвистых деревьев. Густым пышным ковром легла трава до самой березовой рощицы. В центре – площадка, покрытая, словно в саду, красновато-желтым песком. Образующие арку кроны лип наполняют воздух пряным ароматом.
– Точно, здесь, – говорит таксист. – Но тогда мы проехали еще немного вправо. Идемте. В темноте вряд ли тут проедешь на машине. Ага! Смотрите!
Лучи наших ручных фонариков падают на заросшую дорогу. Она ведет к низким воротам с каменной оградой. Вернее, к дыре с жалкими остатками ворот. Когда-то они были решетчатыми. Над воротами до сих пор висит проволочная сетка с дугообразной надписью: «Э. А. Рат».
– Вот здесь я и высадил все общество, – показывает таксист.
Я отсылаю его обратно к машине вместе с Трепинским. Карличек вооружается фонариком Трепинского.
Мы проходим через дыру в ограде. И попадаем в просторный двор, грубо замощенный булыжником и проросший густой травой. Без фонариков тут ничего не увидишь, сплошная тьма. А наша машина с зажженными фарами стоит на дороге. Слева, недалеко от ворот, виднеется какое-то узкое двухэтажное строение с наполовину облупившейся розоватой штукатуркой и кое-где выпавшими кирпичами. К двери ведут восемь ступенек, обрамленных каменными перилами. Стиль пятидесятилетней давности. Узкие окна почти все без стекол.
Вероятно, это и есть вилла Э.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37