Тойер, для которого, хотя он вновь обрел способность прилично водить машину, задний ход был немыслимым маневром, молча покачал головой. Тракторист залез в кабину и недовольно пробурчал:
— Чего удивляться, что Плазма обводит таких вот полицейских вокруг пальца.
В конце концов он все-таки добрался до Хорнунг. С пустым желудком и нечистой совестью. Цветы не принес и на этот раз. Позвонил в домофон, она тут же открыла. Дверь квартиры была лишь прикрыта. Тойер в отчаянии уставился на дверную ручку, словно надеялся с ее помощью завести механизм, который сделал бы его сытым, ни в чем не повинным и любезным.
Хорнунг стояла у окна и глядела на вечернее небо. Снизу доносились голоса играющих детей. Птицы своим пением возвещали о конце дня, в небе кружил маленький самолет. Может, искал маленький небоскреб?
— С меня довольно, Тойер, — сказала она тихо. — Я больше ничего не хочу.
Комиссар хотел подойти к ней, но она, даже не оборачиваясь, махнула рукой.
— Как ты теперь представляешь себе наши отношения? — спросил он, постаравшись, чтобы это прозвучало как можно глупей.
Хорнунг повернулась. Конечно, глаза у нее были на мокром месте. Неужели он ожидал, что у них произойдет нечто вроде расторжения делового контракта? Для этого его надо было как минимум заключить.
— Я представляю себе это так… — Она подошла к стеклянному столику. Сыщик внезапно испугался, что сейчас полетят осколки, но она лишь достала сигарету, закурила и с подчеркнутой небрежностью присела на софу.
— Я представляю себе это так… Присядь… — Он подчинился. — Тебе шестой десяток, и вдруг ты захомутал молодую экзотку. Мне почти столько же, сколько тебе, и на меня уже не глядит ни один молодой экзот. Ты гордишься своей победой и снова помолодел. Я опозорена и постарела еще больше. Максимум через десять лет твоя турецкая зазноба будет сыта твоими заверениями, что, мол, твое сердце принадлежит ей, пусть только подождет… Тем не менее десять лет в нашем возрасте — это последние сладкие годочки перед старостью. Так что прими, Тойер, мои поздравления и передай их твоей милашке. Как же она ухитрилась прыгнуть к тебе на колени? Номер с рыданиями?
— У нее случился приступ астмы.
Хорнунг расхохоталась громко и фальшиво.
Тойер было испугался, что начнется истерика, но тут же увидел, что это вполне нормальная ненависть.
— Приступ астмы, проклятье! Что ж, недурно, в конце концов. Вот у меня нет никакой такой красивой и современной болезни. Разве что за все годы климакса так и не прекратилась мазня. Что же тогда делать старой перечнице? Терпеливо ждать, ведь все-таки у нее кто-то есть… да, все-таки иногда он бывает таким хорошим… да-да, вчера он даже был страстным… конечно, мы ведь уже не молоденькие… Все отлично. Но терпение кончается, рано или поздно все кончается, даже терпение стареющей бабы. — Она влепила Тойеру пару пощечин (он уже начал к ним привыкать) и зарыдала. Комиссар долго сидел. Почти стемнело. Потом встал и пошел, не говоря ни слова. На улице он споткнулся об одинокий трехколесный велосипед и мощным пинком отправил его в кусты.
— Эй, козел, — проревел кто-то за его спиной. Тойер обернулся. На балконе второго этажа стоял устрашающего вида папаша в пестром тренировочном костюме, придававшем ему сходство с попугаем, и грозно сжимал пивную бутылку.
— Лисапед моей дочки чем тебе помешал? В харю хошь? В харю?
— А ты выйди сюда, вонючка, — зарычал в ответ полицейский. — Иди, я тебе ребра пересчитаю.
— Ща поглядим, кто кому, — последовал суровый ответ, и мужик исчез. Тойер бросился к машине и дрожащей рукой завел мотор. В зеркале заднего вида показался его собеседник. Он делал непристойные жесты. Четверг, 23 мая 2002 года. Теперь Тойер был один.
Он бесцельно колесил по городу. Потом оставил машину возле Театральной площади и быстрым шагом двинулся по Главной улице. Если его увидят, он как-нибудь выкрутится, скажет, к примеру, что врач прописал ему прогулки как средство от мигрени или что-нибудь в этом роде, но его никто не окликнул и не заметил, вот и он — вполне справедливо — тоже никого не замечал…
Он шел и прикидывал, не напиться ли ему, — ведь теплый вечер, крах на любовном фронте. Вот только настоящей потребности в выпивке как-то не испытывал. Он был сыт по горло. Сыт всякой ерундой. Неудачи, случайная связь, потеря любовницы и все такое. Он замедлил шаг.
На Карлсплац он свернул налево, к замку, и не потому, что хотел действительно вскарабкаться наверх. Это было нечто вроде долга для каждого гейдельбержца, когда у него на душе скребли кошки. Да, это был его долг, ведь теперь он… ну… романтический герой, что ли?
Кряхтя и потея, он одолел подъем и двинулся дальше. Обычно его словно магнитом притягивали руины замка, но сегодня он искал нетронутые места в парке, в мире, во Вселенной.
Вот он оказался перед Элизабетентор, маленькой триумфальной аркой, построенной в 1615 году в честь возлюбленной Фридриха V. Говорят, за одну ночь. От кого он это знал? От той же Хорнунг — эта мысль пронзила его. Он отчаянно вцепился в другое свое воспоминание, снова вытащил его в центр сознания, как теленка на веревке, и это ему даже удалось: он глядел на многочисленные изображения рога изобилия и цветочных букетов, и перед ним возник призрак давно сгинувшего ренессансного сада. Вокруг скакали фавны и наяды, среди них Ильдирим, босая, в желтом платье. В душе сыщика расцвело лето.
Потом он все-таки решил «пропустить кружечку» и для претворения в жизнь этого в корне неверного решения разумно выбрал винный погребок «Виттер».
Хозяйка, старая, согбенная особа, открывала свое заведение далеко не каждый вечер. В каком музее не бывает выходных? В погребке все хозяйство велось так, как запомнилось Тойеру еще с детства. Скатерти, шторы, иногда даже звучали старые магнитофонные записи давно забытых радиопрограмм. В смысле кулинарии старая дама, мягко говоря, также отличалась изрядным консерватизмом. Меню включало горячие колбаски, бутерброды с сыром, соленые палочки с тмином, вина из Южной Германии, минералку, «Нескафе», а для самых ненормальных — бутылочное пиво. Тойер, потягивая его, размышлял, найдется ли на свете человек, который задумал бы причинить зло этой приветливой старушке, и пришел к печальному выводу: наверняка такой урод найдется, ведь зло присутствует всегда и везде. Пиво закончилось. Сыщик взялся за вино «Троллингер» и соленые палочки с тмином. Он сидел, привалившись тяжелым телом к деревянной обшивке. Жизнь уже казалась ему простой, рай был рядом, все налаживалось. А Земля, конечно же, не шар, а диск.
Он заплатил и двинулся назад, к Бисмаркплац, но не свернул на Нойенгейм, а упрямо потопал по Берггеймерштрассе, взяв курс на свою контору, и все-таки не туда — работа подождет. Наконец он остановился у подъезда, где жила Ильдирим, и позвонил. Лишь тут он посмотрел на часы. Начало двенадцатого. Щелкнул замок.
По лестнице он почти взлетел. Очевидно, он вытащил Ильдирим из постели, но она все равно улыбалась. Он едва не заорал во всю глотку от переполнявшей его радости. Это чувство было таким непривычным, что в груди что-то заболело. Присмотревшись, он обнаружил, что на ней длинная майка, и больше ничего. Когда же она повернулась и пошла впереди него по прихожей, он разглядел еще голубые трусики. Почему-то это его успокоило, он едва не пробормотал бессмысленное «Ничего страшного!».
— Пойдем на кухню, — шепнула она. — Бабетта спит в моей комнате.
Он кивнул. Что ему, собственно, тут понадобилось? На кухне он ее поцеловал. Вот что, оказывается. Отчасти это.
— Ой! — воскликнула она. — Минутку. — Она достала из кладовки бутылку испанского бренди, сделала большой глоток и поцеловала Тойера ради эксперимента с открытыми глазами. Глотнула еще чуть-чуть, снова поцеловала и сказала: — Теперь нормально.
«От меня разит перегаром», — смущенно сообразил он, но она ласково потерлась носом о его нос.
— В гостиную я тоже не могу тебя пригласить. Представь себе, сегодня днем приехал в гости мой брат. Я не помню, когда мы с ним виделись в последний раз. У него дискотека во Фрейбурге…
— Твой брат? — Несмотря на охватившее его желание, Тойер испугался. Он побаивался турецких братьев, хотя и был полицейским.
Вероятно, испуг отразился на его лице, потому что Ильдирим засмеялась.
— Я пасаву маего бррата, он паккашет тэпе, так и знай! — Интересно, что у нее не получался турецкий акцент. — Тойер, у него хип-хоп ангар, он давно оглох от шума. Я могу тут трахаться с восьмью мужиками сразу, и он даже не проснется. — Тойер представил себе восьмерых голых германцев стандарта СС, оказывающих определенные услуги его… А кто она, собственно, ему? Но в любом случае картина ему не понравилась. Ильдирим потянула его вниз, чтобы он лег на пол, прямо между ее раздвинутых ног.
— Если он проснется, что ты скажешь?
— Доброе утро — вот что скажу. Да и поздно читать мне мораль, а при том, что этот крысеныш когда-то утащил мой дневник, и вовсе нелепо. Тойер, он дрыхнет без задних ног, дома у него ремонт, работают мастера, по ночам он торчит на своей дискотеке, а днем не может уснуть. Про родственные чувства к сестре он вспомнил от недосыпа.
— Кто же теперь занимается дискотекой? — вежливо поинтересовался подвыпивший сыщик, хотя ему было совершенно безразлично.
— Откуда я знаю? — ответила Ильдирим и стала расстегивать его рубашку. — Кто-нибудь из его помощников… не знаю… У тебя еще есть вопросы? Или займемся делом?
— Ну… ах да… Да, конечно. У меня нет с собой презерватива.
— Я не инфицирована СПИДом. Господин Тойер, я не боюсь заразиться, так как ни с кем не сплю. А ты?
— Я тоже не болен… — Хорнунг проверилась год назад, после своего грехопадения с приезжим искусствоведом, и Тойер по своей моногамии (в которой не стал признаваться) включил и себя в этот результат. Он только сказал: — Я точно знаю. — После чего они занялись любовью, довольно страстно.
В четыре утра комиссар пошел домой. Лишь теперь голод снова дал о себе знать. Тойер поискал в холодильнике хоть что-нибудь, оплаченное уже евро, а не марками, и утолил свой жестокий голод двумя пачками картофельных чипсов. Потом, не умываясь, рухнул на постель, сумев в последний момент поставить будильник. Его автомобиль так и остался возле Театральной площади, он заберет его перед работой. В остальном вчерашнюю диету предстояло продолжить по финансовым причинам.
11
На службу Тойер явился в начале девятого. Ввиду серьезности ситуации это время нельзя было назвать очень ранним. Так что он не удивился, увидев в кабинете всех своих ребят. Немалое время перед этим он потратил, чтобы уговорить коллегу из дорожной полиции не выписывать штрафную квитанцию. И теперь без восторга взирал на тщедушного Момзена, который, очевидно, вел совещание, заняв его стул.
— Ах, наш больной. До того тяжелый, что не отвечал на звонки по мобильнику и не брал трубку дома. Так-так.
— Доброе утро, господин прокурор.
— Наидобрейшее. Присаживайтесь. — Неловким при всей своей наглости жестом Момзен показал гаупткомиссару на единственный незанятый стул, обычно предназначавшийся для посетителей.
Демонстративно глядя мимо него, Тойер справился у Лейдига:
— Что там у вас нового?
— Вчера мы ездили на виллу. Много лет она пустует, так давно, что соседи уже не связывают ее с семьей Гросройте. Но там была его берлога.
— Значит, когда мы с Ильдирим его видели, он шел домой. Вероятно, переплыл Неккар… так что же, вы его поймали?
— Нет, — Хафнер сокрушенно и смиренно помотал головой, словно бывалый охотник, видавший всякое. — Мы обнаружили лишь кое-какие следы в подвале. К примеру, вот это. — Он бросил на стол стопку записных книжек. Тойер открыл наугад одну из них. Там оказались тексты, написанные печатными буквами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45