— Нет, тут вообще никто не убирает, — сказал он. — Но ведь за собой слепые умеют ухаживать?
— Я вообще не вижу в этом необходимости… — возмущенно возразил Эрвин. Хафнер глупо и бестактно заржал, но Эрвин не обратил внимания на его оскорбительный смех и несколько раз мазнул по прилавку грязной тряпкой. — Я хозяин этого бара. Я заправляю тут делами. Не мое дело — махать веником.
— Итак, отвечаю на ваш вопрос… — Тойер брезгливо поморщился. — Если обойдется без летального исхода, то я не уверен, грозит ли вам обвинение в соучастии. Но обо всем безобразии, которое тут творится, мы сообщим в службу надзора за экономической деятельностью. А может, и не станем. Те, кто сюда приходит, сами виноваты. — Полицейские ушли.
Пока они устало брели через парк, по-прежнему залитый ласковым солнечным светом, Тойер размышлял над терзавшим его противоречием. Еще ему хотелось пива.
— Если он ухитрился ударить Кильманн ножом, значит, он мог бы и без нее осуществить свою месть…
— Вероятно, он считал себя слабее, чем был на самом деле. И только потом, когда начал действовать, обрел уверенность в своих силах… — Лейдиг пожал плечами. — Дерьмо все это, с начала до конца дерьмо. — На сей раз крепкое словцо далось ему без труда.
Шеф группы продолжал ломать голову над неразрешенными противоречиями. Еще далеко не все было ему ясно, но он не сомневался в своей правоте. В этот момент они как раз проходили мимо импровизированного лагеря своих гессенских коллег. Людевига еще не увезли, он сидел в зарешеченном микроавтобусе; один из полицейских достал из кармана ключ зажигания.
— Минуточку! — закричал Тойер и рванул раздвижную дверцу. — Господин Людевиг! С каких это пор вы можете так ловко орудовать ножом?
Калека смотрел мимо него, оставив вопрос без внимания.
— Вот забавная штука, — сказал один из местных коллег. — Мы обнаружили ее у задержанного. — Он показал Тойеру бутылочку из коричневого стекла. — Цианистый калий, насколько я могу судить. Ведь в темноте он мог просто отравить ту женщину. Где только он ухитрился раздобыть эту дрянь?
— Будучи инвалидом, вы можете заказать яд по Интернету в одном из современных агентств, пропагандирующих эвтаназию, — презрительно сообщил Людевиг. — Только, разумеется, заплатите соответственно.
— Так вы ее хотели отравить или себя? — Тойер попытался пронзить его взглядом, но у него тут же заболела голова.
Людевиг снова надел на себя маску человека, далекого от мирской суеты.
— Вчера вечером блядь, та, другая, которая называла себя моей женой, как-то до всего докопалась… Ну, разозлилась и хотела меня… — Тут его голос дрогнул, и он сообщил со слезой: — Хотела меня ударить. Высмеивала меня. Да, я и не подозревал, но моих сил хватило на то, чтобы удержать нож и направить его в нужное место. А сегодня приехал какой-то ее козел, которого я не знаю. Сначала я подумал, что это таксист, по ложному вызову. И опять у меня хватило сил. Поезжайте, господин комиссар, со своими молодыми кретинами. Вы найдете еще трупы. Это верно, у меня хватило сил. Теперь я уже не страдающая и бессильная душа, а эго, способное на поступок.
— Жопа с ушами, это будет точней, — тихо сказал Тойер. — Да, ваш глупый план, вероятно, состоял и в том, чтобы самому уйти из жизни и тем самым избежать кары. Иначе зачем вам яд, раз вы теперь так мастерски владеете ножом. Правда, для этого вы слишком трусливы.
Что-то дрогнуло в лице Людевига. Тойер взялся за мобильный телефон.
Назад они решили мчаться как можно быстрей. Тем не менее уже вечерело, когда Штерн остановил машину возле шлирбахской виллы. По дороге почти не разговаривали. На сей раз произошло слишком много убийств, чтобы сыщики могли испытывать хоть какое-то удовлетворение. Примерно так думал Тойер, понимая, насколько абсурдно говорить, что смертей мало или много, но других слов у него не нашлось. Людевиг ничего не выиграл, выиграла только смерть, а то, что теперь паралитик попал за решетку, уже ничего не меняло.
В сотне метров от виллы стояло полицейское заграждение; группу Тойера узнали и немедленно пропустили.
— У меня кончились сигареты, — мрачно сообщил Хафнер. — Такого со мной не случалось уже много лет. А ведь в баре я не курил столько часов…
— Двадцать минут, — уточнил Штерн. — Пока не зажгли свет.
— Просто Матиас и рыжие бабушки были слишком потрясены. — Лейдиг зло засмеялся. — Вероятно, мы показались им невероятно опасными, им и в голову не пришло, что нам тоже могла потребоваться помощь.
Когда они вышли из машины, коллеги встретили их с перекошенными от потрясения лицами.
— Что, так и есть? — удрученно спросил Тойер. — Два трупа? Женщина и мужчина?
К нему подошел Шерер и отвел в сторону.
— Женщина убита, мужчина тяжело ранен, еще неизвестно, выживет ли. Это Зельтманн.
У старшего гаупткомиссара Иоганнеса Тойера подогнулись от неожиданности колени, и он сел там же, где стоял, — прямо на землю.
20
Выяснилось, что Зельтманн был последним любовником фрау Людевиг. Уже поэтому он так активно сопротивлялся предложению Тойера установить наблюдение за виллой. Как это отразится теперь на его профессиональной карьере, было неясно.
Уличенный убийца через пару дней, потраченных на скрупулезное расследование его секретов, стал с готовностью давать показания, и вместе с информацией, полученной от пришедшей в себя Кильманн, то есть Крис, у следователей сложилась довольно полная картина преступления.
Тойер и его помощники оказались правы, что еще больше повысило их авторитет.
Вечером 14 июня, в пятницу, то есть уже накануне драматических событий в Хундсбахе, у супругов Людевиг произошла последняя ссора. По утверждению Людевига, жена сама явилась к нему, хотя Тойер не исключал, что он мог ее вызвать. Опыт сыщика подсказывал, что нередко преступники испытывают все возрастающую потребность выговориться.
В ходе допросов Людевиг постепенно менял свою первоначальную версию. Теперь он утверждал, что жена якобы расхохоталась в ответ на его намеки, будто он, ее бессильный, парализованный муж, мог отомстить за долгие годы унижений. Он не собирался заходить так далеко, уверял убийца, только хотел хоть однажды увидеть страх на ее самоуверенном лице; это удовлетворило бы его, ведь он почти не сомневался, что поездка в Хундсбах поставит на всем крест.
Ее насмешкам не было конца, и тут ему попался под руку нож из его прекрасно оборудованной, рассчитанной на инвалида кухни, которой он почти не пользовался из-за своих слабых рук. Поскольку для обвинения это было существенно, много сил ушло на выяснение вопроса, как нож оказался в непосредственной близости от убийцы. В конце концов следствие предположило, что Людевиг незадолго до этого вскрывал им письмо.
Под презрительный смех жены он схватил нож обеими руками — в одной он не смог бы его удержать — и поехал прямо на нее. Но она не приняла угрозу всерьез. Вела себя как человек, который ищет газету, чтобы отмахнуться от осы.
И тут он ударил ее ножом в живот. Судебные медики установили, что Людевиг благодаря «везению», какое часто сопутствует новичкам, угодил в брыжеечную артерию и перерезал ее. Кирстен Людевиг сделала после этого пару шагов и упала. Когда поток крови иссяк, супруг вытащил из раны нож и осторожно вымыл. На него самого не попало ни капли крови — он воспринял это как знак свыше. Однако на колесах инвалидного кресла удалось обнаружить следы крови, ею была залита и вся комната — тоже знак, но не космический, всего лишь кровь убитой женщины. Только после убийства жены он, по его словам, решил захватить с собой в Дом чувств нож и прибор ночного видения. Он не знал точно, в какое место едет, но понял со слов Кильманн, что там будет темно. Потом сообщил своим помощникам из социальной службы, что они могут вечером не приходить. И стал ждать.
Кильманн без обиняков сообщила, что собиралась его убить. Она производила странное впечатление. С одной стороны, держалась самоуверенно, как человек, лишь недавно освободившийся из долгого рабства, с другой — несла всякую чушь, говорила о жертвах, божественном провидении, кровавой дани. Внятно объяснила символику фетишей и их место на круге, но в целом получилось нечто нелепое и расплывчатое. Правда, бар «Невидимка» был выбран не только по культовым соображениям. Если бы не прибыла группа Тойера и, прежде всего, если бы Людевиг не обнаружил у себя новую способность — искусство обращения с ножом, все могло бы сойти Килле-Килле с рук. В ее замысел был частично посвящен только Эрвин, но он знал ее под вымышленным именем, а свой голос она, как опытная актриса, ловко меняла. Во избежание шума она намеревалась задушить Людевига. Предназначенный для этого пояс лежал в ее сумочке. Потом она просто растворилась бы в шуме и суете этого безумного заведения. В замок Кильманн проникла через вход для инвалидов, расположенный в задней части комплекса. Через него привезли и Людевига в инвалидном кресле. Когда следователи указали ей на то, что она, искусственно завершив круг, выдала себя, она сначала отвечала высокомерно, но вскоре присмирела. Тойеру она заявила, что ничего не помнит. Хитрость в ней уживалась с глупостью и непоколебимой верой в свою избранность, а позади была разбитая жизнь. Все вместе и привело ее к убийствам.
Начальник полиции Зельтманн, невероятно подавленный, признался, что уже много дней добивался свидания с Кирстен Людевиг, с которой поддерживал после ее свидетельских показаний частые и все менее формальные контакты. Неверная и подлая, да-да, именно это и привлекало его в ней. Впрочем, желаемого он так и не получил и, как бы это выразиться, едва ли смог бы получить, едва ли. И хотя его немного смутило то, что с вечера пятницы она не давала о себе знать, в субботу он все же приехал в условленное время. Поскольку фрау Людевиг ему не открыла, он прошел на половину ее мужа, в отношении которого не питал никаких подозрений. Да, это было легкомысленно с его стороны, ведь один из лучших его сотрудников, несравненный Тойер, подозревал калеку, но ах, любовь, она даруется нам свыше. И теперь, так сказать, он нуждается, несмотря ни на что, в понимании и сочувствии, как в общечеловеческом смысле, так и со стороны коллег. Ведь ныне он стоит, хотя и надолго обречен на постельный режим, перед руинами своего существования как в профессиональном, так и… в каком еще? Ах да, в личном плане.
Тойер вел допрос своего шефа со странным чувством. Еще несколько недель назад его бы воодушевила и порадовала сама мысль об этом, но теперь ему было не по себе. Его терзала непрошеная жалость.
— Знаете, дорогой мой Тойер… — Бледный, но уже вполне оправившийся от потрясения, начальник все тыкал пальцем в онемевшую правую руку гаупткомиссара, а убрать ее Тойер не решался — это могло обидеть лежачего больного. — Когда посмотришь в глаза смерти, многое воспринимается не так, как раньше… Многие вещи уже не кажутся такими важными. Другие, наоборот, обретают свой истинный вкус. Да, жизнь — это лакомство, ее ощущаешь вкусовыми рецепторами… короче, что я хотел сказать…
— В прошлом году, — задумчиво сказал Тойер, — я оказался на волосок от смерти и буквально чудом избежал ее. Да и на этот раз я опять рисковал головой; во всяком случае, мне так показалось. Я почти уже прощался с жизнью, так сказать, подводил ее итоги, но итоги получались неутешительные. Оба раза больше всего меня терзало то, что итогов особых у меня и нет, что жизнь прожита впустую. Что я просто исчезну без следа, улечу в пустоту, в мир, похожий на тот бар «Невидимка». Какие мы с вами разные, господин начальник полиции!
— Страх ведом и мне! — весело промурлыкал Зельтманн. — Кто знает, как сложится дальше моя служебная карьера…
— Ах, Господи, мне жаль, — вздохнул Тойер, — но вас не выгонят с работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45