Так что у Шурочки мы всегда были желанными гостями.
Выслушав основные вехи наших похождений, Шурочка чуть с ума не сошла. Размахивала руками, звонко гремя множеством браслетов, в изобилии нанизанных на тонкие запястья, топала маленькими ногами на фантастических шпильках и сдержанно ругалась. Нас тут же распределили по крохотным комнаткам под самой крышей, предназначавшимся для морально и физически измотанных клиентов (просыпаешься, глядишь в высокие мансардные окна и покой воцаряется в твоей душе). Предварительно Шурочка в обязательном порядке прогнала нас через массажный кабинет, где пышная рыжеволосая девица завернула нас в крендель, а развернула обратно уже совсем другими людьми, на полчаса закрыла нас в сауне и заявила, что ничего не желает слушать, пока мы не выспимся и не придем в себя.
Мы ни капли не возражали. Единственное, на что в тот момент хватило меня - это коротко припасть к Шурочкиной груди и невнятно пробормотать, что «я, кажется, немножечко устала». Если, конечно, этой сдержанной фразой может хоть как-то выразить свое состояние человек, которого истязали нечеловеческой работой, потом на время лишили мужа, после заставили читать тетради Евгения Карловича, затем погнали на стрелку, на которой траванули хлороформом, полдня продержали в темном подвале и до полусмерти напугали пистолетом и собаками.
Женя, кстати, долго рвался занять одну с Катериной комнату, но был деликатно отправлен в отдельный номер, сник и закрылся изнутри на ключ (побоялся, что за ночь к нему вероломно ворвется кто-нибудь другой?).
Я еще некоторое время понаблюдала, как солнечный зайчик дрожит на оранжевой стене, потом подскочила, протанцевала по светлому пушистому ковру до ванной и залегла там на сорок минут. Вытерлась, завернулась в халат и пробежала по коридору с соседний номер к Катерине. Ее комната была выдержана в голубых тонах и тоже залита солнцем.
Катерина величественно дрыхла, завернувшись с головой в одеяло. Я легонько подергала ее за ногу.
- Отвали, - прогундосила она.
- Вставай.
- Отвали, - повторила подруга, - я и так из-за вас уже третий день на работу не хожу, так что считай, я на грани увольнения.
- Ты никогда на работу не ходишь, - ответила я и снова потянула Катерину на ногу, - вылезай.
- Не вылезу, я страдаю, - ответила Катерина. - Как там мои девочки без меня вкалывают?
- Вернешься через пару дней и жди повышения, - я рывком сдернула с Катерины одеяло, смяла его и отшвырнула в угол, - и за что только они тебя там так ценят? Ты же на работу почти не ходишь!
- Ну, милая моя, - пожала плечами Катерина, садясь на постели, - стары мы с тобой уже, чтобы вкалывать! Это в двадцать лет, - она оглушительно зевнула и спустила ноги на пол, покрытый пушистым голубым ковром, - можно совершать трудовые подвиги и сидеть на копеечных зарплатах, а на пороге тридцатника давно пора на начальственный покой.
- Поздравляю, - порадовалась я за подругу, - а я как была автором - так им всю жизнь и просижу.
- Мало стараешься, - отрезала Катерина и скрылась в ванной.
- Подожди! - я побежала за ней, - объясни, как ты уговорила Женю нам помогать?
- Ты знаешь, - раздался задумчивый Катеринин голос из-за душевой занавески, - а я его совсем и не уговаривала.
- В смысле? - опешила я, пристраиваясь на плетеном кресле, стоявшим рядом с вешалкой для полотенец, - как это - «не уговаривала»?
- А так - не уговаривала - и все, - развеселилась Катерина, - он отвел меня в какой-то закуток, смотрит так и молчит, ну, а я смотрю на него презрительно и тоже молчу. А потом он вдруг и говорит: «А что это ваши девушки в подвале сидят? Давай, - говорит, - я их сейчас оттуда выпущу».
- Дела, - протянула я, - мне казалось, ты там все по науке сделала.
- А я по науке и сделала, - выглянула Катерина за зубной щеткой. - «Иди, говорю, в задницу, козел волосатый, ненавижу, - говорю, - всю вашу подлую породу». И после этого он мне сразу ключи дал. Я побежала за вами - смотрю, а он побежал за мной и смотрит…
- Как смотрит? - спросила я, захваченная Катерининым рассказом.
- А вот так, - снова выглянула из-за своей занавески Катерина и страшно выпучила глаза.
- Может, у него болело что-нибудь? - предложила я.
- Да, - провозгласила Катерина, - его исстрадавшееся сердце! - и запела: - «И даже пень, в весенний день березкой сно-ва стать меч-та-ет».
- Певица, - махнула я рукой на Катерину, вышла в комнату и обнаружила там бабулю. Она была свежа, подтянута, облачена в Шурочкины цветастые разлетающиеся наряды (благо, фигуры у них почти одинаковые, разве что бабуля чуть повыше) и готова к свершениям.
- Детка, - объявила бабуля, - дай я тебя обниму.
Я сделала шаг вперед и оказалась в железных бабулиных объятиях. Сверху, через высокие окна на нас лился свет сумасшедшего зимнего солнца, где-то сквозь ажурные рамы просвечивал кусочек ослепительно-голубого неба, хотелось плакать от радости и облегчения.
- Катенька, - гаркнула поверх меня бабуля.
- Да, Марья Степановна, - отозвалась Катерина и выключила воду.
- Ты умница! И ты, детка, умница, - обратилась она ко мне, - золотая голова! Мы с Шурочкой уже связались с нашими бандитами и заверили их, что днем «Автопортрет» окажется у них.
- Бабуля, - заголосила я, - узников-то наших наконец выпустят?
- Выпустят, - кивнула бабуля, - в кратчайшие сроки. Евгений Карлович, кажется, продолбал им всю голову, и они теперь его любят. А мужик твой приумножил семейный бюджет.
- В смысле? - опешила я, представляя, как Пашка тырит у злодеев что-то ценное и складывает в своей комнате в аккуратную кучку - мой муж очень, очень аккуратный человек.
- В смысле, что он поднял им там компьютерную сеть, которую никто не мог поднять полтора года, и они счастливы, как дети.
- Кто у вас там что поднял? - поинтересовалась Катерина, выходя из ванной, замотавшись в огромное полотенце.
- Пашка отремонтировал бандитам компы, - пропела я, - а через несколько часов мы увидим их!
- Ура, - сдержанно порадовалась Катерина, - как говорится, у них с собой было. То есть, я имею в виду, где мой Женя?
- Сидит у себя в комнате, Лариска выманивает его оттуда завтраком, - пробасила бабуля, - одевайтесь и тоже марш есть, а то Лариска меня загрызет.
Дверь Катерининой комнаты отворилась, и в нее вошла Шурочка. Она была одета в темно-синее кимоно с белыми журавлями, в котором обычно разгуливала до обеда, проверяя бухгалтерию своего заведения. Шурочка прошлась по комнате, легко присела на кровать и принялась долго, тягостно молчать. Мы тоже замолчали. Невооруженным глазом было видно, что Шурочка пришла без добрых вестей.
- Ну что, Шурка, - бодро начала бабуля, - хочешь полюбоваться на нашего Яичкина, ради которого мы чуть не лишились молодых жизней?
- Девочки, - осторожно проговорила Шурочка, - а когда вы осматривали этот холст, вам не показалось, что он несколько… э-э-э… странный?
- Шурка, кончай воду мутить, - возмутилась бабуля, - староват наш Яичкин, но до чего ж хорош!
- Мусенька, - вздохнула Шурочка, - я, конечно, не знаток подобных вещей, но, боюсь, это совсем не Яичкин.
- А кто? - часто заморгала Катерина. Бабуля хотела что-то сказать, но передумала и хмуро замолчала, прекрасно зная, что Шурочка зря слов на ветер не бросает.
- Жду вас в своем кабинете, а пока я поместила этот холст в сейф, - сообщила Шурочка, дрогнувшим голосом.
- Все так серьезно? - бесстрастно спросила бабуля.
- Кажется, да, - кивнула Шурочка, и ее огромные серьги закачались в такт, - хотя, будем надеяться, что я зря подняла панику и все будет в порядке.
Но, как я уже говорила, Шурочка была не из тех, кто просто так сотрясает воздух. Все было не в порядке. Совсем не в порядке.
Глава двадцать пятая, в которой бабуля ругает мои литературные пристрастия, а Зямочку подозревают в бостонском акценте
- Рембрандт? Детка, как, каким идиотическим способом ты умудрилась вывести нас на Рембрандта? Ты хоть понимаешь, кто это такой?!
Я вжала голову в плечи. Все и так прекрасно помнили, каким образом я смогла вывести их на Рембрандта, чей «Автопортрет» в данный момент покоился у Шурочки в сейфе.
- Ну, т-такой Рембрандт, - сглотнув, подала голос я, - художник… Голландский…
Шурочка, Катерина и Женя смотрели на меня с сочувствием. Запуталось все невероятно.
Пока мы с Катериной одевались, бабуля с Шурочкой сбежали в кабинет. В миг одевшись, мы спустились по широкой лестнице и ввалились в святая святых. Там все сияло и лучилось. Из огромного окна Шурочкиного кабинета лились потоки яростного зимнего солнца, и большая комната утопала в желтом свете. Все было ярко, прозрачно и извилисто: гнутые ножки столиков, замысловатой формы рамы картин, висящих на теплых оранжевых стенах, восточные подушки на диване, монитор компьютера на длинной ноге, перьевые ручки в дорогущем письменном приборе и батики с индийскими храмовыми танцовщицами.
Бабуля с Шурочкой пребывали в мрачных раздумьях. Они растянули наш холст на подрамнике и внимательно разглядывали его. Оттуда на нас выплывал из темноты пожилой дядька с круглой потерянной физиономией, в белой шапочке, весь кривой, чахлый и очень грустный.
- Т-вою мать, - процедила бабуля, - это невозможно. Потом, дорогая, ты же не искусствовед.
- Я не искусствовед, - согласилась Шурочка, - а жаль. Но мы обе видим эту подпись.
- Но это - нереально, - потерянно бормотала бабуля.
- Как видишь, все очень похоже на правду, - говорила Шурочка, - к тому же, я показала тебе альбом - один к одному.
- Черт, вот негодяи, - ругалась бабуля, разглядывая холст внимательней, - вырезали прямо из рамы.
- Варварство, но это еще один плюс в пользу моей догадки, - вздыхала Шурочка.
- Дорогая, - шептала бабуля, - как это, - она махнула в сторону подрамника, - могло попасть в Россию, да еще к Зямочке?
- В чем, в конце концов, дело? - завопила я.
- Дело в том, детка, - медленно и страшно повернулась ко мне бабуля, - что мне очень интересно, какие книги ты прочитала за последний месяц.
- К-какие книги? - испуганно прошептала я и попятилась.
- Перечисляй, - зарычала бабуля, и я быстро затараторила:
- «Гиппопотам» Фрая, перечитывала «Москву и москвичей» Гиляровского, м-м-м… э-э-э-э… ну и этот, как его там… А! «Код Да Винчи» - посмотрела кино и к-кни… жку, - бабулина улыбка начала медленно превращаться в оскал, - п-рочитала, - неуверенно закончила я.
- Шурка, гони пять рублей, я так и знала, - демонически захохотала бабуля.
- У меня с собой нет, Муся, - сдержанно проговорила Шурочка. - Отстань от девочки, ты же и сама на это повелась.
- Да! - продолжала хохотать бабуля, и краем глаза я увидела, как Катерина начала медленно отходить от меня в сторону, - и я, старая дура, повелась, но слышала бы ты, дорогая, как моя внучка была убедительна! Двенадцатый аркан Таро! «Повешенный»! Двенадцать тетрадей! Три года!
- Бабуль, - смущенно сказала я, - я помню, как все было. В чем дело-то?
- А в чем дело, я тебе сейчас расскажу, - бабуля была вне себя от ярости. - Сначала ты, детка, прочитала книжку «Код Да Винчи» и впала в литероведческий маразм. Потом пропал «Автопортрет» Яичкина, и краем глаза ты увидела, как Евгюша прыгает на одной ноге, потому что в ботинок ему попал камешек. Затем вокруг всего этого ты накрутила сорок бочек арестантов, приписала Евгюше супер-аналитический ум и даже расшифровала его телодвижения. Потом каким-то чудом мы находим в тетради, которую ты нам указала, надпись «Автопортрет» и телефон несчастного Семена Александровича, выходим на Зямочку и похищаем у него холст. Вот я сейчас почешу задницу! - бабуля и правда это сделала. - Как ты думаешь, мой дорогой Дэн Браун, что я этим сейчас хотела сказать?
- Бабуля, - покачала головой я.
- Муся, - схватилась за голову Шурочка.
- Нет, Шурочка, подожди, вот я сейчас почесала задницу, - бушевала бабуля, - и хочу сразу предупредить Галку, что ничего такого в виду не имела, потому что она непременно истолкует вам мои действия, подведет под это очередную литературную базу и найдет нам очередного Рембрандта!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Выслушав основные вехи наших похождений, Шурочка чуть с ума не сошла. Размахивала руками, звонко гремя множеством браслетов, в изобилии нанизанных на тонкие запястья, топала маленькими ногами на фантастических шпильках и сдержанно ругалась. Нас тут же распределили по крохотным комнаткам под самой крышей, предназначавшимся для морально и физически измотанных клиентов (просыпаешься, глядишь в высокие мансардные окна и покой воцаряется в твоей душе). Предварительно Шурочка в обязательном порядке прогнала нас через массажный кабинет, где пышная рыжеволосая девица завернула нас в крендель, а развернула обратно уже совсем другими людьми, на полчаса закрыла нас в сауне и заявила, что ничего не желает слушать, пока мы не выспимся и не придем в себя.
Мы ни капли не возражали. Единственное, на что в тот момент хватило меня - это коротко припасть к Шурочкиной груди и невнятно пробормотать, что «я, кажется, немножечко устала». Если, конечно, этой сдержанной фразой может хоть как-то выразить свое состояние человек, которого истязали нечеловеческой работой, потом на время лишили мужа, после заставили читать тетради Евгения Карловича, затем погнали на стрелку, на которой траванули хлороформом, полдня продержали в темном подвале и до полусмерти напугали пистолетом и собаками.
Женя, кстати, долго рвался занять одну с Катериной комнату, но был деликатно отправлен в отдельный номер, сник и закрылся изнутри на ключ (побоялся, что за ночь к нему вероломно ворвется кто-нибудь другой?).
Я еще некоторое время понаблюдала, как солнечный зайчик дрожит на оранжевой стене, потом подскочила, протанцевала по светлому пушистому ковру до ванной и залегла там на сорок минут. Вытерлась, завернулась в халат и пробежала по коридору с соседний номер к Катерине. Ее комната была выдержана в голубых тонах и тоже залита солнцем.
Катерина величественно дрыхла, завернувшись с головой в одеяло. Я легонько подергала ее за ногу.
- Отвали, - прогундосила она.
- Вставай.
- Отвали, - повторила подруга, - я и так из-за вас уже третий день на работу не хожу, так что считай, я на грани увольнения.
- Ты никогда на работу не ходишь, - ответила я и снова потянула Катерину на ногу, - вылезай.
- Не вылезу, я страдаю, - ответила Катерина. - Как там мои девочки без меня вкалывают?
- Вернешься через пару дней и жди повышения, - я рывком сдернула с Катерины одеяло, смяла его и отшвырнула в угол, - и за что только они тебя там так ценят? Ты же на работу почти не ходишь!
- Ну, милая моя, - пожала плечами Катерина, садясь на постели, - стары мы с тобой уже, чтобы вкалывать! Это в двадцать лет, - она оглушительно зевнула и спустила ноги на пол, покрытый пушистым голубым ковром, - можно совершать трудовые подвиги и сидеть на копеечных зарплатах, а на пороге тридцатника давно пора на начальственный покой.
- Поздравляю, - порадовалась я за подругу, - а я как была автором - так им всю жизнь и просижу.
- Мало стараешься, - отрезала Катерина и скрылась в ванной.
- Подожди! - я побежала за ней, - объясни, как ты уговорила Женю нам помогать?
- Ты знаешь, - раздался задумчивый Катеринин голос из-за душевой занавески, - а я его совсем и не уговаривала.
- В смысле? - опешила я, пристраиваясь на плетеном кресле, стоявшим рядом с вешалкой для полотенец, - как это - «не уговаривала»?
- А так - не уговаривала - и все, - развеселилась Катерина, - он отвел меня в какой-то закуток, смотрит так и молчит, ну, а я смотрю на него презрительно и тоже молчу. А потом он вдруг и говорит: «А что это ваши девушки в подвале сидят? Давай, - говорит, - я их сейчас оттуда выпущу».
- Дела, - протянула я, - мне казалось, ты там все по науке сделала.
- А я по науке и сделала, - выглянула Катерина за зубной щеткой. - «Иди, говорю, в задницу, козел волосатый, ненавижу, - говорю, - всю вашу подлую породу». И после этого он мне сразу ключи дал. Я побежала за вами - смотрю, а он побежал за мной и смотрит…
- Как смотрит? - спросила я, захваченная Катерининым рассказом.
- А вот так, - снова выглянула из-за своей занавески Катерина и страшно выпучила глаза.
- Может, у него болело что-нибудь? - предложила я.
- Да, - провозгласила Катерина, - его исстрадавшееся сердце! - и запела: - «И даже пень, в весенний день березкой сно-ва стать меч-та-ет».
- Певица, - махнула я рукой на Катерину, вышла в комнату и обнаружила там бабулю. Она была свежа, подтянута, облачена в Шурочкины цветастые разлетающиеся наряды (благо, фигуры у них почти одинаковые, разве что бабуля чуть повыше) и готова к свершениям.
- Детка, - объявила бабуля, - дай я тебя обниму.
Я сделала шаг вперед и оказалась в железных бабулиных объятиях. Сверху, через высокие окна на нас лился свет сумасшедшего зимнего солнца, где-то сквозь ажурные рамы просвечивал кусочек ослепительно-голубого неба, хотелось плакать от радости и облегчения.
- Катенька, - гаркнула поверх меня бабуля.
- Да, Марья Степановна, - отозвалась Катерина и выключила воду.
- Ты умница! И ты, детка, умница, - обратилась она ко мне, - золотая голова! Мы с Шурочкой уже связались с нашими бандитами и заверили их, что днем «Автопортрет» окажется у них.
- Бабуля, - заголосила я, - узников-то наших наконец выпустят?
- Выпустят, - кивнула бабуля, - в кратчайшие сроки. Евгений Карлович, кажется, продолбал им всю голову, и они теперь его любят. А мужик твой приумножил семейный бюджет.
- В смысле? - опешила я, представляя, как Пашка тырит у злодеев что-то ценное и складывает в своей комнате в аккуратную кучку - мой муж очень, очень аккуратный человек.
- В смысле, что он поднял им там компьютерную сеть, которую никто не мог поднять полтора года, и они счастливы, как дети.
- Кто у вас там что поднял? - поинтересовалась Катерина, выходя из ванной, замотавшись в огромное полотенце.
- Пашка отремонтировал бандитам компы, - пропела я, - а через несколько часов мы увидим их!
- Ура, - сдержанно порадовалась Катерина, - как говорится, у них с собой было. То есть, я имею в виду, где мой Женя?
- Сидит у себя в комнате, Лариска выманивает его оттуда завтраком, - пробасила бабуля, - одевайтесь и тоже марш есть, а то Лариска меня загрызет.
Дверь Катерининой комнаты отворилась, и в нее вошла Шурочка. Она была одета в темно-синее кимоно с белыми журавлями, в котором обычно разгуливала до обеда, проверяя бухгалтерию своего заведения. Шурочка прошлась по комнате, легко присела на кровать и принялась долго, тягостно молчать. Мы тоже замолчали. Невооруженным глазом было видно, что Шурочка пришла без добрых вестей.
- Ну что, Шурка, - бодро начала бабуля, - хочешь полюбоваться на нашего Яичкина, ради которого мы чуть не лишились молодых жизней?
- Девочки, - осторожно проговорила Шурочка, - а когда вы осматривали этот холст, вам не показалось, что он несколько… э-э-э… странный?
- Шурка, кончай воду мутить, - возмутилась бабуля, - староват наш Яичкин, но до чего ж хорош!
- Мусенька, - вздохнула Шурочка, - я, конечно, не знаток подобных вещей, но, боюсь, это совсем не Яичкин.
- А кто? - часто заморгала Катерина. Бабуля хотела что-то сказать, но передумала и хмуро замолчала, прекрасно зная, что Шурочка зря слов на ветер не бросает.
- Жду вас в своем кабинете, а пока я поместила этот холст в сейф, - сообщила Шурочка, дрогнувшим голосом.
- Все так серьезно? - бесстрастно спросила бабуля.
- Кажется, да, - кивнула Шурочка, и ее огромные серьги закачались в такт, - хотя, будем надеяться, что я зря подняла панику и все будет в порядке.
Но, как я уже говорила, Шурочка была не из тех, кто просто так сотрясает воздух. Все было не в порядке. Совсем не в порядке.
Глава двадцать пятая, в которой бабуля ругает мои литературные пристрастия, а Зямочку подозревают в бостонском акценте
- Рембрандт? Детка, как, каким идиотическим способом ты умудрилась вывести нас на Рембрандта? Ты хоть понимаешь, кто это такой?!
Я вжала голову в плечи. Все и так прекрасно помнили, каким образом я смогла вывести их на Рембрандта, чей «Автопортрет» в данный момент покоился у Шурочки в сейфе.
- Ну, т-такой Рембрандт, - сглотнув, подала голос я, - художник… Голландский…
Шурочка, Катерина и Женя смотрели на меня с сочувствием. Запуталось все невероятно.
Пока мы с Катериной одевались, бабуля с Шурочкой сбежали в кабинет. В миг одевшись, мы спустились по широкой лестнице и ввалились в святая святых. Там все сияло и лучилось. Из огромного окна Шурочкиного кабинета лились потоки яростного зимнего солнца, и большая комната утопала в желтом свете. Все было ярко, прозрачно и извилисто: гнутые ножки столиков, замысловатой формы рамы картин, висящих на теплых оранжевых стенах, восточные подушки на диване, монитор компьютера на длинной ноге, перьевые ручки в дорогущем письменном приборе и батики с индийскими храмовыми танцовщицами.
Бабуля с Шурочкой пребывали в мрачных раздумьях. Они растянули наш холст на подрамнике и внимательно разглядывали его. Оттуда на нас выплывал из темноты пожилой дядька с круглой потерянной физиономией, в белой шапочке, весь кривой, чахлый и очень грустный.
- Т-вою мать, - процедила бабуля, - это невозможно. Потом, дорогая, ты же не искусствовед.
- Я не искусствовед, - согласилась Шурочка, - а жаль. Но мы обе видим эту подпись.
- Но это - нереально, - потерянно бормотала бабуля.
- Как видишь, все очень похоже на правду, - говорила Шурочка, - к тому же, я показала тебе альбом - один к одному.
- Черт, вот негодяи, - ругалась бабуля, разглядывая холст внимательней, - вырезали прямо из рамы.
- Варварство, но это еще один плюс в пользу моей догадки, - вздыхала Шурочка.
- Дорогая, - шептала бабуля, - как это, - она махнула в сторону подрамника, - могло попасть в Россию, да еще к Зямочке?
- В чем, в конце концов, дело? - завопила я.
- Дело в том, детка, - медленно и страшно повернулась ко мне бабуля, - что мне очень интересно, какие книги ты прочитала за последний месяц.
- К-какие книги? - испуганно прошептала я и попятилась.
- Перечисляй, - зарычала бабуля, и я быстро затараторила:
- «Гиппопотам» Фрая, перечитывала «Москву и москвичей» Гиляровского, м-м-м… э-э-э-э… ну и этот, как его там… А! «Код Да Винчи» - посмотрела кино и к-кни… жку, - бабулина улыбка начала медленно превращаться в оскал, - п-рочитала, - неуверенно закончила я.
- Шурка, гони пять рублей, я так и знала, - демонически захохотала бабуля.
- У меня с собой нет, Муся, - сдержанно проговорила Шурочка. - Отстань от девочки, ты же и сама на это повелась.
- Да! - продолжала хохотать бабуля, и краем глаза я увидела, как Катерина начала медленно отходить от меня в сторону, - и я, старая дура, повелась, но слышала бы ты, дорогая, как моя внучка была убедительна! Двенадцатый аркан Таро! «Повешенный»! Двенадцать тетрадей! Три года!
- Бабуль, - смущенно сказала я, - я помню, как все было. В чем дело-то?
- А в чем дело, я тебе сейчас расскажу, - бабуля была вне себя от ярости. - Сначала ты, детка, прочитала книжку «Код Да Винчи» и впала в литероведческий маразм. Потом пропал «Автопортрет» Яичкина, и краем глаза ты увидела, как Евгюша прыгает на одной ноге, потому что в ботинок ему попал камешек. Затем вокруг всего этого ты накрутила сорок бочек арестантов, приписала Евгюше супер-аналитический ум и даже расшифровала его телодвижения. Потом каким-то чудом мы находим в тетради, которую ты нам указала, надпись «Автопортрет» и телефон несчастного Семена Александровича, выходим на Зямочку и похищаем у него холст. Вот я сейчас почешу задницу! - бабуля и правда это сделала. - Как ты думаешь, мой дорогой Дэн Браун, что я этим сейчас хотела сказать?
- Бабуля, - покачала головой я.
- Муся, - схватилась за голову Шурочка.
- Нет, Шурочка, подожди, вот я сейчас почесала задницу, - бушевала бабуля, - и хочу сразу предупредить Галку, что ничего такого в виду не имела, потому что она непременно истолкует вам мои действия, подведет под это очередную литературную базу и найдет нам очередного Рембрандта!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40