Ответы. Свидетелей. Что-нибудь знакомое. Каждый человек оставляет след. Забавно – я не могу смотреть на пустующую землю, не прикидывая при этом, что на ней можно вырастить.
Я нахожусь посреди огромного города и думаю о ячмене и рапсе.
– Почему я ничего здесь не помню?
– Может, вы здесь никогда не были, – говорит Али. – Рэйчел бросила свою машину в трех милях отсюда.
– Но я пошел бы за ней.
– Как?
– Не знаю.
Отыскав самую ровную дорожку среди сорняков и мусора, мы доходим по ней до забора. За ним железнодорожное полотно линии метро Бейкерлоо. Земля дрожит, когда мимо проносится поезд.
Повернув у забора влево, мы доходим до пешеходного моста над рельсами. На севере смутно виднеются платформы станции Килберн. Вдоль колеи растут сорняки, между шпалами лежит мусор.
Хорошее место для передачи выкупа. Тихое. Ночью заводы и склады пустуют. Неподалеку трассы, уходящие на север и на юг. С запада на восток протянулась железная дорога. Десять минут в любом направлении – и окажешься за мили отсюда.
– Нужно, чтобы ты просмотрела учетные журналы в местном участке, – говорю я Али. – Я хочу знать обо всем, что случилось в ту ночь в радиусе четырех миль: о грабежах, нападениях, неправильных парковках, разбитых фонарях – обо всем, что сможешь найти.
– А что вы ищете?
– Когда найду, обязательно скажу тебе.
Больница Ройал-Фри в Хэмпстеде находится менее чем в полумиле от того места, где нашли машину Рэйчел, и в трех милях от места, где нашли ее саму. Али ждет на улице, а я захожу внутрь.
Дежурит женщина лет пятидесяти, с аккуратно заколотыми рыжеватыми волосами. Возможно, она медсестра, но без униформы трудно понять.
– Я инспектор Руиз. Мне нужна информация о женщине, которая лечилась у вас около недели назад. – Я замечаю карточку у нее на кофте и добавляю: – Огромное спасибо, Джоанна.
Она выпрямляется и поправляет волосы.
– Ее зовут Рэйчел Карлайл. Ее привезли полицейские.
Джоанна опирается на локти и смотрит на меня.
– Может, стоит посмотреть в компьютере, – подсказываю я.
Внезапно покраснев, она поворачивается к клавиатуре.
– Полагаю, мисс Карлайл у нас больше не лечится.
– Почему ее сюда поместили?
– Боюсь, я не могу предоставить подобную информацию.
– Когда она выписалась?
– Сейчас скажу… Двадцать девятого сентября.
– Вы знаете, куда она отправилась?
– Ну, здесь есть адрес… Но я не уверена…
Я знаю, что она сейчас скажет. Она попросит официальное удостоверение или сопроводительное письмо. А у меня больше нет значка.
Тут я замечаю, что она смотрит на мои руки, точнее на мое цыганское кольцо. Оно достаточно массивное, белого золота и украшено бриллиантом цвета шампанского. Если верить Даж, оно принадлежало моему дедушке, хотя я не понимаю, откуда она это знает и как смогла сохранить его в лагере.
Люди боятся цыган. Матушка прежде пользовалась этим. На школьных праздниках и местных ярмарках она устанавливала столик и раскидывала карты, предсказывая судьбу за несколько фунтов. В гостиной нашего дома устраивались и частные сеансы, когда опускались занавески и в воздухе пахло благовониями. В такие вечера нам с Люком велели убираться подальше.
– Мертвые вселяются в детей, – говорила Даж. – И похищают их души.
Эта чепуха о цыганских проклятиях и предсказаниях никогда не производила на меня никакого впечатления, но иногда, допрашивая подозреваемых, я замечаю, что они с опаской поглядывают на мое кольцо. Такой же взгляд сейчас у Джоанны.
Она переводит взгляд с кольца на место отсутствующего пальца.
– Это пуля, – говорю я, поднимая руку. – Иногда мне кажется, что палец еще здесь. Он чешется. Вы собирались дать мне адрес.
Она слегка вздрагивает:
– Думаю, ее забрал отец. Сэр Дуглас Карлайл.
– Тогда адрес не нужен. Я знаю, где он живет.
Сэр Дуглас Карлайл – банкир в отставке и потомок Роберта Брюса, короля Шотландии. Во время первого расследования я его допрашивал и, кажется, не очень ему понравился. Кроме того, у него и на Рэйчел-то не хватало времени. Эти двое до пропажи Микки не разговаривали одиннадцать лет, с тех пор как она бросила университет, увлеклась левыми идеями и отреклась от отца из-за того, что он богат и родовит.
Она искупала его грех, работая попеременно в приютах для бездомных, жилищных кооперативах и экологических группах, спасая по дереву за раз. Но настоящим ударом в спину отца был ее брак с Алексеем Кузнецом.
Что действительно поразило меня в сэре Дугласе, так это его спокойствие и терпение. Он не терял уверенности, что однажды Рэйчел к нему вернется. И теперь начинало казаться, что он был прав.
Остановив машину возле его большого дома в Чизуике, я внимательно изучаю свою внешность. Титулованные особы всегда вызывали во мне смущение. Я не смог бы стать классовым борцом. В саду красуется большой белый фонтан, от которого между клумбами и аккуратными лужайками во все стороны разбегаются дорожки.
Я слышу из глубины сада смех и негромкие удары ракетки по мячу. Доносятся то дикие крики восторга, то отчаянные возгласы разочарования. Кто-то либо играет в теннис, либо смотрит порнофильм шестидесятых годов.
Теннисный корт возле дома скрыт за оградой, увитой плющом. Мы движемся по тропинке и выходим к беседке возле корта, где на столе выставлены прохладительные напитки. На корте две пары. Мужчины моего возраста демонстрируют дорогой загар и мускулистые руки. Женщины моложе и симпатичнее, на них мини-юбки и топы, обнажающие плоские животы.
Сэр Дуглас собирается подавать. Из-за его агрессивной манеры игры и орлиного носа матч не кажется таким уж любительским.
– Чем могу помочь? – спрашивает он, раздраженный тем, что ему помешали. Потом узнает меня.
– Извините, что побеспокоил вас, сэр Дуглас. Я ищу Рэйчел.
Он сердито запускает мячиком в забор.
– Я сейчас не могу этим заниматься.
– Это очень важно.
Он покидает корт вместе со своей партнершей, которая проходит мимо меня и берет спортивную куртку, чтобы не замерзнуть. Она вытирает лицо и шею. Очень изящную шею. Я читал, что сэр Дуглас развелся с матерью Рэйчел.
– Это Шарлотта, – представляет он.
Она ослепительно улыбается:
– Называйте меня Тотти. Так меня все называют. Я всю жизнь была Тотти.
Я так и думал.
Сэр Дуглас кивает в сторону оставшихся на корте.
– А это наши друзья. – Он кричит им: – Может, пойдете в дом и переоденетесь к обеду? Встретимся внутри.
Пара машет ему в ответ.
Сэр Дуглас выглядит еще более подтянутым, чем я его помню с предыдущей нашей встречи. У него глубокий загар, какой бывает у моряков и австралийцев. Кажется, если отрезать ему руку, она и на срезе будет загорелой.
– Рэйчел здесь?
– С чего вы это взяли? – проверяет он меня.
– Вы забрали ее из больницы более недели назад.
Встревоженные мухи поднимаются с остатков утреннего чаепития и снова усаживаются на место.
– Не знаю, помните ли вы, инспектор, но моей дочери я, в общем-то, никогда не нравился. Она думает, что мой бизнес – своего рода мафия, а я – крестный отец. Она не ценит привилегии титула и образования, за которое я заплатил. Она думает, что честность может быть только в бедности, и поверила в популярный миф о том, что рабочий класс состоит из достойных людей, набожных и здравомыслящих. А вот воспитание – это проклятие.
– Где она?
Он отпивает лимонад из стакана и смотрит на Тотти. Почему мне кажется, что сейчас меня накормят какой-то гадостью?
– Наверное, тебе лучше пойти в дом, дорогая, – говорит он. – Скажи Томасу, что он может здесь убрать.
Томас – это дворецкий.
Тотти встает, демонстрируя длину своих ног, и треплет его за щеку.
– Не позволяй расстраивать себя, милый.
Сэр Дуглас указывает на стулья, пододвигая один и для Али.
– Знаете, что самое трудное в отцовстве, инспектор? Попытки заставить детей избежать твоих же ошибок. Ты хочешь ими руководить. Хочешь, чтобы они принимали правильные решения, выходили замуж за стоящих людей, верили в нужные вещи, но не можешь заставить их пойти этим путем. Они сами принимают решения. Моя дочь решила выйти замуж за бандита и психопата. Она сделала это отчасти для того, чтобы наказать меня. Я это знаю. Я знал, что за человек этот Алексей Кузнец. Это было у него в крови. Яблочко от яблони… – Сэр Дуглас засовывает ракетку в чехол. – Как ни странно, мне было даже немного жаль Алексея. Рэйчел удовлетворилась бы только миллионером с чистой совестью, а такого не бывает, если, конечно, не относиться серьезно к возможности выиграть в лотерею или найти сокровище.
Я не понимаю, куда он клонит, но стараюсь скрыть отчаяние:
– Просто скажите мне, где Рэйчел.
Он не обращает внимания на мои слова.
– Я всегда жалел людей, которые не хотят иметь детей. Они не знают, что такое истинная человечность и любовь во всех ее формах. – Его глаза слегка затуманиваются. – Я был не очень последователен и не слишком объективен. Я хотел, чтобы Рэйчел заставила меня гордиться ею, не понимая, что я должен гордиться ею безо всяких условий.
– Как она себя чувствует?
– Поправляется.
– Мне нужно с ней поговорить.
– Боюсь, это невозможно.
– Вы не понимаете… Поступило требование о выкупе. Рэйчел верила, что Микки еще жива. Мы оба в это верили. Я должен узнать почему.
– Это официальное расследование, инспектор?
– Должны были быть доказательства. Какие-то улики, которые убедили бы нас.
– Мне звонил главный суперинтендант Кэмпбелл. Я его плохо знаю, но он производит благоприятное впечатление. Он поделился со мной своим подозрением, что вы можете попытаться установить контакт с Рэйчел. – Он больше на меня не смотрит. Можно подумать, что он разговаривает с деревьями. – Моя дочь пережила нервный срыв. Какие-то бессовестные и бессердечные люди воспользовались ее горем. Она почти ни слова не сказала с тех самых пор, как ее нашли.
– Мне нужна ее помощь…
Сэр Дуглас жестом перебивает меня:
– Доктор не велел. Ее нельзя расстраивать.
– Но погибли люди. Совершено серьезное преступление…
– Да, именно. Но произошло и нечто хорошее. Моя дочь вернулась домой, и я собираюсь защищать ее. Я намерен позаботиться о том, чтобы больше никто никогда ее не обидел.
Он не шутит. В его глазах горит чистая, неколебимая, идиотская решимость. Весь наш разговор не более чем ритуал. Я даже жду, что он вот-вот скажет: «Зайдите в другой раз», словно в мире нет ничего проще, чем прийти на другой день.
Меня накрывает горячая волна отчаяния. Я не могу уйти, не поговорив с Рэйчел, – слишком многое поставлено на карту.
– А Рэйчел знает о том, что до исчезновения Микки вы подавали на оформление опеки?
Он морщится:
– Инспектор, моя дочь была алкоголичкой. Мы беспокоились за Микаэлу. Однажды Рэйчел упала в ванной, и моя внучка всю ночь пролежала рядом с ней на полу.
– Откуда вы об этом узнали?
Он не отвечает.
– Вы за ней шпионили.
Он снова молчит. Я с самого начала знал об оформлении опекунства. Если бы Говард не вызвал таких сильных подозрений, я продолжил бы расследование и схлестнулся бы с сэром Дугласом.
– Как далеко вы могли зайти, чтобы защитить Микки?
Окончательно рассердившись, он уже почти кричит:
– Я не похищал собственную внучку, если вы на это намекаете. Правда, жаль, что я этого не сделал: возможно, тогда она была бы жива. Все, что случилось в прошлом, прощено и забыто. Моя дочь вернулась домой.
Он встает. Разговор закончен.
Вскочив на ноги, я кидаюсь к дому. Он пытается меня задержать, но я отталкиваю его и ору:
– Рэйчел!
– Вы не имеете права! Я требую, чтобы вы ушли!
– Рэйчел!
– Немедленно покиньте мои владения!
Али пытается меня остановить:
– Сэр, наверное, нам лучше уйти.
Сэр Дуглас догоняет меня перед верандой. Он удивительно силен, этот загорелый, жилистый мужчина.
– Бросьте это, сэр, – говорит Али, хватая меня за руки.
– Я должен повидать Рэйчел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Я нахожусь посреди огромного города и думаю о ячмене и рапсе.
– Почему я ничего здесь не помню?
– Может, вы здесь никогда не были, – говорит Али. – Рэйчел бросила свою машину в трех милях отсюда.
– Но я пошел бы за ней.
– Как?
– Не знаю.
Отыскав самую ровную дорожку среди сорняков и мусора, мы доходим по ней до забора. За ним железнодорожное полотно линии метро Бейкерлоо. Земля дрожит, когда мимо проносится поезд.
Повернув у забора влево, мы доходим до пешеходного моста над рельсами. На севере смутно виднеются платформы станции Килберн. Вдоль колеи растут сорняки, между шпалами лежит мусор.
Хорошее место для передачи выкупа. Тихое. Ночью заводы и склады пустуют. Неподалеку трассы, уходящие на север и на юг. С запада на восток протянулась железная дорога. Десять минут в любом направлении – и окажешься за мили отсюда.
– Нужно, чтобы ты просмотрела учетные журналы в местном участке, – говорю я Али. – Я хочу знать обо всем, что случилось в ту ночь в радиусе четырех миль: о грабежах, нападениях, неправильных парковках, разбитых фонарях – обо всем, что сможешь найти.
– А что вы ищете?
– Когда найду, обязательно скажу тебе.
Больница Ройал-Фри в Хэмпстеде находится менее чем в полумиле от того места, где нашли машину Рэйчел, и в трех милях от места, где нашли ее саму. Али ждет на улице, а я захожу внутрь.
Дежурит женщина лет пятидесяти, с аккуратно заколотыми рыжеватыми волосами. Возможно, она медсестра, но без униформы трудно понять.
– Я инспектор Руиз. Мне нужна информация о женщине, которая лечилась у вас около недели назад. – Я замечаю карточку у нее на кофте и добавляю: – Огромное спасибо, Джоанна.
Она выпрямляется и поправляет волосы.
– Ее зовут Рэйчел Карлайл. Ее привезли полицейские.
Джоанна опирается на локти и смотрит на меня.
– Может, стоит посмотреть в компьютере, – подсказываю я.
Внезапно покраснев, она поворачивается к клавиатуре.
– Полагаю, мисс Карлайл у нас больше не лечится.
– Почему ее сюда поместили?
– Боюсь, я не могу предоставить подобную информацию.
– Когда она выписалась?
– Сейчас скажу… Двадцать девятого сентября.
– Вы знаете, куда она отправилась?
– Ну, здесь есть адрес… Но я не уверена…
Я знаю, что она сейчас скажет. Она попросит официальное удостоверение или сопроводительное письмо. А у меня больше нет значка.
Тут я замечаю, что она смотрит на мои руки, точнее на мое цыганское кольцо. Оно достаточно массивное, белого золота и украшено бриллиантом цвета шампанского. Если верить Даж, оно принадлежало моему дедушке, хотя я не понимаю, откуда она это знает и как смогла сохранить его в лагере.
Люди боятся цыган. Матушка прежде пользовалась этим. На школьных праздниках и местных ярмарках она устанавливала столик и раскидывала карты, предсказывая судьбу за несколько фунтов. В гостиной нашего дома устраивались и частные сеансы, когда опускались занавески и в воздухе пахло благовониями. В такие вечера нам с Люком велели убираться подальше.
– Мертвые вселяются в детей, – говорила Даж. – И похищают их души.
Эта чепуха о цыганских проклятиях и предсказаниях никогда не производила на меня никакого впечатления, но иногда, допрашивая подозреваемых, я замечаю, что они с опаской поглядывают на мое кольцо. Такой же взгляд сейчас у Джоанны.
Она переводит взгляд с кольца на место отсутствующего пальца.
– Это пуля, – говорю я, поднимая руку. – Иногда мне кажется, что палец еще здесь. Он чешется. Вы собирались дать мне адрес.
Она слегка вздрагивает:
– Думаю, ее забрал отец. Сэр Дуглас Карлайл.
– Тогда адрес не нужен. Я знаю, где он живет.
Сэр Дуглас Карлайл – банкир в отставке и потомок Роберта Брюса, короля Шотландии. Во время первого расследования я его допрашивал и, кажется, не очень ему понравился. Кроме того, у него и на Рэйчел-то не хватало времени. Эти двое до пропажи Микки не разговаривали одиннадцать лет, с тех пор как она бросила университет, увлеклась левыми идеями и отреклась от отца из-за того, что он богат и родовит.
Она искупала его грех, работая попеременно в приютах для бездомных, жилищных кооперативах и экологических группах, спасая по дереву за раз. Но настоящим ударом в спину отца был ее брак с Алексеем Кузнецом.
Что действительно поразило меня в сэре Дугласе, так это его спокойствие и терпение. Он не терял уверенности, что однажды Рэйчел к нему вернется. И теперь начинало казаться, что он был прав.
Остановив машину возле его большого дома в Чизуике, я внимательно изучаю свою внешность. Титулованные особы всегда вызывали во мне смущение. Я не смог бы стать классовым борцом. В саду красуется большой белый фонтан, от которого между клумбами и аккуратными лужайками во все стороны разбегаются дорожки.
Я слышу из глубины сада смех и негромкие удары ракетки по мячу. Доносятся то дикие крики восторга, то отчаянные возгласы разочарования. Кто-то либо играет в теннис, либо смотрит порнофильм шестидесятых годов.
Теннисный корт возле дома скрыт за оградой, увитой плющом. Мы движемся по тропинке и выходим к беседке возле корта, где на столе выставлены прохладительные напитки. На корте две пары. Мужчины моего возраста демонстрируют дорогой загар и мускулистые руки. Женщины моложе и симпатичнее, на них мини-юбки и топы, обнажающие плоские животы.
Сэр Дуглас собирается подавать. Из-за его агрессивной манеры игры и орлиного носа матч не кажется таким уж любительским.
– Чем могу помочь? – спрашивает он, раздраженный тем, что ему помешали. Потом узнает меня.
– Извините, что побеспокоил вас, сэр Дуглас. Я ищу Рэйчел.
Он сердито запускает мячиком в забор.
– Я сейчас не могу этим заниматься.
– Это очень важно.
Он покидает корт вместе со своей партнершей, которая проходит мимо меня и берет спортивную куртку, чтобы не замерзнуть. Она вытирает лицо и шею. Очень изящную шею. Я читал, что сэр Дуглас развелся с матерью Рэйчел.
– Это Шарлотта, – представляет он.
Она ослепительно улыбается:
– Называйте меня Тотти. Так меня все называют. Я всю жизнь была Тотти.
Я так и думал.
Сэр Дуглас кивает в сторону оставшихся на корте.
– А это наши друзья. – Он кричит им: – Может, пойдете в дом и переоденетесь к обеду? Встретимся внутри.
Пара машет ему в ответ.
Сэр Дуглас выглядит еще более подтянутым, чем я его помню с предыдущей нашей встречи. У него глубокий загар, какой бывает у моряков и австралийцев. Кажется, если отрезать ему руку, она и на срезе будет загорелой.
– Рэйчел здесь?
– С чего вы это взяли? – проверяет он меня.
– Вы забрали ее из больницы более недели назад.
Встревоженные мухи поднимаются с остатков утреннего чаепития и снова усаживаются на место.
– Не знаю, помните ли вы, инспектор, но моей дочери я, в общем-то, никогда не нравился. Она думает, что мой бизнес – своего рода мафия, а я – крестный отец. Она не ценит привилегии титула и образования, за которое я заплатил. Она думает, что честность может быть только в бедности, и поверила в популярный миф о том, что рабочий класс состоит из достойных людей, набожных и здравомыслящих. А вот воспитание – это проклятие.
– Где она?
Он отпивает лимонад из стакана и смотрит на Тотти. Почему мне кажется, что сейчас меня накормят какой-то гадостью?
– Наверное, тебе лучше пойти в дом, дорогая, – говорит он. – Скажи Томасу, что он может здесь убрать.
Томас – это дворецкий.
Тотти встает, демонстрируя длину своих ног, и треплет его за щеку.
– Не позволяй расстраивать себя, милый.
Сэр Дуглас указывает на стулья, пододвигая один и для Али.
– Знаете, что самое трудное в отцовстве, инспектор? Попытки заставить детей избежать твоих же ошибок. Ты хочешь ими руководить. Хочешь, чтобы они принимали правильные решения, выходили замуж за стоящих людей, верили в нужные вещи, но не можешь заставить их пойти этим путем. Они сами принимают решения. Моя дочь решила выйти замуж за бандита и психопата. Она сделала это отчасти для того, чтобы наказать меня. Я это знаю. Я знал, что за человек этот Алексей Кузнец. Это было у него в крови. Яблочко от яблони… – Сэр Дуглас засовывает ракетку в чехол. – Как ни странно, мне было даже немного жаль Алексея. Рэйчел удовлетворилась бы только миллионером с чистой совестью, а такого не бывает, если, конечно, не относиться серьезно к возможности выиграть в лотерею или найти сокровище.
Я не понимаю, куда он клонит, но стараюсь скрыть отчаяние:
– Просто скажите мне, где Рэйчел.
Он не обращает внимания на мои слова.
– Я всегда жалел людей, которые не хотят иметь детей. Они не знают, что такое истинная человечность и любовь во всех ее формах. – Его глаза слегка затуманиваются. – Я был не очень последователен и не слишком объективен. Я хотел, чтобы Рэйчел заставила меня гордиться ею, не понимая, что я должен гордиться ею безо всяких условий.
– Как она себя чувствует?
– Поправляется.
– Мне нужно с ней поговорить.
– Боюсь, это невозможно.
– Вы не понимаете… Поступило требование о выкупе. Рэйчел верила, что Микки еще жива. Мы оба в это верили. Я должен узнать почему.
– Это официальное расследование, инспектор?
– Должны были быть доказательства. Какие-то улики, которые убедили бы нас.
– Мне звонил главный суперинтендант Кэмпбелл. Я его плохо знаю, но он производит благоприятное впечатление. Он поделился со мной своим подозрением, что вы можете попытаться установить контакт с Рэйчел. – Он больше на меня не смотрит. Можно подумать, что он разговаривает с деревьями. – Моя дочь пережила нервный срыв. Какие-то бессовестные и бессердечные люди воспользовались ее горем. Она почти ни слова не сказала с тех самых пор, как ее нашли.
– Мне нужна ее помощь…
Сэр Дуглас жестом перебивает меня:
– Доктор не велел. Ее нельзя расстраивать.
– Но погибли люди. Совершено серьезное преступление…
– Да, именно. Но произошло и нечто хорошее. Моя дочь вернулась домой, и я собираюсь защищать ее. Я намерен позаботиться о том, чтобы больше никто никогда ее не обидел.
Он не шутит. В его глазах горит чистая, неколебимая, идиотская решимость. Весь наш разговор не более чем ритуал. Я даже жду, что он вот-вот скажет: «Зайдите в другой раз», словно в мире нет ничего проще, чем прийти на другой день.
Меня накрывает горячая волна отчаяния. Я не могу уйти, не поговорив с Рэйчел, – слишком многое поставлено на карту.
– А Рэйчел знает о том, что до исчезновения Микки вы подавали на оформление опеки?
Он морщится:
– Инспектор, моя дочь была алкоголичкой. Мы беспокоились за Микаэлу. Однажды Рэйчел упала в ванной, и моя внучка всю ночь пролежала рядом с ней на полу.
– Откуда вы об этом узнали?
Он не отвечает.
– Вы за ней шпионили.
Он снова молчит. Я с самого начала знал об оформлении опекунства. Если бы Говард не вызвал таких сильных подозрений, я продолжил бы расследование и схлестнулся бы с сэром Дугласом.
– Как далеко вы могли зайти, чтобы защитить Микки?
Окончательно рассердившись, он уже почти кричит:
– Я не похищал собственную внучку, если вы на это намекаете. Правда, жаль, что я этого не сделал: возможно, тогда она была бы жива. Все, что случилось в прошлом, прощено и забыто. Моя дочь вернулась домой.
Он встает. Разговор закончен.
Вскочив на ноги, я кидаюсь к дому. Он пытается меня задержать, но я отталкиваю его и ору:
– Рэйчел!
– Вы не имеете права! Я требую, чтобы вы ушли!
– Рэйчел!
– Немедленно покиньте мои владения!
Али пытается меня остановить:
– Сэр, наверное, нам лучше уйти.
Сэр Дуглас догоняет меня перед верандой. Он удивительно силен, этот загорелый, жилистый мужчина.
– Бросьте это, сэр, – говорит Али, хватая меня за руки.
– Я должен повидать Рэйчел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53