Это было большой ошибкой. Сержант Кокрейн тотчас надел на него наручники и повел по Стетфорд-стрит в полицейский участок, где мистер Бонд и провел ночь.
Наша рождественская постановка попала в центральную прессу. «Отец Девы Марии арестован», – гласил заголовок в «Сан». «Стар» писала: «Младенец Иисус получает удар».
Я снова вспоминаю эту историю из-за Чарли. Неужели она увидит меня в наручниках в окружении полицейских? Что она подумает о своем отце?
Полицейская машина без опознавательных знаков выезжает из подземного гаража на свет. Сидящий рядом со мной Саймон прикрывает мою голову капюшоном. Сквозь мокрую шерсть я различаю вспышки фотоаппаратов и огни телекамер. Не знаю, сколько там всего фотографов и операторов. Я слышу их голоса и чувствую, как полицейская машина ускоряет ход.
Движение транспорта замедляется, и на Мэрилебон-роуд мы почти ползем. Кажется, прохожие сбавляют шаг и оборачиваются на нас. Я уверен, что они смотрят на меня и гадают, кто я такой и что делаю на заднем сиденье полицейской машины.
– Можно позвонить жене? – спрашиваю я.
– Нет.
– Она ведь не знает, что мы едем.
– Точно.
– Но она не знает, что меня арестовали.
– Надо было ей сказать.
Внезапно я вспоминаю о работе. Сегодня должны прийти некоторые пациенты. Надо назначить им другое время.
– Можно позвонить секретарю?
Руиз бросает на меня взгляд через плечо.
– У нас есть ордер и на обыск вашего офиса.
Я пытаюсь спорить, но Саймон дотрагивается до моего локтя.
– Это часть процедуры, – говорит он, пытаясь придать голосу убедительность.
Кавалькада из трех полицейских машин возникает посреди нашей улицы, блокируя движение в обоих направлениях. Дверцы распахиваются, и детективы быстро занимают позиции; некоторые направляются в садик по боковой дорожке.
Джулиана открывает входную дверь. На руках розовые резиновые перчатки. Мыльная пена пристала к волосам, когда она откидывала набок челку. Детектив протягивает ей копию ордера на обыск. Она не смотрит на него, ее взгляд прикован ко мне. Она видит наручники, затем глядит на мое лицо, потрясенная и растерянная.
– Уведи Чарли в дом! – кричу я.
Смотрю на Руиза. Умоляю его:
– Только не на глазах у моей дочери. Пожалуйста.
В его глазах я не вижу ничего, но он опускает руку в карман и достает ключ от наручников. Двое следователей берут меня за руки.
Джулиана задает вопросы, не обращая внимания на полицейских, которые протискиваются мимо нее в дом:
– Что происходит, Джо? Что ты…
– Они думают, что я имею отношение к смерти Кэтрин.
– Как? Почему? Это смешно. Ты ведь помогал им в расследовании.
Наверху что-то падает и разбивается. Джулиана смотрит в направлении звука, затем снова на меня.
– Что они делают в нашем доме? – Она почти плачет. – Что ты сделал, Джо?
Я вижу лицо Чарли, высунувшееся из гостиной. Оно быстро исчезает, как только Джулиана поворачивается.
– Оставайтесь в своей комнате, юная леди, – бросает она, и в ее голосе больше испуга, чем гнева.
Входная дверь широко открыта. Любой проходящий мимо может заглянуть внутрь и увидеть, что происходит. Я слышу, как на втором этаже открываются дверцы и ящики, поднимаются матрасы и передвигаются кровати. Джулиана не знает, что делать. Какая-то часть ее хочет защитить дом от надругательства, но больше всего она желает получить от меня ответ. Однако у меня его нет.
Детективы вводят меня в кухню, где я вижу Руиза, смотрящего через французское окно в сад. Люди с лопатами и мотыгами перекапывают газон. Ди Джей с сигаретой во рту стоит, прислонившись к качелям Чарли. Он смотрит на меня сквозь дым – бесцеремонно, с ленивым любопытством. Легкая усмешка искривляет уголки его губ, как будто он наблюдает за тем, как владельца «порше» штрафуют за неправильную парковку.
Медленно повернувшись, он роняет сигарету на гравий, где она продолжает тлеть. Затем наклоняется и снимает пластиковые наличники с радиатора.
– Мы опросили ваших соседей, – объясняет Руиз. – Они видели, как вы что-то закапывали в саду.
– Золотую рыбку.
Руиз совершенно сбит с толку.
– Прошу прощения?
Джулиана смеется абсурдности происходящего. Мы живем в скетче Монти Пайтона.
– Он закапывал рыбку Чарли, – говорит она. – Она под сливой рядом с хомяком Харольдом.
Парочка следователей у нас за спиной не могут подавить смешки. Руиз мрачен как туча. Я знаю, что не следует его бесить, но так приятно посмеяться!
2
Матрас подо мной плотный и жесткий, как бетон. Едва я ложусь, кровь начинает стучать у меня в ушах, а мысли пускаются бегом. Я хочу провалиться в мирную пустоту. Но не могу отделаться от мыслей об опасности, увеличенной моим воображением.
К этому времени Руиз уже допросил Джулиану, его интересовало, где я был тринадцатого ноября. Она сказала ему, что я провел ночь с Джоком. Она не знает, что это ложь. Она повторит то, что сказал ей я.
Руиз уже поговорил и с Джоком, который сказал ему, что в тот день я ушел из его кабинета в пять часов. Он предложил мне выпить, но я отказался. Я сказал, что иду домой. Все наши истории не совпадают друг с другом.
Джулиана провела в приемной весь вечер в надежде повидать меня. Руиз сказал ей, что она может поговорить со мной пять минут, но я не в силах смотреть ей в глаза. Я знаю, что это плохо. Я знаю, что она растеряна, боится, сердится и до смерти переживает. Ей нужны объяснения. Она хочет услышать от меня, что все будет хорошо. Но я боюсь встречи с ней больше, чем с Руизом. Как я объясню ей Элизу? Как мне все уладить?
Джулиана спросила, не кажется ли мне странным, что убита женщина, которую я не видел пять лет, а полиция просит меня помочь установить ее личность. Я малодушно ответил, что совпадение – это просто два события, происходящих одновременно. Теперь совпадения начинают громоздиться друг на друга. Какова была вероятность того, что Бобби обратится ко мне за медицинской помощью? Или что Кэтрин позвонит мне в кабинет в ночь своей смерти? Когда совпадения перестают быть совпадениями и складываются в систему?
Я не параноик. Мне не мерещатся тени, ускользающие из поля зрения, и зловещие заговоры. Но то, что происходит сейчас, – нечто большее, чем просто сумма отдельных частей.
Я засыпаю с этой мыслью, а ночью внезапно просыпаюсь, тяжело дыша, с колотящимся сердцем. Я не вижу, кто или что охотится на меня, но знаю, что оно здесь, смотрит, выжидает, смеется.
Каждый звук резонирует в пустой камере. Я лежу без сна и вслушиваюсь в скрип пружин кровати и падение капель, сонное бормотание пьяных и эхо шагов охранника, доносящееся из коридора.
Сегодня полиция либо предъявит мне обвинение, либо отпустит. Мне полагается быть более взволнованным и озабоченным. Я же в основном чувствую себя отрешенным от происходящего. Я хожу по камере, размышляя о том, какой причудливой может быть жизнь. Только взгляните на все ее изгибы и повороты, совпадения и несчастные случаи, ошибки и недомолвки. Я не сержусь и не огорчаюсь. Я верю в систему. Очень скоро они поймут, что улики против меня недостаточно весомы. Им придется меня отпустить.
Этот оптимизм поражает меня, когда я задумываюсь о том, как цинично я привык относиться к закону и порядку. Каждый день страдают невинные. Я видел такие случаи. Это неоспоримо. И все же я не боюсь того, что со мной произойдет.
Я обычно осуждаю свою мать за ее неколебимую веру в представителей власти вроде полицейских, судей и политиков. Она выросла в деревне в Котсуолдсе, где городской констебль ездил на велосипеде, знал всех жителей по именам и раскрывал любое преступление за полчаса. Он был воплощением справедливости и честности. С тех пор, несмотря на многочисленные рассказы о полицейских, фальсифицирующих улики и показания, берущих взятки, мама так и не изменила своих убеждений. «Господь создал больше хороших людей, чем плохих», – говорит она, словно простой подсчет способен решить все проблемы. А когда это кажется в высшей степени маловероятным, она добавляет: «Они никогда не войдут в Царствие Небесное».
Нижняя часть двери открывается, и по полу продвигается деревянный поднос. Я получаю апельсиновый сок в пластиковой бутылке, какую-то сероватую жижу, в которой подозреваю яичницу, и пару ломтиков хлеба, которые подержали над тостером. Я отодвигаю все это в сторону и жду Саймона.
Он выглядит очень весело в своем галстуке с рисунком из остролиста и серебряных колокольчиков. Галстук наподобие этого Чарли дарит мне на Рождество. Интересно, был ли Саймон женат и есть ли у него дети?
Он не может задержаться надолго, его ждут в суде. Я замечаю, что из портфеля торчат пряди его парика. Саймон говорит, что полиция запросила образцы крови и волос. У меня с этим нет проблем. Они также пытаются получить разрешение на допрос моих пациентов, но судья отказал им в доступе к моим записям. Очень мило с его стороны.
Самая большая новость касается двух телефонных звонков Кэтрин в мой кабинет. Мина, да будут благословенны ее хлопковые носочки, сказала детективам, что дважды говорила с Кэтрин в начале ноября.
Я совершенно забыл о том, что ищу нового секретаря. Мина поместила объявление в разделе медицинских вакансий в «Гардиан». Требовалась секретарша с подготовкой медсестры или опытом работы в медицинских учреждениях. Мы получили около восьмидесяти заявок. Я начинаю объяснять это Саймону, все больше воодушевляясь:
– Мина уже составила список из двенадцати кандидатур.
– Кэтрин в него входила.
– Да. Возможно. Должно быть. Это объясняет ее звонок. Мина должна об этом знать. – Знала ли Кэтрин, что поступает секретарем ко мне? Вероятно, Мина упоминала мое имя. Возможно, Кэтрин хотела преподнести мне сюрприз. Или же думала, что я не допущу ее до собеседования.
Саймон сжимает между пальцами галстук, словно хочет его обрезать.
– С чего бы женщине, которая обвинила тебя в сексуальном домогательстве, пытаться занять должность твоего секретаря? – Он говорит как обвинитель.
– Я ее не домогался.
Он никак не реагирует. Смотрит на часы и закрывает портфель.
– Я думаю, тебе больше не стоит отвечать на вопросы полиции.
– Почему?
– Ты только глубже себя закопаешь.
Саймон накидывает пальто и, наклонившись, смахивает прилипшую грязь с зеркальной поверхности ботинок.
– У них еще восемь часов. Если они не обнаружат ничего нового, этим вечером ты будешь дома.
Лежа на койке, положив руки под голову, я смотрю на потолок. Кто-то написал в углу: «День без солнечного света похож на… ночь». Высота потолка около двенадцати футов. Как только он умудрился туда забраться?
Странное чувство испытываешь, будучи отгороженным от мира. У меня нет ни малейшего представления о том, что произошло там за последние сорок восемь часов. Интересно, что я пропустил? Надеюсь, родители уехали в Уэльс. У Чарли начались рождественские каникулы, котел починили, Джулиана упаковала подарки и положила их под елку… Джок почистил свой костюм Санта-Клауса и, по традиции, обошел детское отделение. И еще есть Бобби – что делал он?
В середине дня меня опять вызывают в комнату для допросов. Меня ждут Руиз и тот же самый сержант. Приходит Саймон, запыхавшийся после подъема по лестнице. Он держит сандвич в пластиковом контейнере и бутылку апельсинового сока.
– Запоздалый обед, – извиняется он.
Включают диктофон.
– Профессор О'Лафлин, не поможете ли мне еще раз? – Руиз выдавливает вежливую улыбку. – Правда ли, что убийца всегда возвращается на место преступления?
Зачем ему это? Я смотрю на Саймона, и он делает мне знак ответить.
– Чаще это всего лишь миф, но некоторые возвращаются.
– Кто возвращается и зачем?
– У такого убийцы есть поведенческий стереотип, на месте преступления оставляется некая тень преступника, своего рода подпись. Это может быть особый способ связывать жертву или придавать телу определенное положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Наша рождественская постановка попала в центральную прессу. «Отец Девы Марии арестован», – гласил заголовок в «Сан». «Стар» писала: «Младенец Иисус получает удар».
Я снова вспоминаю эту историю из-за Чарли. Неужели она увидит меня в наручниках в окружении полицейских? Что она подумает о своем отце?
Полицейская машина без опознавательных знаков выезжает из подземного гаража на свет. Сидящий рядом со мной Саймон прикрывает мою голову капюшоном. Сквозь мокрую шерсть я различаю вспышки фотоаппаратов и огни телекамер. Не знаю, сколько там всего фотографов и операторов. Я слышу их голоса и чувствую, как полицейская машина ускоряет ход.
Движение транспорта замедляется, и на Мэрилебон-роуд мы почти ползем. Кажется, прохожие сбавляют шаг и оборачиваются на нас. Я уверен, что они смотрят на меня и гадают, кто я такой и что делаю на заднем сиденье полицейской машины.
– Можно позвонить жене? – спрашиваю я.
– Нет.
– Она ведь не знает, что мы едем.
– Точно.
– Но она не знает, что меня арестовали.
– Надо было ей сказать.
Внезапно я вспоминаю о работе. Сегодня должны прийти некоторые пациенты. Надо назначить им другое время.
– Можно позвонить секретарю?
Руиз бросает на меня взгляд через плечо.
– У нас есть ордер и на обыск вашего офиса.
Я пытаюсь спорить, но Саймон дотрагивается до моего локтя.
– Это часть процедуры, – говорит он, пытаясь придать голосу убедительность.
Кавалькада из трех полицейских машин возникает посреди нашей улицы, блокируя движение в обоих направлениях. Дверцы распахиваются, и детективы быстро занимают позиции; некоторые направляются в садик по боковой дорожке.
Джулиана открывает входную дверь. На руках розовые резиновые перчатки. Мыльная пена пристала к волосам, когда она откидывала набок челку. Детектив протягивает ей копию ордера на обыск. Она не смотрит на него, ее взгляд прикован ко мне. Она видит наручники, затем глядит на мое лицо, потрясенная и растерянная.
– Уведи Чарли в дом! – кричу я.
Смотрю на Руиза. Умоляю его:
– Только не на глазах у моей дочери. Пожалуйста.
В его глазах я не вижу ничего, но он опускает руку в карман и достает ключ от наручников. Двое следователей берут меня за руки.
Джулиана задает вопросы, не обращая внимания на полицейских, которые протискиваются мимо нее в дом:
– Что происходит, Джо? Что ты…
– Они думают, что я имею отношение к смерти Кэтрин.
– Как? Почему? Это смешно. Ты ведь помогал им в расследовании.
Наверху что-то падает и разбивается. Джулиана смотрит в направлении звука, затем снова на меня.
– Что они делают в нашем доме? – Она почти плачет. – Что ты сделал, Джо?
Я вижу лицо Чарли, высунувшееся из гостиной. Оно быстро исчезает, как только Джулиана поворачивается.
– Оставайтесь в своей комнате, юная леди, – бросает она, и в ее голосе больше испуга, чем гнева.
Входная дверь широко открыта. Любой проходящий мимо может заглянуть внутрь и увидеть, что происходит. Я слышу, как на втором этаже открываются дверцы и ящики, поднимаются матрасы и передвигаются кровати. Джулиана не знает, что делать. Какая-то часть ее хочет защитить дом от надругательства, но больше всего она желает получить от меня ответ. Однако у меня его нет.
Детективы вводят меня в кухню, где я вижу Руиза, смотрящего через французское окно в сад. Люди с лопатами и мотыгами перекапывают газон. Ди Джей с сигаретой во рту стоит, прислонившись к качелям Чарли. Он смотрит на меня сквозь дым – бесцеремонно, с ленивым любопытством. Легкая усмешка искривляет уголки его губ, как будто он наблюдает за тем, как владельца «порше» штрафуют за неправильную парковку.
Медленно повернувшись, он роняет сигарету на гравий, где она продолжает тлеть. Затем наклоняется и снимает пластиковые наличники с радиатора.
– Мы опросили ваших соседей, – объясняет Руиз. – Они видели, как вы что-то закапывали в саду.
– Золотую рыбку.
Руиз совершенно сбит с толку.
– Прошу прощения?
Джулиана смеется абсурдности происходящего. Мы живем в скетче Монти Пайтона.
– Он закапывал рыбку Чарли, – говорит она. – Она под сливой рядом с хомяком Харольдом.
Парочка следователей у нас за спиной не могут подавить смешки. Руиз мрачен как туча. Я знаю, что не следует его бесить, но так приятно посмеяться!
2
Матрас подо мной плотный и жесткий, как бетон. Едва я ложусь, кровь начинает стучать у меня в ушах, а мысли пускаются бегом. Я хочу провалиться в мирную пустоту. Но не могу отделаться от мыслей об опасности, увеличенной моим воображением.
К этому времени Руиз уже допросил Джулиану, его интересовало, где я был тринадцатого ноября. Она сказала ему, что я провел ночь с Джоком. Она не знает, что это ложь. Она повторит то, что сказал ей я.
Руиз уже поговорил и с Джоком, который сказал ему, что в тот день я ушел из его кабинета в пять часов. Он предложил мне выпить, но я отказался. Я сказал, что иду домой. Все наши истории не совпадают друг с другом.
Джулиана провела в приемной весь вечер в надежде повидать меня. Руиз сказал ей, что она может поговорить со мной пять минут, но я не в силах смотреть ей в глаза. Я знаю, что это плохо. Я знаю, что она растеряна, боится, сердится и до смерти переживает. Ей нужны объяснения. Она хочет услышать от меня, что все будет хорошо. Но я боюсь встречи с ней больше, чем с Руизом. Как я объясню ей Элизу? Как мне все уладить?
Джулиана спросила, не кажется ли мне странным, что убита женщина, которую я не видел пять лет, а полиция просит меня помочь установить ее личность. Я малодушно ответил, что совпадение – это просто два события, происходящих одновременно. Теперь совпадения начинают громоздиться друг на друга. Какова была вероятность того, что Бобби обратится ко мне за медицинской помощью? Или что Кэтрин позвонит мне в кабинет в ночь своей смерти? Когда совпадения перестают быть совпадениями и складываются в систему?
Я не параноик. Мне не мерещатся тени, ускользающие из поля зрения, и зловещие заговоры. Но то, что происходит сейчас, – нечто большее, чем просто сумма отдельных частей.
Я засыпаю с этой мыслью, а ночью внезапно просыпаюсь, тяжело дыша, с колотящимся сердцем. Я не вижу, кто или что охотится на меня, но знаю, что оно здесь, смотрит, выжидает, смеется.
Каждый звук резонирует в пустой камере. Я лежу без сна и вслушиваюсь в скрип пружин кровати и падение капель, сонное бормотание пьяных и эхо шагов охранника, доносящееся из коридора.
Сегодня полиция либо предъявит мне обвинение, либо отпустит. Мне полагается быть более взволнованным и озабоченным. Я же в основном чувствую себя отрешенным от происходящего. Я хожу по камере, размышляя о том, какой причудливой может быть жизнь. Только взгляните на все ее изгибы и повороты, совпадения и несчастные случаи, ошибки и недомолвки. Я не сержусь и не огорчаюсь. Я верю в систему. Очень скоро они поймут, что улики против меня недостаточно весомы. Им придется меня отпустить.
Этот оптимизм поражает меня, когда я задумываюсь о том, как цинично я привык относиться к закону и порядку. Каждый день страдают невинные. Я видел такие случаи. Это неоспоримо. И все же я не боюсь того, что со мной произойдет.
Я обычно осуждаю свою мать за ее неколебимую веру в представителей власти вроде полицейских, судей и политиков. Она выросла в деревне в Котсуолдсе, где городской констебль ездил на велосипеде, знал всех жителей по именам и раскрывал любое преступление за полчаса. Он был воплощением справедливости и честности. С тех пор, несмотря на многочисленные рассказы о полицейских, фальсифицирующих улики и показания, берущих взятки, мама так и не изменила своих убеждений. «Господь создал больше хороших людей, чем плохих», – говорит она, словно простой подсчет способен решить все проблемы. А когда это кажется в высшей степени маловероятным, она добавляет: «Они никогда не войдут в Царствие Небесное».
Нижняя часть двери открывается, и по полу продвигается деревянный поднос. Я получаю апельсиновый сок в пластиковой бутылке, какую-то сероватую жижу, в которой подозреваю яичницу, и пару ломтиков хлеба, которые подержали над тостером. Я отодвигаю все это в сторону и жду Саймона.
Он выглядит очень весело в своем галстуке с рисунком из остролиста и серебряных колокольчиков. Галстук наподобие этого Чарли дарит мне на Рождество. Интересно, был ли Саймон женат и есть ли у него дети?
Он не может задержаться надолго, его ждут в суде. Я замечаю, что из портфеля торчат пряди его парика. Саймон говорит, что полиция запросила образцы крови и волос. У меня с этим нет проблем. Они также пытаются получить разрешение на допрос моих пациентов, но судья отказал им в доступе к моим записям. Очень мило с его стороны.
Самая большая новость касается двух телефонных звонков Кэтрин в мой кабинет. Мина, да будут благословенны ее хлопковые носочки, сказала детективам, что дважды говорила с Кэтрин в начале ноября.
Я совершенно забыл о том, что ищу нового секретаря. Мина поместила объявление в разделе медицинских вакансий в «Гардиан». Требовалась секретарша с подготовкой медсестры или опытом работы в медицинских учреждениях. Мы получили около восьмидесяти заявок. Я начинаю объяснять это Саймону, все больше воодушевляясь:
– Мина уже составила список из двенадцати кандидатур.
– Кэтрин в него входила.
– Да. Возможно. Должно быть. Это объясняет ее звонок. Мина должна об этом знать. – Знала ли Кэтрин, что поступает секретарем ко мне? Вероятно, Мина упоминала мое имя. Возможно, Кэтрин хотела преподнести мне сюрприз. Или же думала, что я не допущу ее до собеседования.
Саймон сжимает между пальцами галстук, словно хочет его обрезать.
– С чего бы женщине, которая обвинила тебя в сексуальном домогательстве, пытаться занять должность твоего секретаря? – Он говорит как обвинитель.
– Я ее не домогался.
Он никак не реагирует. Смотрит на часы и закрывает портфель.
– Я думаю, тебе больше не стоит отвечать на вопросы полиции.
– Почему?
– Ты только глубже себя закопаешь.
Саймон накидывает пальто и, наклонившись, смахивает прилипшую грязь с зеркальной поверхности ботинок.
– У них еще восемь часов. Если они не обнаружат ничего нового, этим вечером ты будешь дома.
Лежа на койке, положив руки под голову, я смотрю на потолок. Кто-то написал в углу: «День без солнечного света похож на… ночь». Высота потолка около двенадцати футов. Как только он умудрился туда забраться?
Странное чувство испытываешь, будучи отгороженным от мира. У меня нет ни малейшего представления о том, что произошло там за последние сорок восемь часов. Интересно, что я пропустил? Надеюсь, родители уехали в Уэльс. У Чарли начались рождественские каникулы, котел починили, Джулиана упаковала подарки и положила их под елку… Джок почистил свой костюм Санта-Клауса и, по традиции, обошел детское отделение. И еще есть Бобби – что делал он?
В середине дня меня опять вызывают в комнату для допросов. Меня ждут Руиз и тот же самый сержант. Приходит Саймон, запыхавшийся после подъема по лестнице. Он держит сандвич в пластиковом контейнере и бутылку апельсинового сока.
– Запоздалый обед, – извиняется он.
Включают диктофон.
– Профессор О'Лафлин, не поможете ли мне еще раз? – Руиз выдавливает вежливую улыбку. – Правда ли, что убийца всегда возвращается на место преступления?
Зачем ему это? Я смотрю на Саймона, и он делает мне знак ответить.
– Чаще это всего лишь миф, но некоторые возвращаются.
– Кто возвращается и зачем?
– У такого убийцы есть поведенческий стереотип, на месте преступления оставляется некая тень преступника, своего рода подпись. Это может быть особый способ связывать жертву или придавать телу определенное положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53