Она выдает мне шесть коробок пленки за период с января по июнь 1988 года. Намотав первую пленку на держатели, она быстро меняет кадры, пробегая по страницам и интуитивно угадывая, где остановиться. Она указывает на раздел объявлений о рождениях и смертях, и я записываю номер страницы, надеясь, что в каждой газете она будет примерно той же.
Я веду пальцем вниз по списку имен в алфавитном порядке до буквы «М». Убедившись, что здесь нет Моргана, я перехожу к следующему дню… потом к следующему. Фокус постоянно приходится подстраивать. Иной раз надо двигать пленку туда-сюда, чтобы колонки совпали с экраном.
Покончив с первой партией, я принимаю от библиотекарши следующие шесть коробок. Газеты в период Рождества толще, и на их просмотр требуется больше времени. Когда я подхожу к концу ноября 1988 года, мое волнение возрастает. Что, если мои поиски напрасны? У меня немеют плечи и ноет спина из-за неудобной позы, которую я вынужден принимать. Глаза болят.
Пленка фиксирует очередной день. Я нахожу объявления о смерти. Несколько секунд тупо смотрю на страницу, а потом понимаю, что увидел. Вот оно! Я прикладываю палец к имени, словно боясь, что оно исчезнет.
Ленни А. Морган, 55 лет от роду, умер в субботу, 10 декабря, от ожогов, полученных при взрыве в инженерной мастерской Карнеги. Мистер Морган, известный кондуктор депо Грин-лейн в Стенли, был в прошлом моряком торгового судна и активным членом профсоюза. У него остались две сестры, Руфь и Луиза, и сыновья, Дэвид, 19 лет, и Роберт, 8 лет. Отпевание состоится в час пополудни во вторник в церкви Святого Джеймса в Стенли. Семья просит всех желающих переводить деньги в пользу Социалистической рабочей партии.
Я прокручиваю пленку на неделю назад. О таком происшествии должны были сообщить. На пятой страниwе, внизу, нахожу колонку новостей. Заголовок гласит: «Рабочий погиб при взрыве в депо».
Ливерпульский кондуктор автобуса погиб при взрыве в инженерной мастерской Карнеги в субботу утром. Пятидесятипятилетний Пенни Морган получил ожог восьмидесяти процентов тела после того, как сварочное оборудование воспламенило газовые пары. Взрыв и пожар нанесли мастерской существенный ущерб, уничтожив два автобуса.
Мистера Моргана отвезли в больницу Рэтбон, где он скончался в субботу вечером, не приходя в сознание. Коронер Ливерпуля начал расследование причин взрыва.
Вчера друзья и коллеги мистера Моргана отдали ему дань уважения, описав погибшего как любимца пассажиров, которым нравились его чудачества. «Ленни надевал шапку Санта-Клауса и пел пассажирам рождественские гимны», – говорит старший мастер Берт Макмюллен.
В три часа я скручиваю пленку, упаковываю ее в коробочки и благодарю библиотекаршу за помощь. Она не спрашивает, нашел ли я, что хотел. Она слишком занята попытками приклеить корешок к подшивке, которую кто-то уронил.
Просмотрев газеты еще за два месяца, я тем не менее не обнаружил других упоминаний о несчастном случае. Вероятно, было дознание. В лифте просматриваю свои записи. Что я ищу? Какую-нибудь связь с Кэтрин. Я не знаю, где она выросла, но ее дедушка работал в Ливерпуле. Инстинкт подсказывает мне, что они с Бобби познакомились под опекой: в детском доме или психиатрической клинике.
Бобби не говорил, что у него есть брат. Учитывая, что Бриджет родила Бобби в двадцать два года, Дэвида либо усыновили, либо, что более вероятно, он был ребенком от первого брака Ленни.
У Ленни было две сестры, но я знаю только их девичью фамилию, так что найти их будет трудно. Даже если они не вышли замуж, сколько Морганов окажется в телефонном справочнике Ливерпуля? Я не хочу идти этим путем.
Толкая вращающуюся дверь, я так задумываюсь, что дважды прохожу по кругу, прежде чем оказываюсь снаружи. Осторожно спустившись по ступенькам, я ориентируюсь на местности и направляюсь к Лайм-стрит-стейшн.
Должен признаться, я получаю удовольствие от своих поисков. У меня есть мотив. У меня есть миссия. Поздние покупатели высыпают на улицу и выстраиваются в очереди на автобусных остановках. Я чувствую искушение сесть на 96-й номер и посмотреть, куда он меня привезет. Но полагаться на удачу – удел тех, кто любит неожиданности. Я же ловлю кеб и прошу отвезти меня в автобусное депо Грин-лейн.
8
В одной почерневшей руке механик держит карбюратор, а другой показывает мне дорогу. Паб называется «Отель Трамвай», и Берт Макмюллен обычно сидит у барной стойки.
– Как я его узнаю?
Механик усмехается и возвращается к мотору, ныряя во внутренности автобуса.
Я довольно легко отыскиваю «Трамвай». На грифельной доске снаружи кто-то написал: «Пиво дает тебе возможность никогда не говорить: „Я хочу пить“». Толкнув дверь, я вхожу в плохо освещенную комнату с грязным полом и нелакированной деревянной мебелью. Красные лампочки над баром окрашивают помещение в розоватые тона, словно это бордель на Диком Западе. Стены украшают черно-белые фотографии трамваев и старинных автобусов вперемежку с плакатами современных исполнителей.
Я не спеша оглядываюсь и замечаю восемь человек, включая несколько подростков, играющих в пул в задней нише рядом с туалетом. Я стою рядом с пивными кранами, ожидая, когда меня обслужит бармен, который пока не удосужился оторваться от «Рейсинг пост».
Берт Макмюллен расположился у дальнего конца стойки. Его мятая твидовая куртка заплатана на локтях и украшена всевозможными значками и булавками с изображениями автобусов. В одной руке он держит сигарету, а в другой – пустой пинтовый стакан. Он ощупывает стакан пальцами, словно ища какую-то тайную надпись, выгравированную на боку.
Берт огрызается на меня:
– На кого это ты пялишься? – Кажется, его густые усы растут прямо из носа; и капельки пива и пены повисли на концах черных и седых волос.
– Извините, я не хотел быть навязчивым. – Я предлагаю купить ему еще пинту. Он поворачивается в мою сторону и изучает меня. Его глаза, словно водянистые стеклянные яйца, останавливаются на моих ботинках.
– Сколько стоят эти ботинки?
– Не помню.
– Примерно.
Я пожимаю плечами:
– Сто фунтов.
Он с отвращением качает головой:
– Я бы не дал за них ни дерьма. Не успеешь пройти в этих хреновинах и двадцати миль, как они развалятся в хлам. – Все еще глядя на ботинки, он машет рукой бармену: – Эй, Фил, глянь-ка на эти ботинки.
Фил перегибается через стойку и пялится на мои ноги.
– Как вы их называете?
– Лоферы, – отвечаю я осторожно.
– Иди ты! – Оба смотрят друг на друга с недоверием. – Зачем носить ботинки с таким названием? – говорит Берт. – У тебя что, мозгов нет?
– Они итальянские, – отвечаю я, словно это меняет дело.
– Итальянские? А чем плохи английские? Ты что, ниггер?
– Нет.
– А чего носишь ниггерские ботинки? – Берт придвигается ко мне. Я чувствую запах печеных бобов. – Ты что, из господ в пиджаках?
– Что это значит?
– Никогда не снимаешь пиджака и не закатываешь рукава.
– Я работаю достаточно.
– Ты голосовал за лейбористов?
– Не думаю, что это ваше дело.
– Ты веришь в Деву Марию?
– Я агностик.
– Аг… что, черт возьми?
– Агностик.
– Боже правый! Ладно, последний шанс. Ты болеешь за великий «Ливерпуль»?
– Нет.
Он с отвращением вздыхает.
– Проваливай домой, твоя мамочка уже приготовила тебе сладкое.
Я смотрю в пространство между Бертом и барменом. С ливерпульцами есть одна проблема. Никогда не поймешь, шутят они или говорят серьезно, пока тебе в лицо не полетит стакан.
Берт подмигивает своему приятелю:
– Пусть купит мне выпить, но нечего ему тут рассиживаться. Пусть проваливает через пять минут.
Фил широко улыбается мне. Его уши увешаны серебряными кольцами и подвесками.
Столы в пабе составлены у стен, в центре оставлена площадка для танцев. Подростки все еще играют в пул. Единственная девушка среди них – явно несовершеннолетняя. Она одета в облегающие джинсы и топ, открывающий ее плоскую грудь. Мальчишки пытаются произвести на нее впечатление, но сразу видно, кто ее парень. Перекачанный на тренажерах, он похож на гнойный нарыв, который вот-вот прорвет.
Берт смотрит на пузырьки, поднимающиеся на поверхность его «Гиннесса». Проходят минуты. Я чувствую, как становлюсь все меньше и меньше. В конце концов он подносит стакан к губам, и его кадык начинает ходить вверх-вниз, когда он глотает.
– Я хотел спросить вас о Ленни Моргане. Я справлялся в депо. Мне сказали, что вы дружили.
Он не реагирует.
Я продолжаю попытки:
– Я знаю, что он умер при пожаре. Знаю, что вы с ним работали. Я просто хочу выяснить, что произошло.
Берт зажигает сигарету.
– Не понимаю, какое тебе до этого дело.
– Я психолог. У сына Ленни неприятности. Я пытаюсь помочь. – Услышав свои слова, я ощущаю укор совести. Разве я это собираюсь сделать? Помочь ему?
– Как его зовут?
– Бобби.
– Я помню этого пацана. Ленни приводил его в депо на праздники. Парень забирался повыше и подавал сигнал, чтобы водители выезжали. И что он натворил?
– Избил женщину. Ему скоро вынесут приговор.
Берт сардонически ухмыляется.
– Это случается. Спросите мою старуху. Я пару раз ей врезал, но она колотит меня посильнее. Наутро все забывается.
– Эта женщина сильно пострадала. Бобби вытащил ее из кеба и бил посреди улицы до потери сознания.
– Он с ней спал?
– Нет. Он ее не знал.
– И на чьей ты стороне?
– Я пытаюсь оценить его состояние.
– То есть ты хочешь, чтобы его заперли?
– Я хочу ему помочь.
Берт фыркает. Свет фар снаружи проплывает по стенам.
– Мне это все по барабану, сынок, но не понимаю, при чем тут Ленни. Он умер четырнадцать лет назад.
– Потеря отца могла стать для него большим ударом. Полагаю, это поможет кое-что объяснить.
Берт задумывается над моими словами. Я знаю, что он выбирает между голосом своих предрассудков и инстинктом. Ему не нравятся мои ботинки. Не нравится моя одежда. Ему не нравятся чужаки. Он готов зарычать и наброситься на меня, но ему нужен достаточный повод. Еще одна пинта «Гиннесса» решает дело.
– Знаешь, что я делаю каждое утро? – спрашивает Берт.
Я качаю головой.
– Час лежу в кровати, и моя спина так болит, что я даже не могу дотянуться до курева. Я смотрю в потолок и раздумываю, что буду сегодня делать. То же, что и всегда: встану, потащусь в ванную, потом в кухню, а после завтрака приплетусь сюда и сяду на эту табуретку. Знаешь, почему?
Я снова качаю головой:
– Потому что я открыл секрет мести. Переживи мерзавцев. Спляши на их могилах. Возьми Мегги Тэтчер. Она погубила рабочий класс в этой стране. Закрыла заводы, шахты и доки. Но теперь она где-то ржавеет – что твои корабли. Недавно у нее был удар. Неважно, эсминец ты или шлюпка, соль до тебя все равно доберется. И когда эта стерва сдохнет, я плюну на ее могилу.
Он осушает свой стакан, словно смывая изо рта дурной вкус. Я киваю бармену. Он наливает следующий.
– Бобби был похож на своего отца?
– Не-а. Паренек был похож на большой пудинг. В очках. Он обожал Ленни, таскался за ним, как щенок, бегал с поручениями и приносил чай. Когда Ленни приводил его сюда, пацан сидел снаружи и пил лимонад, пока Ленни пропускал пару пинт. Потом они ехали домой на велосипеде.
Берт воодушевляется:
– Ленни был моряком. У него все руки были в наколках. Он был не из болтунов, но уж если начинал говорить, то часами мог рассказывать истории о каждой из этих наколок. Ленни всем нравился. Люди произносили его имя с улыбкой. Он был таким добрым парнем. Иногда другие этим пользовались…
– Что вы имеете в виду?
– Возьмем его жену. Не помню ее имени. Она была какой-то ирландской продавщицей-католичкой с полными бедрами и чесоткой в одном месте. Я слышал, как люди болтали, что Ленни переспал с ней только раз. Он сам не рассказывал, был слишком большим джентльменом. Она залетает и говорит Ленни, что ребенок от него. Любой другой засомневался бы, но Ленни сразу же женится на ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53