А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Знаете, который по телевизору…
– Да, знаем… Но это их дело, правда? Оставим их в покое…
– Оставим…
– А что за история с деньгами?
– Да тоже… Ерунда какая-то. В начале декабря он сказал, что у него появились деньги. Огромная сумма…
– Сколько?
– Три миллиона долларов, – стесняясь, сказал священник.
– Сколько?! – следователи переглянулись и заулыбались.
– Я понимаю, это звучит дико… Но он не настаивал ни на чем. Так, просто сказал. Попросил еще, чтобы я помог их правильно распределить. Все деньги! До копейки! Мы посидели, прикинули…
Это было очень смешно. Можно было представить, как сидят два таких блаженных дурачка – вечером, под абажуром – и пишут в колонки несуществующие миллионы… Наивные фантазеры!
– А потом он сказал, что денег у него больше нет… – священник и сам понял, кем выглядит. Сбился, опустил глаза.
Игнорировать письмо из ФСБ, тем не менее, было невозможно. Кроме того, брат убитого художника упорно не являлся на допрос. Его искали везде: вот уже с трех сторон на его съемную квартиру покушались. Во-первых, туда съездили Иванов и Квашнин, расследующие убийство Игоря Ледовских, во-вторых, его искали по поводу покушения на Анюту, в-третьих, о встрече с ним горячо мечтал полковник Левицкий.
Он-то и решил активизировать следствие. Нашел хозяина квартиры, сказал ему заветное «сим-сим» из трех букв, тот примчался, ругая себя самыми последними словами – два месяца назад он уже попал в неприятную историю с жильцами-вьетнамцами. До сих пор этот приличный мужчина покрывался холодным потом, вспоминая, как нашли его люди из отдела по борьбе с наркотиками, как ломали дверь с забаррикадировавшимися вьетнамцами, как ворвались на кухню и как увидел он закопченный потолок и огромный чан с каким-то черным варевом. Ужас!
Григорий Дедовский показался ему приличным парнем – студент университета, шутка ли! И вот пожалуйста! ФСБ! «Террорист! – повторял про себя хозяин, и руки его так тряслись, что ключи в них позвякивали. – Шахид! Вот сука! А мне показалось – еврей!»
Они стояли на площадке, но дверь не открывали – ждали милицию. Левицкий был великолепен – в форме, с широченными плечами и надменным лицом. От его молчаливости хозяин оробел вконец.
Подъехала машина, по лестнице затопали следователи, вечная соседка приоткрыла дверь пошире, чтобы лучше видеть и слышать.
Хозяин попал ключом в замок только с третьего раза. Такое количество официальных лиц! Черный потолок не выходил у него из головы. Но теперь-то будут мешки, пояса, будильники… Да-да, все как показывают в новостях… Да что же это за невезение такое!
В квартире все было разворочено. Мебель валялась на полу – даже шкаф! – паркетины взломаны, входная дверь изрезана ножом. С антресолей все было выброшено, диван распотрошен. Хозяину стало дурно, но даже сесть было некуда. Он опустился по стене на пол. Рука с ключами стукнула о паркет. Хозяин закатил глаза.
Изумленные милиционеры немного растерянно ходили из комнаты в кухню и сообщали друг другу: «Порошок стиральный высыпан… Слушай, матрац прямо наструган!.. Смотри, женская сумочка!»
Левицкий оказался возле милиционера в ту же секунду. Он уставился на эту сумочку, он смотрел на нее, набычившись, и только искры летели во все стороны – такой он был наэлектризованный и злой.
– Ну что ж… – полковник шумно выдохнул. – Это та самая сумочка.
– Которую выхватили при нападении? – уточнил следователь.
– Да.
– Прекрасно… Начинаем оформлять?
* * *
После долгого отсутствия собственная квартира показалась чужой. Везде лежала пыль. Мама заезжала полить цветы, но они все равно пожухли. «Переживали за меня» – решила Анюта.
Некоторое время она бесцельно бродила из комнаты на кухню, из кухни в ванную. В ванной открыла краны и смотрела на воду, на кафель, на шампуни, на масляные шарики в стеклянной банке. Вначале хотела помыться – ужасно чесалась голова – но сил не было.
Анюта прошаркала на кухню, открыла холодильник – Левицкий обещал «забить его под завязку». На нее сразу глянули шоколадные пирожные в прозрачной коробке. Впрочем, много было и другого.
Ей вдруг стало себя жалко. Маму попросила не приезжать, потому что та Левицкого недолюбливала, а он сам взял и уехал – только принес вещи. На расспросы отвечал неохотно, больше молчал, поджав губы. При этом еще обижался! Он привык, что она интересуется его состоянием, пристает по поводу каждой складки на лице. «А какого черта! – сказала она холодильнику. – Чем нянчить сорокалетнего полковника, лучше уж завести ребенка!»
Она догадывалась, что у него неприятности. Догадывалась также, что они связаны с личной жизнью. Можно было пойти в догадках и дальше: жена вдруг расхотела разводиться. Даже перспектива получить бесплатную квартиру ее не прельщала. Но как тогда быть с этой гордой фразой: «Это мое твердое решение!», с этим металлом в голосе, этим орлиным взглядом? «Ах, мне трудно!» – скажет он, начни она расспрашивать, и получится, что она даже виновата в этих его трудностях, что это его надо жалеть! Мужчины всегда умеют перевернуть ситуацию с ног на голову. Она много раз замечала, что, когда у нее что-то болит, Левицкий тоже начинает прихрамывать (была у него в молодости травма колена). Не то чтобы притворяется – нет, просто, его организм так срабатывает, чтобы не он жалел, а его жалели…
Это неудавшееся покушение имело для нее серьезные экономические последствия. Ведь была проплачена не только аренда, но и реклама. Фирма должна была начать работу еще вчера, а ремонт и не начинался. Все отодвигается почти на месяц. Немалые деньги выброшены на ветер. «У меня к вам личный счет отныне!» – произнесла она голосом рэкетира и вдруг поняла, что безумно хочет пирожных. Очевидно, это было окончательным выздоровлением.
… Мда. Счет-то предъявлять некому… Одно подозрение у нее, правда, возникло, но даже окажись оно верным, это все равно ничего не объясняет. Точнее, почти ничего.
Жуя и роняя крошки, она прошла в комнату, включила компьютер. Если ее враг технически подкован, если он умеет распечатывать конверты и пользуется телефонной базой, то и бороться она с ним будет, опираясь на последние достижения науки.
Включением компьютера все и закончилось. Что делать дальше, Анюта не знала. Тем не менее, она открыла новый документ, красиво его пооформляла, установив и поля, и отступы, и шрифт, придумала для него название «Почтальон», хотела даже создать какую-нибудь шапку, но решила, что это лишнее. В голову все равно ничего не лезло. Интеллектуальные прорывы на горизонте не маячили. Надо было начинать сначала.
Итак, в конце декабря у депутата Александрова какой-то неизвестный убил жену. Настиг ее в проходном дворе – в самом центре Москвы – сбил и даже для верности дал задний ход, чтобы убить наверняка. Он хорошо выбрал время и место убийства. Двор был очень тихим – две стены глухие, третья принадлежала дому под снос, – однако жена Александрова всегда проходила здесь, когда шла в спортивный клуб. Получается, что и ее маршрут, и центр Москвы он знал, как свои пять пальцев. Отсюда мог следовать и другой вывод: убийца давно следил за женщиной. То есть этот человек мог быть Фатеевым. Были в его поведении только две странности: он позволил гаишнику переписать номер своей машины перед убийством и пошел в кафе после убийства. У него были железные нервы! Впрочем, если милиция права и это сделал Фатеев, то странности можно объяснить его состоянием. Он твердо решился на месть, и его уже не интересовала собственная судьба.
«Решился на месть спустя восемь лет?» – напечатала Анюта. Потом подумала немного и добавила еще два вопросительных знака. Потом подумала и стерла их. Это было нормально – решиться именно через восемь лет. Решиться сейчас, когда жизнь окончательно развалилась, когда стало понятно: не выкарабкаться. Ведь не всегда он так жил. При жене-то все было нормально. Со своими проблемами, конечно, но у кого не бывает семейных проблем? Анюта знала несколько пар, в которых муж не только догадывался об изменах жены, но и пользовался любовником в построении собственной карьеры. Недавно она отправляла одну такую семью на курорт: по праву старинной знакомой жена сообщила ей на ухо, что деньги на поездку дал любовник: «Сам не может, у него жена! Сказал: отдохни». Эта женщина никогда не работала, но муж не поинтересовался, откуда у нее деньги! «У него самого маленькая зарплата, так что у нас в квартире почти все уже куплено на мои!» Вот как бывает! К таким семьям, конечно, окружающие относятся без особой симпатии, но с возрастающим с годами равнодушием. Скоро это будет нормой, и страдания Фатеева по поводу консервативного общественного мнения Троицка будут Мало кому понятны. Он был именно такой муж. И красивая жена Ирина его устраивала. А после ее смерти жизнь стала ухудшаться. Фатеев шел на дно постепенно и осознать глубину своего падения смог только сейчас. Так вот: встал, походил по квартире, как по своей походила Анюта, глянул на все трезвыми глазами и сказал: «Да пропади оно пропадом!» (Почти так подумала и она сама, между прочим). Ну, а виновников его загубленной жизни и искать-то долго не надо: о них он помнил всегда, даже если и собирался не взрывать машину Катаева, а продать взрывчатку кавказцам.
У этой версии было одно доказательство – сокрушительное и неопровержимое. Сам Фатеев и не думал как-то защищаться. Он, правда, утверждал, что никого не убивал, но при этом твердил, что все они получили по заслугам. И что он сам должен был сделать это – просто не успел, не решился. Может, это такая хитрая тактика защиты? Но тогда нужно было как-то объяснить присутствие свое машины на месте убийства, эти сидения в кафе, эти конверты, этот мышьяк. Однако Фатеев молчал, намеренно усугубляя свое положение.
Жена депутата Александрова погибла на месте. Ее заметили только через полчаса, а «Скорую» вызвали и вовсе через полтора – решили, что баба валяется пьяная. Не помогли ни норковая шуба, ни сумка «Прада», ни сапоги «Вичини»: валяется, значит, алкашка. Спустя неделю после ее смерти депутат Александров получил письмо, в котором неизвестный предупредил его, что ад только начинается. И письмо и надпись на конверте были распечатаны на принтере. На одном и том же принтере. В конверте также находился белый порошок, оказавшийся впоследствии мышьяком.
Что же было дальше? Через четыре дня такие же письма получили два человека: Балитоева, врач-стоматолог, и Мордовских, историк. Эти люди не были знакомы между собой, а также никогда не знали депутата Александрова. Они жили в разных районах, принадлежали к разным социальным группам, и разница в возрасте у них была более тридцати лет. Тем не менее, они тоже могли иметь свои объяснения этих писем. У Мордовских были плохие отношения с сыном, у Балитоевой – с бывшим мужем…
Тут Анюта затормозила. Какой-то неприятный скрип раздался у нее в голове. Очевидно, заржавевшие мозги потихоньку включались в работу.
Сев за компьютер, она дала себе клятву, что будет записывать все. Все. Абсолютно все! Это было невероятно трудно: факты выскальзывали из рук, убегали под половицу. Но она только сжала зубы. Она будет записывать все! Потому что в этом спрятан успех ее мести. Да, мести! Анюта готовилась стать настоящим предпринимателем. Если так позволять бить себя по башке, а потом облегчать свой карман на стоимость всего оборудования для новой турфирмы – уж извините! Она, конечно, девушка интеллигентная, но не до такой степени.
Анюта заколотила по клавишам так, что вспорхнули сидевшие на карнизе голуби.
Мордовских не просто понял, что означает получение этого письма, он понял смысл письма! Профессор расшифровал и слова про вампира, и слова про самое больное, и даже слова про змею.
Балитоева – немного иной случай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36