– До свидания, мистер Маронетти. – Виктор бросил трубку.
Откинувшись в кресле, Виктор по внутреннему телефону попросил Коллин пропустить в кабинет Кар-вер. Хотя он знал, о чем пойдет речь, он все-таки открыл ее личное дело. Практически с первого дня работы она вызывала проблемы. Необязательная, часто не являлась на службу. В деле были пять писем от разных людей с жалобами на ее плохую работу.
Виктор поднял глаза. В дверях кабинета стояла Шарон Карвер. На ней была облегающая мини-юбка и шелковая кофточка. Она медленно проплыла через всю комнату и расположилась в кресле напротив Виктора, демонстрируя при этом свои ноги.
– Спасибо, что вы нашли время принять меня, – прошептала она.
Виктор взглянул на моментальную фотографию в ее деле. На фотографии она была в мешковатых джинсах и фланелевой рубашке.
– Чем я могу вам помочь? – Виктор посмотрел ей прямо в глаза.
– Я уверена, вы много чем можете помочь, застенчиво улыбнулась Шарон. – В данный момент меня больше всего интересует восстановление на работе. Я хочу, чтобы меня приняли обратно.
– Это невозможно.
– Думаю, что возможно.
– Мисс Карвер, – продолжил Виктор, – я вынужден вам напомнить, что вас уволили за невыполнение обязанностей.
– Но как это получилось, что человек, с которым мы были вместе в кладовке, когда нас там застали, не уволен? – спросила Шарон, сняв ногу с ноги и с вызовом наклоняясь вперед. – Ответьте мне.
– Ваши любовные похождения в последний день пребывания на службе не были единственным основанием для увольнения. Если бы проблема заключалась только в этом, вас бы не уволили. Человек же, которого вы упомянули, никогда не пренебрегал своими служебными обязанностями. В тот день у него был отгул. У вас не было. В любом случае, что сделано, то сделано. Я уверен, что вы найдете работу где-нибудь еще. Так что, если разрешите... – Виктор поднялся и направился к двери.
Шарон Карвер не двинулась с места. Она холодно посмотрела на Виктора.
– Если вы не примете меня обратно, я порадую вас судебным иском в связи с половой дискриминацией, так что у вас голова закружится. Я заставлю вас помучиться.
– Вам уже это неплохо удается, – заметил Виктор. – А теперь, извините...
Как кошка, готовящаяся к нападению на мышь, Шарон медленно поднялась с кресла.
– Вы меня плохо знаете, – выплюнула она.
Подождав, пока она выйдет из комнаты, Виктор связался по интеркому с Коллин и сказал, что собирается в лабораторию и что она может оторвать его от работы, только если папа римский придет с визитом.
– Поздно, – вздохнула Коллин. – Доктор Херст сидит в приемной. Он хочет вас видеть. Он чем-то расстроен.
Уилльям Херст был исполняющим обязанности заведующего отделом медицинской онкологии. По его делу тоже было недавно начато расследование. Но, в отличие от Гефардта, расследование случая Херста проводилось на предмет выявления возможной подделки результатов научных исследований. Научная нечистоплотность представляла собой нарастающую угрозу в ученом мире.
– Пусть он входит, – сказал Виктор.
Херст вскочил внутрь кабинета, как будто собирался напасть на Виктора, и бросился к столу.
– Я только что узнал, что вы заказали независимой лаборатории расследование по проверке результатов, изложенных в моей последней статье в журнале.
– Учитывая статью в «Бостон глоуб» за пятницу, не думаю, что это должно вас удивить, – проговорил Виктор, прикидывая, как ему поступить, если этот маньяк подойдет к нему вплотную.
– К черту «Бостон глоуб», – заорал Херст. – Эта высосанная из пальца статья основана на замечаниях одного раздраженного лаборанта. Вы ведь в нее не верите, не так ли?
– В данном случае мое доверие или недоверие не имеет значения. «Глоуб» сообщил, что информация в вашей статье намеренно сфальсифицирована. Это сообщение наносит ущерб репутации – вашей и «Кимеры». Этот слух необходимо пресечь, прежде чем он станет неуправляемым. Я не понимаю причину вашего гнева.
– Хорошо, я объясню, – выпалил Херст. – Я ожидал от вас поддержки, а не подозрения. То, что вы приказали провести проверку моей работы, равнозначно признанию моей вины. Кроме того, незначительные статистические неточности могут проскочить в любой статье, написанной по результатам совместного труда. Даже сам Исаак Ньютон, как потом выяснилось, улучшал некоторые результаты. Я хочу, чтобы запрос о проверке был отозван.
– Послушайте, мне очень жаль, что вы так взволнованы. Но несмотря на Исаака Ньютона, теория относительности не действует, когда речь идет об этике исследователя. Уверенность общественности в исследованиях...
– Я не собираюсь здесь лекции выслушивать, – вскипел Херст. – Я вам сказал, нужно, чтобы проверка была прекращена.
– Я вас прекрасно понял. Но факт остается фактом: если результаты исследования не были подогнаны, вам нечего бояться.
– Вы хотите сказать, что не отзовете приказ о проверке?
– Именно это я и хочу сказать, – ответил Виктор. Ему уже надоело умиротворять этого человека.
– Я потрясен тем, что у вас нет никакого чувства научной терпимости. Теперь мне понятно, почему у Рональда такое к вам отношение.
– Относительно научной этики мы с доктором Бикманом стоим на одинаковых позициях, – заметил Виктор. – До свидания, доктор Херст. Разговор окончен.
– У меня есть еще кое-что для вас, Фрэнк. – Херст навалился на стол. – Если вы стремитесь измазать меня грязью, то вы не тот белый рыцарь науки, которым хотите казаться.
– Фальсифицированной информации я никогда не публиковал, – с сарказмом отпарировал Виктор.
– Дело в том, – продолжал Херст, – что вы не белый рыцарь, каким хотите предстать перед нами.
– Убирайтесь из моего кабинета.
– Охотно. – Херст прошел к двери и, открыв ее, добавил: – Запомните, что я вам сказал. У вас есть уязвимые места. – Он хлопнул дверью с такой силой, что на стене задрожал диплом Виктора об окончании медицинского колледжа.
Некоторое время Виктор продолжал сидеть за столом, пытаясь восстановить эмоциональное равновесие. Для одного дня угроз более чем достаточно. Интересно, что это имеет в виду Херст, говоря, что он не белый рыцарь? Просто цирк!
Виктор резко встал, надел белый халат. Он собрался было улизнуть, предупредив Коллин, что будет в лаборатории, и чуть не столкнулся с ней в дверях, поскольку секретарша как раз направлялась в его кабинет.
– Доктор Уилльям Хоббс в приемной, он просто убит, – быстро сказала Коллин.
Виктор заглянул за ее плечо. Он увидел человека, сидящего в кресле рядом со столом Коллин, согнувшегося и обхватившего голову руками.
– Что случилось? – шепотом спросил Виктор.
– Что-то с сыном, – ответила Коллин. – По-моему, что-то случилось с мальчиком, и он хочет попросить отгул.
Виктор почувствовал, как у него вспотели ладони, а в горле появился противный комок.
– Пусть зайдет, – выдавил он.
Сам пройдя через муки искусственного оплодотворения, он не мог не испытывать сочувствия к этому человеку. Мысль о том, что с мальчиком Хоббса что-то случилось, снова разбудила все его дурные предчувствия и опасения в отношении Виктора-младшего.
– Мой сын, – начал было Хоббс, но умолк, чтобы переждать навернувшиеся слезы. – Моему мальчику должно было исполниться три. Вы его никогда не видели. Он был для нас всем. Центр нашей жизни. Он был гений.
– Что случилось? – Виктор со страхом ожидал ответа.
– Он умер, – сказал Хоббс с неожиданной злобой, прорвавшейся сквозь печаль.
Виктор сглотнул. Горло было шершавым, как наждачная бумага.
– Несчастный случай?
Хоббс отрицательно покачал головой.
– Врачи точно не знают, что случилось. Началось с приступа. Когда мы привезли его в детскую больницу, они сначала решили, что у него отек мозга: мозг был сильно увеличен. Они ничего не могли сделать. Он уже не приходил в сознание. Потом сердце остановилось.
В кабинете повисла тяжелая тишина. Потом Хоббс сказал:
– Я бы хотел взять отгул.
– Разумеется, – произнес Виктор.
Хоббс медленно поднялся и вышел.
Минут десять Виктор сидел, глядя в пространство. Впервые в жизни лаборатория была тем местом, куда ему меньше всего хотелось идти.
4
Позднее утро понедельника
Маленький будильник на столе зазвонил, напоминая о том, что истекли пятнадцать минут, отведенные для беседы с Джаспером Льюисом, сердитым пятнадцатилетним мальчиком с пробивающейся растительностью на подбородке. Он сидел, ссутулившись в кресле напротив Маши, всем своим видом изображая скуку. Да, похоже, его ожидают крупные неприятности.
– Мы еще не обсудили твое пребывание в больнице, – сказала Маша. У нее на коленях лежала история болезни мальчика.
Джаспер большим пальцем ткнул себе за спину по направлению к столу Маши.
– Я думал, звонок означает, что прием закончен. – Он означает, что прием почти закончен. Что ты думаешь о трех месяцах, проведенных в больнице, теперь, когда тебя уже выписали?
Маша считала, что на мальчика неплохо подействовал распорядок больницы, но она хотела услышать его мнение.
– Нормально.
– И все? – спросила Маша ободряюще. Его тяжело было разговорить.
– Ну, неплохо, – пожав плечами, сказал Джаспер. – Ну так, ничего особенного.
Было ясно, что просто так вытянуть его впечатления не удастся. Маша для себя записала на полях истории болезни, что следующую беседу с мальчиком нужно начать именно с этого. Закрыв папку, она посмотрела ему прямо в глаза.
– Приятно было с тобой встретиться. До следующей недели.
– Ладно. – Мальчик поднялся и неловко вышел из комнаты, стараясь при этом не встречаться с Машей взглядом.
Маша вернулась к столу, чтобы надиктовать на пленку результаты беседы. Щелчком открыв историю болезни, она посмотрела на свои записи, сделанные перед госпитализацией подростка. У Джаспера с раннего детства были отклонения в поведении. Когда ему исполнится восемнадцать, диагноз будет звучать по-другому: антиобщественное поведение. Кроме того, по ее мнению, у него были и отклонения шизоидного характера.
Просматривая анамнез. Маша отметила, что характерными чертами его поведения были частое вранье, драки в школе, прогулы, мстительность, фантазии. Ее внимание привлекла фраза: «Не испытывает ни к кому привязанности, не показывает эмоции». Она вдруг вспомнила, как Виктор-младший уклоняется от ее объятий, его холодный взгляд, прохладные, как горные озера, голубые глаза. Она заставила себя читать дальше. «Предпочитает одиночество, не стремится к установлению близких отношений, не имеет близких друзей».
Пульс Маши участился. Не медицинское ли заключение своего собственного сына она читала? С трепетом Маша стала перечитывать описание личности Джаспера. Она обнаружила ряд неприятных соответствий. Поток ее мыслей был прерван приходом Джин Колберт – медсестры и секретаря. Прежде чем перевести на нее взгляд. Маша успела выхватить фразу в истории болезни, подчеркнутую красным: «Джаспер воспитывался тетей, поскольку мать работала на двух работах, чтобы обеспечить семью».
– Вы готовы принять нового пациента? – поинтересовалась Джин.
Маша глубоко вздохнула.
– Помнишь, я откладывала статьи о воспитании в детском саду и его последствиях для психики? – спросила она.
– Конечно. Они в архиве.
– Найди их для меня, ладно? – попросила Маша, пытаясь не выдать свою озабоченность.
– Конечно, – кивнула Джин. Помолчав, она добавила: – С вами все в порядке?
– Все нормально. – Маша открыла новую историю болезни.
Пока она просматривала свои недавние записи, в комнату неслышно вошла двенадцатилетняя Нэнси Трэверс. Спрятавшись в одном из кресел, она втянула гелову в плечи, как черепаха.
Маша вышла из-за стола, переходя в часть кабинета, предназначенную для беседы с пациентами. Она попыталась вспомнить, на чем они остановились во время предыдущего разговора, когда девочка описывала свои сексуальные приключения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45