Сначала она даже не берет трубку, – думает, это один из обычных поклонников: пытается поднять ей настроение, заставить ее излечиться от яда несчастной любви и тому подобных глупостей. Но телефон звонит и звонит, и в конце концов она уже больше не может выносить этот трезвон и снимает трубку. Он приглашает ее на ужин в ресторан, самый модный в Нью-Йорке. Ну вот… Приглушенный свет, итальянское вино, утка в апельсиновом соку и другие шикарные блюда, и Омар Шариф – смеющийся, веселый, элегантный. Дженнифер Лопес думает, что он радуется, потому что она с ним, – но не тут-то было. Омар Шариф смеется потому, что пару часов назад он позвонил в «Вэнити фэйр» и другие гребаные журналы и сообщил, где можно застукать Дженнифер Лопес с ее новым хахалем. Он рассказывает о Каире, о casbah, а Дженнифер Лопес смотрит на него восхищенным взглядом, полным passion и love, и лопочет: «Когда ты меня туда отвезешь?» А он отвечает: «Я тебя туда отвезу очень скоро, хотя у меня масса неотложных дел в Нью-Йорке» и дарит ей кольцо. Дженнифер рыдает от восторга и вскакивает, чтобы его обнять, – представь себе картину: задница Дженнифер Лопес во весь экран! И в это мгновение откуда ни возьмись налетает орда фотографов, мигают фотовспышки… Дженнифер в бешенстве. Она смотрит на него, на его усики и фальшивую улыбку и отказывается что-либо понимать. Проще сказать, Дженнифер ни хрена не понимает. А он ей шепчет: «Любовь не скроешь!» или что-нибудь еще, в таком же идиотском духе, и тогда Дженнифер снимает туфли, вспрыгивает на стол и объявляет фотографам: «Я попросила его отвезти меня в Каир, и он ответил мне да, хотя у него очень много дел в Нью-Йорке, которые он не может оставить. Ну разве он не прелесть?»
– Shit, вот сучка! – укоризненно проговорил Чаз. – Коза блудливая!
– Be quiet, спокойно, Чаз! – сказал Фрэнк. – Этот concept мне нравится, даже очень нравится.
«Миндальная паста Скали»…
«Миндальная паста Скали» – эта надпись красовалась на латунной табличке, прикрепленной к стене небольшого каменного особняка в стиле 20-х годов, расположенного на проспекте Италии. Все здесь было каменным – фронтоны, капители, маскароны. Внутри – дубовый паркет, прилавки красного дерева, а на них – всевозможные образцы миндальной пасты. Целые пирамиды миндальной пасты на огромных серебряных блюдах.
За прилавком, прямо напротив входа, стояла синьорина Нишеми – сорокасемилетняя сестра Козимо Нишеми, друга детства дяди Сала. Совсем недавно Козимо скончался от инфаркта, оставив свою сестру Витторию одну на белом свете. Дядя Сал сделал доброе дело и нанял ее в «Миндальную пасту Скали» – продавщицей, секретаршей, директрисой, администратором и подставным лицом компании. Синьорина Нишеми поднялась из-за прилавка и торопливо поправила прическу – возле стеклянной входной двери, отделанной латунью, она увидела дядю Сала.
Дядя Сал переступил порог, и дубовый паркет громко заскрипел у него под ногами.
– Пришел? – спросил он.
– Еще нет, командор, – ответила синьорина Нишеми, – но обещал быть обязательно.
С тревогой на лице дядя Сал направился к левому прилавку, за которым располагалась лестница красного дерева, и поднялся по ней на второй этаж. Там он остановился перед одной из дверей и, толкнув ее, вошел внутрь.
Проникавшего из коридора света хватило, чтобы увидеть валявшиеся на полу две банки из-под пива. Дядя Сал быстро подошел к окну и распахнул его. Комната настолько пропиталась табачной и алкогольной вонью, что ему пришлось прижать к носу платок. На письменном столе царил порядок, но довольно странный: справа выстроились в ровный ряд шесть вскрытых упаковок миндальной пасты, слева высилась стена пустых пивных банок и бутылок из-под джина. Дядя Сал достал из-под стола мусорную корзину и покидал в нее банки, бутылки и пустые коробки.
– У меня… немного не прибрано… Извините, дон Скали… – раздался голос Лу.
– Ну ты даешь, – отозвался дядя Сал. – Готов ручаться, что когда-нибудь ты просто отравишься и помрешь.
Лу молча обвел глазами комнату. Он знал, каких слов ждал от него дядя Сал: спасибо, дон Скали, за то, что вы доставили меня в больницу, но не собирался give him the satisfaction.
– Помню, со мной как-то было что-то в этом роде, – сказал дядя Сал. – Сначала я стал белый-белый, а потом потерял сознание прямо на людях.
Лу снял пиджак, закатал до самых локтей рукава желтой рубашки, подошел к письменному столу, уселся и положил ноги на столешницу.
Дядя Сал смотрел на черные лакированные туфли, оказавшиеся прямо у него под носом. Поддернув брючины, чтобы не помять безупречную складку, он тоже сел, заняв один из стульев напротив Лу. Сложил руки на животе и кивком головы показал на стул, на котором сидел Лу:
– Стул под тобой хлипкий, Лу, так что советую сидеть спокойно и не ерзать.
Лу открыл ящик стола, достал бутылку джина.
– Выпьете? – спросил он.
– Разве что капельку, Лу, – ответил дядя Сал и, с отвращением глядя в стакан, добавил: – Ты знаешь, с каким уважением я отношусь к твоему деду. Для меня большая честь сделать так, чтобы тебе было хорошо в моем доме, Лу.
– Мне хорошо, дон Скали, не беспокойтесь.
– Ну и отлично! – обрадовался дядя Сал. – Отлично! – Он оглядел комнату. – А сейчас я хотел бы кое-что с тобой обсудить…
Лу недовольно скривился: какую еще хрень мне предстоит выслушать?
– В общем, у меня неприятности, – продолжал дядя Сал, поглаживая стрелку на брючине. – Пока я отвозил тебя в больницу, у нас здесь был настоящий дурдом. Сирены, прожектора, телерепортеры… «Что случилось?» – спросил я у Туччо. Туччо куда-то сбегал, все разузнал и вернулся мрачный, как с похорон. Знаешь, что произошло? Ограбили магазинчик дяди Миммо! И убили полицейского!
– Shit! – воскликнул Лу.
– Это хуже, чем если б мне лицо ножом порезали, – сказал дядя Сал. – Намного хуже. Потому что всех своих парней в этом квартале я знаю как облупленных, и знаю, что, если во время ограбления их прихватит полицейский, они никогда не поднимут на него руку. Я поспрашивал у кого надо и узнал, что сразу же после всего этого из магазина дяди Миммо выскочил какой-то обкуренный придурок весь в кровище.
Лу молчал, медленно потягивая джин.
– Попадись он мне тогда, – продолжал дядя Сал, – я этого маньяка сначала придушил бы собственными руками, а уж потом стал бы интересоваться, он это сделал или нет. Но мне приходится держать себя в руках. Потому что, судя по всему, этот отморозок – знаешь кто, Лу? Тот самый гитарист, который снял дом рядом с Тони. Ник Палумбо! Понимаешь? Парень, в котором Тони прямо души не чает. И относится к нему как к члену нашей семьи. Конечно, если подумать, случается, что и у хороших ребят крышу сносит. Кто знает отчего? Может, тебе в Сан-Берилло задаром подсунули пару-тройку доз, посадили на иглу, а больше ни хрена не дают. Что ты будешь делать? Ради очередной дозы пойдешь и на грабеж, и на убийство, хотя бы и придурка в полицейской форме. Иначе говоря, Лу, иногда человек вынужден делать то, что делать не имеет права. Поэтому рубить с плеча не стоит, лучше подумать, как уладить эту историю. Я не могу допустить, чтобы она кончилась скандалом. И еще одну вещь я должен сказать тебе, Лу. Мне надо успокоить Минди! Потому что, скажу тебе откровенно, я не уверен, что это был он. Я лично весь вечер видел этого самого Ника на барбекю у моего племянника. И не только я, черт побери, все видели, что он там был и болтал с Минди. Отсюда вопрос: если во время ограбления Ник Палумбо развлекался на барбекю у моего племянника, кто тогда брал лавку дяди Миммо?
– То есть вы считаете, это не он сделал, дон Скали? – спросил Лу.
– Думаю, нет, не он. Как он, засранец, мог это сделать, если в лавке его не было?
– Ну и отлично, дон Скали.
– Отлично-то отлично, только теперь нам надо как-то объяснить все это дяде Миммо, – вздохнул дядя Сал.
– Извините, дон Скали, – проговорил Лу, до краев наполняя свой стакан, – не хочу показаться невежливым, but I can't understand… Что вы имеете в виду, когда говорите: нам надо объяснить?
– Пойми, Лу, сейчас в первую очередь необходимо погасить волну… Дело щекотливое, и я не могу послать к дяде Миммо никого из своих людей. Конечно, у меня есть кое-кто в квестуре, но… Видишь ли, имеется одна настырная сволочь, некий Соннино, который только и ждет, чтобы я на чем-нибудь прокололся. Дядя Миммо – человек простодушный. Если полиция или Соннино начнут его запугивать, он, чего доброго, разинет варежку и ляпнет чего не надо. Например, что к нему приходил один из моих парней и пытался ему угрожать. Должен же я подстраховаться! Вот почему я прошу тебя о любезности. Навести дядю Миммо, хорошо? Он ведь не знает, что ты придешь от меня, а значит, мы ничем не рискуем. Даже если он проболтается, сказать ему будет нечего.
Лу спустил ноги со стола, поднялся и, сунув руки в карманы, сделал по комнате несколько шагов.
– Дон Скали, – круто развернувшись, проговорил он. – Для меня большая честь, что вы доверяете мне в таком деликатном деле…
– Вот еще что я обязательно должен сделать – написать твоему деду, что ты хороший парень. Правда, правда… Хороший, и сердце у тебя доброе. Только мне не хотелось бы, чтобы Ник, раз уж он на подозрении, правда, непонятно, почему – он же все время был с нами на барбекю, – в общем, чтобы он о чем-нибудь догадался и смылся. Тот налетчик, мать его, был наркоман. А наркоманы – психи, от них можно ожидать чего угодно. Представь себе, что обо мне подумают в полиции, если этот засранец соскочит? Если он соскочит, все будут уверены, что это сделал именно он! Тогда полиция заявится ко мне и скажет: «Так твою и растак, дон Скали, сосед вашего племянника укокошил полицейского бригадира, а вы ни сном ни духом? Кто же вы после этого, если не вшивый фраер, который умеет только кудахтать, но не способен навести порядок в собственном курятнике!» В общем, Лу, мы должны заткнуть пасть этим псам. И я прошу тебя глаз не спускать с Ника – по крайней мере, до тех пор, пока мы не разберемся окончательно в этом деле и не убедимся, что у него нет причин сбежать.
– To же самое говорил мой дед, – улыбнулся Лу.
– Ты про «заткнуть пасть псам»? – спросил дядя Сал. – Так говорил мой дядя, когда заряжал лупару.
– Да нет, я про фраера и курицу, – ответил Лу и задал свой вопрос: – Дон Скали, а как я его узнаю, этого Ника?
– Тони устраивает барбекю в связи с помолвкой, – сказал дядя Сал. – И это барбекю в нашем квартале забудут не скоро. Ник Палумбо тоже приглашен, тем более что это его помолвка. Считай, что и ты приглашен, Лу. Тони собирается приготовить перепелок. И не сомневайся, джина там будет хоть залейся!
Проторчав полчаса в отделе редких книг…
Проторчав полчаса в отделе редких книг магазина «Politics amp;Prose Bookstore», принадлежащего этой свинье, синьору Левину, Жасмин совершенно не была расположена выслушивать глупости Фрэнка.
– Жасмин, твою мать, – разливался Фрэнк Эрра, – тебе известно, что, когда ты читаешь вслух, ты как две капли воды похожа на Мидоу Сопрано? Слышь, Чаз, я прав или нет? Она просто вылитая дочка Тони и Кармелы?
– Как есть Мидоу Сопрано, – подтвердил Чаз.
Жасмин фыркнула и продолжала громко читать об этой дурацкой Сицилии. Книжка называлась «Complete Guide To The Island» и стоила ей короткого, но настойчивого контакта с вялым обрезанным инструментом Левина. Когда она попросила у него detailled guide no Сицилии, эта свинья (на голове кипа, а за ушами длиннющие космы, похожие на две метелки для сортира) вывалил на прилавок с полдюжины фолиантов: «Midnight in Sicily», «Ciao Sicily», «Sweet Sicily», «In Sicily» и другую подобную лабуду. Потом он сказал, что у него есть и еще, в отделе редких книг. Отдел оказался просто пыльным чуланом два на три метра, заставленным ржавыми металлическими стеллажами. Там же примостился и стол со сломанными ножками. В жуткой тесноте Левин снимал со стеллажей книги и передавал ей, каждый раз норовя ее притиснуть, пока окончательно не распалился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Shit, вот сучка! – укоризненно проговорил Чаз. – Коза блудливая!
– Be quiet, спокойно, Чаз! – сказал Фрэнк. – Этот concept мне нравится, даже очень нравится.
«Миндальная паста Скали»…
«Миндальная паста Скали» – эта надпись красовалась на латунной табличке, прикрепленной к стене небольшого каменного особняка в стиле 20-х годов, расположенного на проспекте Италии. Все здесь было каменным – фронтоны, капители, маскароны. Внутри – дубовый паркет, прилавки красного дерева, а на них – всевозможные образцы миндальной пасты. Целые пирамиды миндальной пасты на огромных серебряных блюдах.
За прилавком, прямо напротив входа, стояла синьорина Нишеми – сорокасемилетняя сестра Козимо Нишеми, друга детства дяди Сала. Совсем недавно Козимо скончался от инфаркта, оставив свою сестру Витторию одну на белом свете. Дядя Сал сделал доброе дело и нанял ее в «Миндальную пасту Скали» – продавщицей, секретаршей, директрисой, администратором и подставным лицом компании. Синьорина Нишеми поднялась из-за прилавка и торопливо поправила прическу – возле стеклянной входной двери, отделанной латунью, она увидела дядю Сала.
Дядя Сал переступил порог, и дубовый паркет громко заскрипел у него под ногами.
– Пришел? – спросил он.
– Еще нет, командор, – ответила синьорина Нишеми, – но обещал быть обязательно.
С тревогой на лице дядя Сал направился к левому прилавку, за которым располагалась лестница красного дерева, и поднялся по ней на второй этаж. Там он остановился перед одной из дверей и, толкнув ее, вошел внутрь.
Проникавшего из коридора света хватило, чтобы увидеть валявшиеся на полу две банки из-под пива. Дядя Сал быстро подошел к окну и распахнул его. Комната настолько пропиталась табачной и алкогольной вонью, что ему пришлось прижать к носу платок. На письменном столе царил порядок, но довольно странный: справа выстроились в ровный ряд шесть вскрытых упаковок миндальной пасты, слева высилась стена пустых пивных банок и бутылок из-под джина. Дядя Сал достал из-под стола мусорную корзину и покидал в нее банки, бутылки и пустые коробки.
– У меня… немного не прибрано… Извините, дон Скали… – раздался голос Лу.
– Ну ты даешь, – отозвался дядя Сал. – Готов ручаться, что когда-нибудь ты просто отравишься и помрешь.
Лу молча обвел глазами комнату. Он знал, каких слов ждал от него дядя Сал: спасибо, дон Скали, за то, что вы доставили меня в больницу, но не собирался give him the satisfaction.
– Помню, со мной как-то было что-то в этом роде, – сказал дядя Сал. – Сначала я стал белый-белый, а потом потерял сознание прямо на людях.
Лу снял пиджак, закатал до самых локтей рукава желтой рубашки, подошел к письменному столу, уселся и положил ноги на столешницу.
Дядя Сал смотрел на черные лакированные туфли, оказавшиеся прямо у него под носом. Поддернув брючины, чтобы не помять безупречную складку, он тоже сел, заняв один из стульев напротив Лу. Сложил руки на животе и кивком головы показал на стул, на котором сидел Лу:
– Стул под тобой хлипкий, Лу, так что советую сидеть спокойно и не ерзать.
Лу открыл ящик стола, достал бутылку джина.
– Выпьете? – спросил он.
– Разве что капельку, Лу, – ответил дядя Сал и, с отвращением глядя в стакан, добавил: – Ты знаешь, с каким уважением я отношусь к твоему деду. Для меня большая честь сделать так, чтобы тебе было хорошо в моем доме, Лу.
– Мне хорошо, дон Скали, не беспокойтесь.
– Ну и отлично! – обрадовался дядя Сал. – Отлично! – Он оглядел комнату. – А сейчас я хотел бы кое-что с тобой обсудить…
Лу недовольно скривился: какую еще хрень мне предстоит выслушать?
– В общем, у меня неприятности, – продолжал дядя Сал, поглаживая стрелку на брючине. – Пока я отвозил тебя в больницу, у нас здесь был настоящий дурдом. Сирены, прожектора, телерепортеры… «Что случилось?» – спросил я у Туччо. Туччо куда-то сбегал, все разузнал и вернулся мрачный, как с похорон. Знаешь, что произошло? Ограбили магазинчик дяди Миммо! И убили полицейского!
– Shit! – воскликнул Лу.
– Это хуже, чем если б мне лицо ножом порезали, – сказал дядя Сал. – Намного хуже. Потому что всех своих парней в этом квартале я знаю как облупленных, и знаю, что, если во время ограбления их прихватит полицейский, они никогда не поднимут на него руку. Я поспрашивал у кого надо и узнал, что сразу же после всего этого из магазина дяди Миммо выскочил какой-то обкуренный придурок весь в кровище.
Лу молчал, медленно потягивая джин.
– Попадись он мне тогда, – продолжал дядя Сал, – я этого маньяка сначала придушил бы собственными руками, а уж потом стал бы интересоваться, он это сделал или нет. Но мне приходится держать себя в руках. Потому что, судя по всему, этот отморозок – знаешь кто, Лу? Тот самый гитарист, который снял дом рядом с Тони. Ник Палумбо! Понимаешь? Парень, в котором Тони прямо души не чает. И относится к нему как к члену нашей семьи. Конечно, если подумать, случается, что и у хороших ребят крышу сносит. Кто знает отчего? Может, тебе в Сан-Берилло задаром подсунули пару-тройку доз, посадили на иглу, а больше ни хрена не дают. Что ты будешь делать? Ради очередной дозы пойдешь и на грабеж, и на убийство, хотя бы и придурка в полицейской форме. Иначе говоря, Лу, иногда человек вынужден делать то, что делать не имеет права. Поэтому рубить с плеча не стоит, лучше подумать, как уладить эту историю. Я не могу допустить, чтобы она кончилась скандалом. И еще одну вещь я должен сказать тебе, Лу. Мне надо успокоить Минди! Потому что, скажу тебе откровенно, я не уверен, что это был он. Я лично весь вечер видел этого самого Ника на барбекю у моего племянника. И не только я, черт побери, все видели, что он там был и болтал с Минди. Отсюда вопрос: если во время ограбления Ник Палумбо развлекался на барбекю у моего племянника, кто тогда брал лавку дяди Миммо?
– То есть вы считаете, это не он сделал, дон Скали? – спросил Лу.
– Думаю, нет, не он. Как он, засранец, мог это сделать, если в лавке его не было?
– Ну и отлично, дон Скали.
– Отлично-то отлично, только теперь нам надо как-то объяснить все это дяде Миммо, – вздохнул дядя Сал.
– Извините, дон Скали, – проговорил Лу, до краев наполняя свой стакан, – не хочу показаться невежливым, but I can't understand… Что вы имеете в виду, когда говорите: нам надо объяснить?
– Пойми, Лу, сейчас в первую очередь необходимо погасить волну… Дело щекотливое, и я не могу послать к дяде Миммо никого из своих людей. Конечно, у меня есть кое-кто в квестуре, но… Видишь ли, имеется одна настырная сволочь, некий Соннино, который только и ждет, чтобы я на чем-нибудь прокололся. Дядя Миммо – человек простодушный. Если полиция или Соннино начнут его запугивать, он, чего доброго, разинет варежку и ляпнет чего не надо. Например, что к нему приходил один из моих парней и пытался ему угрожать. Должен же я подстраховаться! Вот почему я прошу тебя о любезности. Навести дядю Миммо, хорошо? Он ведь не знает, что ты придешь от меня, а значит, мы ничем не рискуем. Даже если он проболтается, сказать ему будет нечего.
Лу спустил ноги со стола, поднялся и, сунув руки в карманы, сделал по комнате несколько шагов.
– Дон Скали, – круто развернувшись, проговорил он. – Для меня большая честь, что вы доверяете мне в таком деликатном деле…
– Вот еще что я обязательно должен сделать – написать твоему деду, что ты хороший парень. Правда, правда… Хороший, и сердце у тебя доброе. Только мне не хотелось бы, чтобы Ник, раз уж он на подозрении, правда, непонятно, почему – он же все время был с нами на барбекю, – в общем, чтобы он о чем-нибудь догадался и смылся. Тот налетчик, мать его, был наркоман. А наркоманы – психи, от них можно ожидать чего угодно. Представь себе, что обо мне подумают в полиции, если этот засранец соскочит? Если он соскочит, все будут уверены, что это сделал именно он! Тогда полиция заявится ко мне и скажет: «Так твою и растак, дон Скали, сосед вашего племянника укокошил полицейского бригадира, а вы ни сном ни духом? Кто же вы после этого, если не вшивый фраер, который умеет только кудахтать, но не способен навести порядок в собственном курятнике!» В общем, Лу, мы должны заткнуть пасть этим псам. И я прошу тебя глаз не спускать с Ника – по крайней мере, до тех пор, пока мы не разберемся окончательно в этом деле и не убедимся, что у него нет причин сбежать.
– To же самое говорил мой дед, – улыбнулся Лу.
– Ты про «заткнуть пасть псам»? – спросил дядя Сал. – Так говорил мой дядя, когда заряжал лупару.
– Да нет, я про фраера и курицу, – ответил Лу и задал свой вопрос: – Дон Скали, а как я его узнаю, этого Ника?
– Тони устраивает барбекю в связи с помолвкой, – сказал дядя Сал. – И это барбекю в нашем квартале забудут не скоро. Ник Палумбо тоже приглашен, тем более что это его помолвка. Считай, что и ты приглашен, Лу. Тони собирается приготовить перепелок. И не сомневайся, джина там будет хоть залейся!
Проторчав полчаса в отделе редких книг…
Проторчав полчаса в отделе редких книг магазина «Politics amp;Prose Bookstore», принадлежащего этой свинье, синьору Левину, Жасмин совершенно не была расположена выслушивать глупости Фрэнка.
– Жасмин, твою мать, – разливался Фрэнк Эрра, – тебе известно, что, когда ты читаешь вслух, ты как две капли воды похожа на Мидоу Сопрано? Слышь, Чаз, я прав или нет? Она просто вылитая дочка Тони и Кармелы?
– Как есть Мидоу Сопрано, – подтвердил Чаз.
Жасмин фыркнула и продолжала громко читать об этой дурацкой Сицилии. Книжка называлась «Complete Guide To The Island» и стоила ей короткого, но настойчивого контакта с вялым обрезанным инструментом Левина. Когда она попросила у него detailled guide no Сицилии, эта свинья (на голове кипа, а за ушами длиннющие космы, похожие на две метелки для сортира) вывалил на прилавок с полдюжины фолиантов: «Midnight in Sicily», «Ciao Sicily», «Sweet Sicily», «In Sicily» и другую подобную лабуду. Потом он сказал, что у него есть и еще, в отделе редких книг. Отдел оказался просто пыльным чуланом два на три метра, заставленным ржавыми металлическими стеллажами. Там же примостился и стол со сломанными ножками. В жуткой тесноте Левин снимал со стеллажей книги и передавал ей, каждый раз норовя ее притиснуть, пока окончательно не распалился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30