»
– О'кей, Фрэнк, – ответил Чаз, на сей раз обойдясь без кивка. – Пойду к Жасмин, скажу, чтоб забронировала…
– Where are you fucking going, Чаз! – заорал Фрэнк. Чаз не кивнул, и это ему не понравилось. – Как, по-твоему, я появлюсь в Катании? Ты же знаешь, что мне туда нельзя!
Он вскочил и несколько раз нервно подтянул штаны.
– Как только Жасмин сделает этот хренов заказ, я сразу окажусь на крючке! В аэропорту Катании мне на хвост сядет куча сволочей из ФБР! Фрэнк Эрра плюс Сицилия – этим недоноскам, мать их, останется только подпалить подо мной фитиль!
– Похоже, так и есть, Фрэнк, – сказал Чаз и кивнул головой.
– Надо придумать какой-то предлог.
– Какой предлог, Фрэнк?
– Предлог для полета в Рим.
– В Рим?!
– В Рим, Чаз, в Рим! Ну не могу я отправиться прямо на Сицилию! Никого не волнует, зачем я туда еду, у ФБР это все равно вызовет подозрения. Так что мне надо найти предлог поехать в Рим, а уже там я буду искать предлог, чтобы поехать на Сицилию.
Чаз ничего не понял, но на всякий случай кивнул. Фрэнк, охваченный внезапно нахлынувшими эмоциями, с трудом удержался, чтобы его не обнять.
Часы показывали одиннадцать утра…
Часы показывали одиннадцать утра, когда Ник внезапно вскочил с кресла, в котором провел ночь. Телевизор работал с выключенным звуком. Передавали кулинарную программу. На столе высилась тушка огромной индейки, и какой-то здоровенный тип в белом фартуке изо всех сил старался рассмешить присутствовавшую здесь же грудастую блондинку. Индейка с отрубленными ногами и ободранной кожей лоснилась и блестела столь омерзительно, что Ника замутило, и он поспешил в ванную. Его знобило, но он пустил холодную воду и сунул голову под кран. Взглянув на себя в зеркало, он не смог сдержать стон.
Та же неискоренимая привычка, которая велит врачу привести себя в порядок, прежде чем войти в операционную (или выйти из нее, признав пациента безнадежным), заставила Ника взять баллончик с кремом для бритья и встряхнуть его. Флакон выскользнул из рук, и Ник наклонился его поднять. Голова у него закружилась, и он оперся на раковину. С трудом разогнувшись, он все-таки выдавил на ладонь немного крема, смазал лицо и принялся бриться. Он еще пытался насвистывать.
В кухне, открыв холодильник, он уставился на пакеты с молоком. Какого черта я накупил столько этого поганого молока? Зачем? Однажды он признался Тони, что питает непонятную слабость к молоку в пакетах. «Понимаю, Ник, – сочувственно отозвался Тони, – отлично тебя понимаю. Я знал одну семью, у них был мальчишка, забыл, как их всех звали, ну эти, у них еще папаша повязывал галстуки таким здоровенным узлом, с хорошее яблоко, а мальчишка, – кстати, прическа у него была супер, и вообще, он, по-моему, в этом дурдоме был самый нормальный, – так вот, когда они все его достанут по самое некуда, он идет себе на кухню, открывает холодильник, достает пакет молока – да какой побольше, наливает себе в самый высокий стакан и размышляет о жизни. А у самого на губах усы от молока…»
«Боже милостивый, думал Ник, наливая молоко в пожелтевший от известнякового налета стакан, какие идиотские мысли посещают Тони…»
В дверь позвонили. Дверной звонок у Ника слабенький, так что три-четыре хилые трели так и не достигли его слуха. Со стаканом в руке он вышел из кухни, выключил телевизор, взял диск Чарли Паркера, вставил его в проигрыватель стереосистемы, нажал play и устроился в кресле. Зазвучал оркестр Чарли, и тут Ник все-таки услышал, что в дверь звонят.
Твою мать, кажется, звонят в дверь! Ник вскочил и бросился в ванную. Белье висело на сушилке. Какого хрена я повесил его на сушилку! Ладно, вроде чистое, черт бы его побрал. Футляр, где футляр? Бегом вернулся к креслу, на котором лежал футляр с гитарой. В верхней части виднелись пятна – гуще по цвету и более матовые, чем сам футляр. Звонок звучал все настойчивее. Я должен открыть, черт, должен открыть! Он снова помчался на кухню, схватил полотенце, сунул его под воду, вернулся к креслу и принялся судорожно оттирать с футляра пятна, отчего они стали еще темнее и заметнее. Кое-как скомкав полотенце, он запихал его в карман джинсов и, топоча ногами в ритме перкуссии Чарли, подбежал к двери. Через дверной глазок на него смотрел дядя Сал, и его озабоченная физиономия не сулила ничего хорошего. Ник открыл дверь, изо всех сил стараясь придать лицу спокойное выражение.
Дядя Сал обернулся, глядя на что-то позади себя, – Ник не мог видеть, на что именно, – а затем снова вперил взгляд в Ника. Он улыбался.
– Ну, здравствуй, Ник! Надеюсь, я не нарушил твой покой? – Он вошел, не дожидаясь ответа. – Только что проснулся, да? Наверное, завтракал?…
Какого фига нужно здесь дяде Тони? Ник с десяток раз встречал его на барбекю у соседа. Пара-тройка любезных фраз, вроде тех, что произносят типы, похожие на Джо Пеши, – самого Джо Пеши, а не на придурков, которых американскому актеру приходится играть в кино, – несколько слов, которыми обмениваются воспитанные люди, ничего больше.
– Если вы по поводу вчерашнего барбекю, дядя Сал, – начал Ник, – то я как раз собирался зайти к Тони извиниться.
– Ты славный паренек, Ник. Вежливый… Ты сходи к нему, только попозже, тогда точно его застанешь. Сейчас он занят – отправляет за покупками своих помощников, этих двух педиков из Кальтаджироне… Я могу сесть? – спросил дядя Сал и, не слушая ответа, достал носовой платок, обмахнул им кресло и с удобством устроился в нем. Ник торопливо убрал футляр с гитарой, прислонив его к стене, возле стереоустановки.
– Джаз… – кивнув на стерео, сказал дядя Сал. – Читал я как-то одну статейку про джаз в «Газете Сицилии». Тип, который ее сочинил, написал, что джаз – это музыка, сравнимая с coitus continuus. Ну то есть, начинают играть тему и никак не могут кончить, ха-ха… Но я с ним не согласен. Мне джаз нравится…
– Извините, дядя Сал, я сейчас сделаю потише.
– Знаешь, Тони прав. Он всегда говорит о тебе с симпатией, говорит, что ты и правда воспитанный мальчик.
– Тони слишком высокого мнения обо мне.
Дядя Сал развел руками, словно признавая: и ты тоже прав.
– Скажи, Ник, – продолжил он, – ты слушал радио сегодня утром?
– Радио?! Извините, дон Скали, но…
– Ах да, – понимающе кивнул дядя Сал, – нужно было родиться до войны, чтобы привыкнуть по утрам слушать радио… В общем, так, – объявил он, щелчком сбивая пылинку с левого колена, – вчера вечером прямо здесь, в нашем квартале, убили бригадира полиции. Когда я об этом узнал, – продолжал дядя Сал, пристально глядя ему в глаза, – мне прямо нехорошо сделалось. В квартале, где живет мой племянник Тони! Подумать только, какой-то засранец ворвался в лавку дяди Миммо, ограбил бедного старика и застрелил бригадира! Снес ему на фиг башку. Ник, ты меня слушаешь?
Ник, изо всех сил стараясь не выдать свои чувства, кивнул.
– Ну, я сразу же позвонил некоторым друзьям, – гнул свое дядя Сал, – чтобы получить побольше информации, понимаешь? Я же должен знать, что происходит в моем квартале, разве нет? А бригадир, как мне сказали, схлопотал пулю прямо в рот, ты представляешь? Я, правда, никак не пойму, как это эксперты догадались, что пуля попала именно в рот? Учитывая, во что превратилось его лицо… Знаешь, там, на полках у него за спиной, они обнаружили ошметки мозгов вперемешку с осколками зубов… Удивительные вещи сегодня творит экспертиза!
Ник сжал в кармане влажное полотенце и почувствовал, как по ноге потекла струйка воды.
– Кто это играет? – спросил дядя Сал, поднимая брови. – Дюк Эллингтон?
– Нет, дон Скали, – сглотнув, еле слышно ответил Ник. – Это… Чарли Паркер.
– Н-да, стар я уже, дорогой Ник, увы, – отозвался дядя Сал. – Помню, в пятидесятые годы наши ребята приезжали из Америки, так у них Дюк прямо-таки с языка не сходил. Я даже грешным делом сначала подумал, что это mammasantissima, а оказалось, это музыкант! Вот ведь как бывает! – Дядя Сал бросил взгляд на часы, очень медленно поднялся и так же медленно направился к двери. – Засиделся я у тебя.
Встав на ноги, он хлопнул Ника по плечу:
– Был рад повидать тебя, Ник.
Застегивая пиджак, дядя Сал проворчал:
– Черт, Тони, от твоих барбекю я растолстел. Возле самой двери он внезапно остановился:
– Ах да, Ник, чуть не забыл. Ты будь повнимательнее. Кажется, говнюк, который ограбил лавку, живет в этом квартале… В этом квартале, понимаешь? Хрен его знает, что еще может взбрести ему в башку!
Уже шагнув через порог, он вновь остановился:
– Да, еще одно, опять запамятовал, черт, совсем старый стал… Минди просила передать тебе привет.
– М-м-м… Минди?!
– Посмотрите на этого заику! – улыбнулся дядя Сал и слегка ущипнул Ника за щеку. – Делаешь вид, что не помнишь, кто это, а? Тони прав, ты действительно славный паренек. И такой застенчивый, прелесть. Ну конечно Минди… Мы, старики, все замечаем. Мы знаем, как это бывает у вас, у молодых… Мы сидим себе, болтаем о своем, вам кажется, что мы ничего не видим, а мы, наоборот, с вас глаз не спускаем! Хотя вчера вечером вы, слава богу, ничем таким не занимались, только болтали. Ты и Минди, как два голубка!
– Вчера вечером?!
– Ну да, вчера вечером, на барбекю. Все это видели… Понимаешь, что я хочу сказать? Все видели, что ты, молодой и шустрый, как говорит Тони… Все, кто был на барбекю, заметили, как вы смотрели друг на друга, ты и Минди, как вы ворковали… Все… И знаешь что? Я скажу тебе откровенно, как мужчина мужчине: Минди сказала своей матери, что ты на самом деле симпатичный сукин сын. Ты все понял, Ник?
Дядя Сал вышел за дверь, бросил быстрый взгляд на улицу и, снова погладив Ника по щеке, заключил: – Надеюсь увидеть тебя на следующем барбекю, а, Ники?
– Mister Ceccaroli for you
– Mister Ceccaroli for you.
Мысли Фрэнка, размышлявшего о предстоящей встрече с Салом Скали, прервал пронзительный голосок Жасмин. Он все пытался понять, что имел в виду Джон Ла Бруна, когда сказал: «Он такой же пижон, как ты». Эта фраза вертелась у Фрэнка в мозгу, причиняя мучения. «Пижон, как ты». Что бы эта хреновина значила?
– Who's he? – рассеянно спросил он секретаршу.
– Вас мистер Чек-ка-ро-ли из Рима, – с некоторым раздражением повторила Жасмин.
Фрэнк еще не успел ответить «о'кей», как на другом конце трубки голос Чеккароли тявкнул на italglish:
– Naise tu iear iu!
– Чеккаро, – сморщился Фрэнк, – давай по-итальянски, лады?
Марко Чеккароли владел частным телеканалом в Риме, покупал и крутил по нему почти все телефильмы «Эрра Продакшн» и каждую неделю доставал Фрэнка, вываливая на него очередные gret aidias по поводу офигенных мини-сериалов для экспорта в Америку. Фрэнк, который в гробу видал мини-, а равно и макси-сериалы, слушал Чеккароли потому, что тот покупал его продукцию, но прежде всего потому, что не мог сказать ему: «Послушай, а я тут при чем? Я ведь только подставное лицо».
До сих пор Чеккароли всегда общался с Фрэнком по-английски, и просьба последнего перейти на итальянский оказалась для него неожиданной, едва не парализовав его. Как же мне с ним говорить, на ты или на вы? судорожно спрашивал себя Чеккароли.
– Как… как… как пожелаешь… Фрэнк, – пробормотал он в трубку, надеясь, что угадал с местоимением.
– Чеккаро, ты, случаем, не знаком с тем типом из Флоренции, что выклянчил для показа на итальянском рынке «Тенора» Леонарда Трента? – спросил Фрэнк.
– Встречал его несколько раз, Фрэнк, – ответил Чеккароли, хотя понятия не имел, о ком речь.
– Фильм – полное дерьмо, – сказал Фрэнк. – Там рассказывается об одном теноре, о котором никто никогда не слышал, но, по словам этого вонючего козла Трента, у него the highest singing voice, каких до сих пор не существовало.
– Трент – режиссер с… причудами, – ответил Чеккароли, восторженный поклонник Трента и всего того, что тот делал в кино. Боже, какие фильмы! Когда их крутишь по ТВ, сразу видно, что они сняты для кино, потому что не занимают весь экран.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– О'кей, Фрэнк, – ответил Чаз, на сей раз обойдясь без кивка. – Пойду к Жасмин, скажу, чтоб забронировала…
– Where are you fucking going, Чаз! – заорал Фрэнк. Чаз не кивнул, и это ему не понравилось. – Как, по-твоему, я появлюсь в Катании? Ты же знаешь, что мне туда нельзя!
Он вскочил и несколько раз нервно подтянул штаны.
– Как только Жасмин сделает этот хренов заказ, я сразу окажусь на крючке! В аэропорту Катании мне на хвост сядет куча сволочей из ФБР! Фрэнк Эрра плюс Сицилия – этим недоноскам, мать их, останется только подпалить подо мной фитиль!
– Похоже, так и есть, Фрэнк, – сказал Чаз и кивнул головой.
– Надо придумать какой-то предлог.
– Какой предлог, Фрэнк?
– Предлог для полета в Рим.
– В Рим?!
– В Рим, Чаз, в Рим! Ну не могу я отправиться прямо на Сицилию! Никого не волнует, зачем я туда еду, у ФБР это все равно вызовет подозрения. Так что мне надо найти предлог поехать в Рим, а уже там я буду искать предлог, чтобы поехать на Сицилию.
Чаз ничего не понял, но на всякий случай кивнул. Фрэнк, охваченный внезапно нахлынувшими эмоциями, с трудом удержался, чтобы его не обнять.
Часы показывали одиннадцать утра…
Часы показывали одиннадцать утра, когда Ник внезапно вскочил с кресла, в котором провел ночь. Телевизор работал с выключенным звуком. Передавали кулинарную программу. На столе высилась тушка огромной индейки, и какой-то здоровенный тип в белом фартуке изо всех сил старался рассмешить присутствовавшую здесь же грудастую блондинку. Индейка с отрубленными ногами и ободранной кожей лоснилась и блестела столь омерзительно, что Ника замутило, и он поспешил в ванную. Его знобило, но он пустил холодную воду и сунул голову под кран. Взглянув на себя в зеркало, он не смог сдержать стон.
Та же неискоренимая привычка, которая велит врачу привести себя в порядок, прежде чем войти в операционную (или выйти из нее, признав пациента безнадежным), заставила Ника взять баллончик с кремом для бритья и встряхнуть его. Флакон выскользнул из рук, и Ник наклонился его поднять. Голова у него закружилась, и он оперся на раковину. С трудом разогнувшись, он все-таки выдавил на ладонь немного крема, смазал лицо и принялся бриться. Он еще пытался насвистывать.
В кухне, открыв холодильник, он уставился на пакеты с молоком. Какого черта я накупил столько этого поганого молока? Зачем? Однажды он признался Тони, что питает непонятную слабость к молоку в пакетах. «Понимаю, Ник, – сочувственно отозвался Тони, – отлично тебя понимаю. Я знал одну семью, у них был мальчишка, забыл, как их всех звали, ну эти, у них еще папаша повязывал галстуки таким здоровенным узлом, с хорошее яблоко, а мальчишка, – кстати, прическа у него была супер, и вообще, он, по-моему, в этом дурдоме был самый нормальный, – так вот, когда они все его достанут по самое некуда, он идет себе на кухню, открывает холодильник, достает пакет молока – да какой побольше, наливает себе в самый высокий стакан и размышляет о жизни. А у самого на губах усы от молока…»
«Боже милостивый, думал Ник, наливая молоко в пожелтевший от известнякового налета стакан, какие идиотские мысли посещают Тони…»
В дверь позвонили. Дверной звонок у Ника слабенький, так что три-четыре хилые трели так и не достигли его слуха. Со стаканом в руке он вышел из кухни, выключил телевизор, взял диск Чарли Паркера, вставил его в проигрыватель стереосистемы, нажал play и устроился в кресле. Зазвучал оркестр Чарли, и тут Ник все-таки услышал, что в дверь звонят.
Твою мать, кажется, звонят в дверь! Ник вскочил и бросился в ванную. Белье висело на сушилке. Какого хрена я повесил его на сушилку! Ладно, вроде чистое, черт бы его побрал. Футляр, где футляр? Бегом вернулся к креслу, на котором лежал футляр с гитарой. В верхней части виднелись пятна – гуще по цвету и более матовые, чем сам футляр. Звонок звучал все настойчивее. Я должен открыть, черт, должен открыть! Он снова помчался на кухню, схватил полотенце, сунул его под воду, вернулся к креслу и принялся судорожно оттирать с футляра пятна, отчего они стали еще темнее и заметнее. Кое-как скомкав полотенце, он запихал его в карман джинсов и, топоча ногами в ритме перкуссии Чарли, подбежал к двери. Через дверной глазок на него смотрел дядя Сал, и его озабоченная физиономия не сулила ничего хорошего. Ник открыл дверь, изо всех сил стараясь придать лицу спокойное выражение.
Дядя Сал обернулся, глядя на что-то позади себя, – Ник не мог видеть, на что именно, – а затем снова вперил взгляд в Ника. Он улыбался.
– Ну, здравствуй, Ник! Надеюсь, я не нарушил твой покой? – Он вошел, не дожидаясь ответа. – Только что проснулся, да? Наверное, завтракал?…
Какого фига нужно здесь дяде Тони? Ник с десяток раз встречал его на барбекю у соседа. Пара-тройка любезных фраз, вроде тех, что произносят типы, похожие на Джо Пеши, – самого Джо Пеши, а не на придурков, которых американскому актеру приходится играть в кино, – несколько слов, которыми обмениваются воспитанные люди, ничего больше.
– Если вы по поводу вчерашнего барбекю, дядя Сал, – начал Ник, – то я как раз собирался зайти к Тони извиниться.
– Ты славный паренек, Ник. Вежливый… Ты сходи к нему, только попозже, тогда точно его застанешь. Сейчас он занят – отправляет за покупками своих помощников, этих двух педиков из Кальтаджироне… Я могу сесть? – спросил дядя Сал и, не слушая ответа, достал носовой платок, обмахнул им кресло и с удобством устроился в нем. Ник торопливо убрал футляр с гитарой, прислонив его к стене, возле стереоустановки.
– Джаз… – кивнув на стерео, сказал дядя Сал. – Читал я как-то одну статейку про джаз в «Газете Сицилии». Тип, который ее сочинил, написал, что джаз – это музыка, сравнимая с coitus continuus. Ну то есть, начинают играть тему и никак не могут кончить, ха-ха… Но я с ним не согласен. Мне джаз нравится…
– Извините, дядя Сал, я сейчас сделаю потише.
– Знаешь, Тони прав. Он всегда говорит о тебе с симпатией, говорит, что ты и правда воспитанный мальчик.
– Тони слишком высокого мнения обо мне.
Дядя Сал развел руками, словно признавая: и ты тоже прав.
– Скажи, Ник, – продолжил он, – ты слушал радио сегодня утром?
– Радио?! Извините, дон Скали, но…
– Ах да, – понимающе кивнул дядя Сал, – нужно было родиться до войны, чтобы привыкнуть по утрам слушать радио… В общем, так, – объявил он, щелчком сбивая пылинку с левого колена, – вчера вечером прямо здесь, в нашем квартале, убили бригадира полиции. Когда я об этом узнал, – продолжал дядя Сал, пристально глядя ему в глаза, – мне прямо нехорошо сделалось. В квартале, где живет мой племянник Тони! Подумать только, какой-то засранец ворвался в лавку дяди Миммо, ограбил бедного старика и застрелил бригадира! Снес ему на фиг башку. Ник, ты меня слушаешь?
Ник, изо всех сил стараясь не выдать свои чувства, кивнул.
– Ну, я сразу же позвонил некоторым друзьям, – гнул свое дядя Сал, – чтобы получить побольше информации, понимаешь? Я же должен знать, что происходит в моем квартале, разве нет? А бригадир, как мне сказали, схлопотал пулю прямо в рот, ты представляешь? Я, правда, никак не пойму, как это эксперты догадались, что пуля попала именно в рот? Учитывая, во что превратилось его лицо… Знаешь, там, на полках у него за спиной, они обнаружили ошметки мозгов вперемешку с осколками зубов… Удивительные вещи сегодня творит экспертиза!
Ник сжал в кармане влажное полотенце и почувствовал, как по ноге потекла струйка воды.
– Кто это играет? – спросил дядя Сал, поднимая брови. – Дюк Эллингтон?
– Нет, дон Скали, – сглотнув, еле слышно ответил Ник. – Это… Чарли Паркер.
– Н-да, стар я уже, дорогой Ник, увы, – отозвался дядя Сал. – Помню, в пятидесятые годы наши ребята приезжали из Америки, так у них Дюк прямо-таки с языка не сходил. Я даже грешным делом сначала подумал, что это mammasantissima, а оказалось, это музыкант! Вот ведь как бывает! – Дядя Сал бросил взгляд на часы, очень медленно поднялся и так же медленно направился к двери. – Засиделся я у тебя.
Встав на ноги, он хлопнул Ника по плечу:
– Был рад повидать тебя, Ник.
Застегивая пиджак, дядя Сал проворчал:
– Черт, Тони, от твоих барбекю я растолстел. Возле самой двери он внезапно остановился:
– Ах да, Ник, чуть не забыл. Ты будь повнимательнее. Кажется, говнюк, который ограбил лавку, живет в этом квартале… В этом квартале, понимаешь? Хрен его знает, что еще может взбрести ему в башку!
Уже шагнув через порог, он вновь остановился:
– Да, еще одно, опять запамятовал, черт, совсем старый стал… Минди просила передать тебе привет.
– М-м-м… Минди?!
– Посмотрите на этого заику! – улыбнулся дядя Сал и слегка ущипнул Ника за щеку. – Делаешь вид, что не помнишь, кто это, а? Тони прав, ты действительно славный паренек. И такой застенчивый, прелесть. Ну конечно Минди… Мы, старики, все замечаем. Мы знаем, как это бывает у вас, у молодых… Мы сидим себе, болтаем о своем, вам кажется, что мы ничего не видим, а мы, наоборот, с вас глаз не спускаем! Хотя вчера вечером вы, слава богу, ничем таким не занимались, только болтали. Ты и Минди, как два голубка!
– Вчера вечером?!
– Ну да, вчера вечером, на барбекю. Все это видели… Понимаешь, что я хочу сказать? Все видели, что ты, молодой и шустрый, как говорит Тони… Все, кто был на барбекю, заметили, как вы смотрели друг на друга, ты и Минди, как вы ворковали… Все… И знаешь что? Я скажу тебе откровенно, как мужчина мужчине: Минди сказала своей матери, что ты на самом деле симпатичный сукин сын. Ты все понял, Ник?
Дядя Сал вышел за дверь, бросил быстрый взгляд на улицу и, снова погладив Ника по щеке, заключил: – Надеюсь увидеть тебя на следующем барбекю, а, Ники?
– Mister Ceccaroli for you
– Mister Ceccaroli for you.
Мысли Фрэнка, размышлявшего о предстоящей встрече с Салом Скали, прервал пронзительный голосок Жасмин. Он все пытался понять, что имел в виду Джон Ла Бруна, когда сказал: «Он такой же пижон, как ты». Эта фраза вертелась у Фрэнка в мозгу, причиняя мучения. «Пижон, как ты». Что бы эта хреновина значила?
– Who's he? – рассеянно спросил он секретаршу.
– Вас мистер Чек-ка-ро-ли из Рима, – с некоторым раздражением повторила Жасмин.
Фрэнк еще не успел ответить «о'кей», как на другом конце трубки голос Чеккароли тявкнул на italglish:
– Naise tu iear iu!
– Чеккаро, – сморщился Фрэнк, – давай по-итальянски, лады?
Марко Чеккароли владел частным телеканалом в Риме, покупал и крутил по нему почти все телефильмы «Эрра Продакшн» и каждую неделю доставал Фрэнка, вываливая на него очередные gret aidias по поводу офигенных мини-сериалов для экспорта в Америку. Фрэнк, который в гробу видал мини-, а равно и макси-сериалы, слушал Чеккароли потому, что тот покупал его продукцию, но прежде всего потому, что не мог сказать ему: «Послушай, а я тут при чем? Я ведь только подставное лицо».
До сих пор Чеккароли всегда общался с Фрэнком по-английски, и просьба последнего перейти на итальянский оказалась для него неожиданной, едва не парализовав его. Как же мне с ним говорить, на ты или на вы? судорожно спрашивал себя Чеккароли.
– Как… как… как пожелаешь… Фрэнк, – пробормотал он в трубку, надеясь, что угадал с местоимением.
– Чеккаро, ты, случаем, не знаком с тем типом из Флоренции, что выклянчил для показа на итальянском рынке «Тенора» Леонарда Трента? – спросил Фрэнк.
– Встречал его несколько раз, Фрэнк, – ответил Чеккароли, хотя понятия не имел, о ком речь.
– Фильм – полное дерьмо, – сказал Фрэнк. – Там рассказывается об одном теноре, о котором никто никогда не слышал, но, по словам этого вонючего козла Трента, у него the highest singing voice, каких до сих пор не существовало.
– Трент – режиссер с… причудами, – ответил Чеккароли, восторженный поклонник Трента и всего того, что тот делал в кино. Боже, какие фильмы! Когда их крутишь по ТВ, сразу видно, что они сняты для кино, потому что не занимают весь экран.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30