— А на чем же мне сидеть? — огрызнулся дед.
— Да нет у нас здесь больных, — сказал полковник. — Это вон у того костра, — он махнул рукой в пустоту, — мужик животом мается. Какой-то гадости обожрался, того и гляди, коньки отбросит. Несет его в тридцать три струи.
— Посмотрим.
Доктор поднялся и растворился в темноте. Через четверть часа он вернулся.
— Все, жить будет. Напичкал его таблетками. Завтра к утру полегчает.
Тут взгляд его остановился на Петре.
— Новенький?
* * *
К тому часу он был уже изрядно пьян, и на вопрос доктора смог лишь кивнуть.
Доктор с интересом изучал его.
— Откуда же ты такой взялся?
— Да здешний он, — пояснил дед Евсей. — Приблудился вот на днях.
— Вот оно что!
Больше доктор к нему не обращался, хотя изредка продолжал бросать на него любопытные взгляды.
На следующий день страшно болела голова. Он провалялся у потухшего костра до полудня, затем попытался подняться, но внезапно пронзившая правый бок острая боль заставила его со стоном рухнуть на землю. Он был один: ни деда Евсея, ни полковника, ни других его соседей по костру в «бомжеубежище» не было. Видать, подались в город на заработки и поиски пропитания.
Доктор объявился ровно в час. Он вырос перед ним так же внезапно, как и накануне вечером. Присев на корточки, долгим участливым взглядом рассматривал лежащего у его ног человека. Потом достал из кармана плаща начатую бутылку водки, налил полстакана и протянул Петру.
— На, полечись. А то весь посинел с перепою.
Тот жадно выпил. Через минуту ему заметно полегчало.
Доктор закурил.
— Ну и дальше что? — спросил он. — Так и будешь здесь валяться, пока не сдохнешь?
— А тебе-то что за дело?
— Да мне-то, собственно, никакого дела нет. Просто жаль мне тебя.
— Тоже мне — мать Тереза в штанах…
— А ты не язви, мужик. Вот смотрю я на тебя и вижу: погибнешь ты тут. Хреновый из тебя бродяга, понял? Ты на этих-то не смотри, — он кивнул в сторону лагеря, — они тертые калачи, за жизнь крепко держатся. Им все нипочем: ни холод, ни мороз, ни жара летняя. А ты… словом, не место тебе здесь.
— Отвяжись.
— Вот и здоровьице-то, вижу, у тебя не ахти какое, — как ни в чем не бывало, продолжал доктор. — Бок-то болит?
— А ты откуда знаешь?
— Я, братец ты мой, все-таки врач. И не простой какой-нибудь, а хирург. Я ведь тебя, мужик, насквозь вижу. Что с боком-то?
— Не знаю… Вроде как ножом пырнул кто-то.
— Что значит — вроде? Не помнишь, что ли?
Он покачал головой.
— Не помню. Ничего.
— Вот так-так! Загадочный, смотрю, ты тип. Прямо одна сплошная тайна… Ладно, мужик, крепись, я как-нибудь на днях наведаюсь. А сейчас мне пора.
Доктор ушел.
Оставшись один, он кое-как поднялся и, шатаясь, поковылял к ближайшему магазину — за водкой. Но водки он не купил.
Уже в магазине, сунув руку в карман, обнаружил, что все его деньги исчезли. Правда, и денег-то там оставалось с гулькин нос, но и тех не оказалось. Видать, ночью, пока он спал, кто-то обчистил его карманы.
Он знал, что без денег ему крышка.
Мысль о самоубийстве с новой силой забрезжила в его мозгу.
Глава пятая
Несколько часов прошли в бесцельных блужданиях по городу.
Та мысль навязчиво преследовала его и крепла с каждой минутой. Наконец он решился.
Все. Пора кончать с этим дерьмом.
Принятое решение заметно приободрило его. Так случилось, что в этот час он оказался ввиду железнодорожной станции, где он провел свою первую ночь в Огнях.
Его била крупная дрожь — то ли с похмелья, то ли от возбуждения, вызванного принятым решением.
Голову на рельсы — и… Вот только бы дождаться хоть какого-нибудь поезда…
Но, как назло, поезда через Огни проходили редко.
Он бродил по территории станции уже около часа, когда увидел, как к одним из ворот подъехал грузовик. Ворота распахнулись, и грузовик, пыхтя и тарахтя, скрылся за их створками. Из дверей одной из построек выскочила толстая женщина в белом халате и переднике не первой свежести. Буфетчица, догадался он, а этот грузовик наверняка привез продукты.
Он остановился в воротах и стад безучастно наблюдать за происходящим.
Женщина металась по двору и, похоже, кого-то искала.
— Михалыч! Николай! Да куда они все запропастились…
— Грузиться будем, или как? — раздался из кабины нетерпеливый голос экспедитора.
— Сейчас, сейчас, вот только разыщу этих дармоедов, — отозвалась женщина.
И тут она заметила одинокую фигуру Петра.
— Ну что стоишь, как бедный родственник. Иди сюда, подсобишь. На обед заработаешь.
Он послушно залез в кузов, и за полчаса вдвоем они покончили с разгрузкой. Потом перетаскали продукты в кладовую, после чего женщина все тщательно заперла, рассчиталась с экспедитором и отпустила грузовик.
— А теперь займемся тобой, — вернулась она к Петру, который, едва живой от непривычной физической нагрузки, сидел на пустом ящике из-под пива и обильно потел. — Пойдем, накормлю. Заслужил.
Он покорно последовал за ней в одно из служебных помещений.
— Борщец есть, свежий, со сметаной. Будешь?
От еды он отказался. Взял водкой. И тут же ее выпил.
Она неодобрительно качала головой, глядя, как этот доходяга пьет отвратительное зелье прямо из горла.
— Дело твое, парень. Только не советовала бы я тебе увлекаться этой гадостью. Молодой еще.
Он ничего не ответил и, лишь кивнув на прощание, ушел.
В этот день ложиться под поезд он не стал.
* * *
К своему костру он вернулся только заполночь. Все уже спали, бодрствовал один только дед Евсей.
— Где это тебя носило, Петенька?
Он сел молча, ничего не ответив.
— Ну не хочешь, не говори. А мне, вишь, не спится, — бубнил дед Евсей. — Выпить охота, а не с кем. У тебя там пузырек, случайно, не завалялся?
— Все, старик, баста, капиталы мои кончились.
— М-да… Да ты не горюй, Петруха, все мы тут без гроша сидим, однако ничего, копошимся. И ты приноровишься, дай только срок. Жить-то все равно как-то надо.
— Надо ли?
Дед Евсей внимательно, с прищуром, уставился на собеседника.
— Э-э, да ты, я смотрю, совсем никудышний. Что, невмоготу стало от такой-то житухи? Мыслишки-то, небось, в башку лезут, а? Ле-езут, как не лезть. И мне лезли, и еще как лезли! На жизни крест решил было поставить, одним махом, чтоб не мучаться. Вешаться хотел, да друган вовремя из петли вынул. А потом ничего, отошел, оклемался. И понял: жизнь, она ведь одна, другой уж не будет, и какая бы она ни была, а она твоя. Твоя, понял? Оттуда дороги уже не будет, это ты себе уясни раз и навсегда. Этот шаг делается только в одну сторону, второй попытки тебе не дано. Так что повремени, Петька, покумекай еще разок, жизнь, она ведь сама подскажет, как и что. Она ведь мудрая, эта самая жизнь, прислушайся к ней.
Дед Евсей вытряхнул из пачки «Беломора» две папиросы и одну протянул Петру. Тот молча взял и закурил.
— А насчет выпивки не беспокойся, — продолжал старик. — У меня ведь тоже кое-что имеется. — С этими словами он извлек из груды тряпья бутыль мутного самогона. — Пей, парень, сегодня я угощаю.
Они выпили. Потом еще раз. И постепенно какая-то удивительная легкость овладела Петром, словно бы жизненная энергия трухлявого деда Евсея вливалась в него с неудержимой силой, вселяя оптимизм и желание трепыхаться в этом чертовом болоте, именуемом «жизнью».
И несмотря на то, что никаких перемен к лучшему в ближайшем будущем не предвиделось, в эту ночь он впервые за последние дни заснул с улыбкой.
* * *
Он стал появляться в станционном буфете каждый день. Выполнял разную черную работу, включая уборку помещений, разгрузку и погрузку приходящих машин и т.д. В качестве платы Александра Ивановна, заведующая станционным буфетом, кормила и поила его, однако он, как правило, от пищи отказывался, а брал спиртным. Водку он тут же выпивал, и часто можно было наблюдать, как он, в стельку пьяный, валяется где-нибудь в коридоре, на ступеньках зала ожидания, на заднем дворе среди пустой тары, в старой коробке из-под холодильника или на куче мусора. Когда был трезв, отличался молчаливостью и исполнительностью, работал быстро и на совесть — может быть, именно поэтому Александра Ивановна терпела этого странного, неизвестно откуда свалившегося ей на голову молчуна. Тем более, что двое штатных грузчиков, Михалыч и Николай, ушли в длительный и продолжительный запой, и к концу месяца она их не ожидала. А работы в буфете было невпроворот. Да и случая воровства, даже самого мелкого, за ним не заметила ни разу.
У них было договорено, что, помимо съеденного и выпитого в течение рабочего дня, вечером он получает на руки бутылку водки и что-нибудь из съестного: грамм триста колбасы, буханку черного хлеба или кастрюльку супа. Все это он относил своим товарищам в «бомжеубежище». Бывали, впрочем, случаи, когда к вечеру он напивался до такой степени, что не в состоянии был добраться «домой» и оставался ночевать на территории станции, либо прямо на полу в подсобке, либо на жестком диване в зале ожидания. Тот самый сержант, что встретился ему в первую ночь, не трогал его, зная, что этот угрюмый забулдыга работает в буфете, — однако не раз осуждающе качал головой, видя, как тот, грязный, небритый, отупевший, в стельку пьяный, сидит где-нибудь на полу и подпирает спиной обшарпанную стену. «Вот до чего человека баба довела. Стерва», — думал сержант в эти минуты, в глубине души жалея несчастного бедолагу.
Глава шестая
В один из таких дней в станционном буфете появился доктор. Было около трех часов пополудни; Петр, хотя и был уже изрядно пьян, на ногах еще держался.
— А, вот, значит, где ты сутками пропадаешь, — весело проговорил доктор. — Что ж, дело хорошее, работа, она, как известно, из обезьяны человека сотворила. Хотя видок у тебя, надо сказать, неважнецкий. Пьешь?
— А тебе-то что за дело? — огрызнулся Петр, ворочая ящики с пивом. — Уму-разуму учить пришел? Так и без тебя учителей предостаточно.
— Да на хрена ты мне сдался, чтобы тебе, дураку непутевому, мозги вправлять. Просто шел мимо, вот и заглянул.
— Ну и дальше что?
— А и то. Будешь продолжать в том же духе, сопьешься, мужик, в два счета. Это я как врач тебе говорю.
Петр сухо, со злостью рассмеялся.
— Рано ты на мне крест ставишь, понял?
— Ну, крест, положим, ты себе сам ставишь. Могильный.
— А ты не каркай. Не выросло еще то дерево, из которого мне гроб сколотят.
Доктор рассмеялся.
— А вот это другой разговор. Вот это я и хотел от тебя услышать. Значит, жить будешь, мужик. Это я тебе как врач говорю.
Он ушел, не простившись. А Петр, злой и внезапно протрезвевший, с остервенением проработал до вечера и к костру вернулся трезвым.
Прошло еще несколько дней. Он продолжал пить, с каждым днем все больше и больше. Теперь по утрам, едва продрав глаза, колотясь в похмельном ознобе, он сначала выпивал стакан водки, тайком припасенный с вечера, и лишь потом отправлялся на станцию.
Однажды вечером, когда он, сильно пьяный, отсыпался прямо на полу зала ожидания, на станции остановился состав. Это был пассажирский поезд дальнего следования. То ли в самом электровозе случилась какая-то поломка, то ли где-то впереди, по пути следования, возникла неожиданная проблема, только остановка поезда не была запланирована. Пассажиры высыпали на перрон и, в ожидании отправления поезда, разбрелись кто куда. Кто-то из них забрел в буфет и бросил якорь там, кто-то, ворча и кляня все на свете, кутаясь в плащ, бесцельно бродил по окрестностям станционного здания; несколько человек оказались в зале ожидания.
Среди этих последних была респектабельная молодая пара, мужчина и женщина. Было видно, что и он, и она являются людьми с достатком. Оба брезгливо морщились, проходя по темным, сырым закоулкам станции, нетерпеливо поглядывали на часы и тихо переговаривались друг с другом.
Оказавшись в зале ожидания, они не сразу заметили валявшуюся на полу фигуру пьяного бродяги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49