И понял еще: из этой ситуации нужно было как-то выбираться.
Он не заметил, что давно уже лежит с открытыми глазами, устремив невидящий взгляд в потолок. Едва слышный скрип кровати привлек внимание медсестры.
— Ой, мамочки! — взвизгнула та. — Он очнулся!
Он попытался было улыбнуться ей, но не успел: она уже выскочила в коридор. По кафельному полу коридора мелкой дробью зацокали ее тоненькие каблучки.
Через минуту в палату влетел доктор.
— Наконец-то, — сказал он и тяжело опустился на стул возле кровати. — А я уж, грешным делом, решил было, что ты так в коме и проваляешься до конца дней своих. Ну, с возвращением, мужик!
Он улыбнулся, и в уголках глаз его обозначилась сетка тоненьких морщин. Доктор осунулся, выглядел усталым, невыспавшимся, каким-то помятым — и совершенно счастливым.
Петр улыбнулся в ответ, попытался что-то сказать, но не смог: тяжелый, словно налитый свинцом, язык не слушался его.
— Молчи, молчи, мужик, — движением руки остановил его доктор. — Тебе еще рано речи толкать. Денька через два-три оклемаешься, вот тогда и потолкуем. А пока — полный покой, сон и здоровое питание. Наденька, — он обернулся к медсестре, — под твою полную ответственность.
Она горячо заверила его, что он может на нее положиться.
Доктор ушел, оставив Петра наедине с медсестрой.
Сон навалился на него внезапно, и он не заметил, как заснул.
Глава тринадцатая
Доктор не появлялся три дня: на бетонном заводе случилась авария, нескольких человек покалечило, и он безвылазно торчал в реанимационном отделении. Все это время Петра опекала медсестра Наденька. От нее-то он и узнал, что провалялся в коме около четырех месяцев — сейчас на исходе уже был апрель. Шансов на то, что сознание вновь вернется к нему, было мало, однако доктор не терял надежды помочь своему другу. А сколько бессонных ночей он провел у его изголовья, поминутно щупая пульс и прислушиваясь к едва ощутимому дыханию! Сколько ведер крепкого, густого кофе он поглотил в эти долгие, долгие, долгие ночные часы! А тут еще эта история с милицией, о которой Наденька знала лишь понаслышке. Доктора куда-то таскали несколько раз, снимали какие-то показания. Потом, вроде, все затихло.
Петр жадно слушал рассказ медсестры, а предательские слезы сами собой наворачивались на глаза. Прав был дед Евсей: такого человека, как доктор, еще поискать надо.
За эти дни Петр немного окреп и уже мог сидеть в кровати. Речь снова вернулась к нему. Капельницу убрали, ее заменило полноценное трехразовое питание.
На исходе третьего дня доктор, наконец, появился в палате. Выглядел он еще хуже прежнего: посеревшее, землистого оттенка лицо, ввалившиеся глаза, всклокоченная борода, следы крови на зеленом хирургическом халате…
— Фу-у-ух! — выдохнул он, падая на стул. — Устал, как собака. Как самочувствие, больной?
— В норме, — улыбнулся Петр. — А вот тебя, кажется, самого на больничную койку положить пора. Сам-то здоров?
Доктор небрежно махнул рукой.
— Пустяки, дело житейское. На мне еще пахать можно. Главное сейчас — тебя на ноги поставить.
Они были одни в палате: дневная смена закончилась, и медсестра Наденька уже ушла домой.
— Курить будешь? — спросил доктор, доставая пачку «Пегаса».
— А можно?
— Я врач или кто? Если спрашиваю, значит можно. На, дерни пару затяжек.
Они закурили. Голова у Петра сразу же закружилась.
— Все, хватит, — сказал доктор, выхватывая сигарету у Петра изо рта. — Для первого раза достаточно.
Он докурил свою сигарету, затушил о пустую тарелку.
— Надюху-то мою не обижал? Нет? Славная девчонка. Если бы не она, не выкарабкаться б тебе. Сутками напролет хлопотала возле тебя.
— А она мне вот то же самое про тебя рассказывала. И про твои ночные бдения, и про литры черного кофе.
— А ты слушай ее больше, — проворчал доктор смущенно, — она тебе еще не такое обо мне напоет.
Петр приподнялся и облокотился на локоть.
— Дай пять, — сказал он.
— Чего?
— Руку, говорю, дай.
Доктор, пожав плечами, протянул руку. Петр крепко пожал ее.
— Спасибо тебе. За все.
— А, оставь. Не люблю я этого. Давай лучше о деле. Разговор предстоит длинный и, как говорится, содержательный. Готов?
Петр кивнул.
— Вот и прекрасно. А начну я с того, что наш бравый полковник ухандохал-таки того мерзавца, что тебя по башке монтировкой хватил. Из своего именного. Три пули всадил. А тот, первый, жив остался, я лично из него свинец вытаскивал. Я тогда сразу смекнул, что полковнику решетка светит, и в ту же ночь, когда мы тебя с дедом Евсеем в больницу везли, шепнул старику, что не было никакого полковника, а из пушки палил какой-то приблудный, чужой, никому не известный бродяга. Поднатаскай, говорю старику, своих орлов, чтобы с одного голоса пели и правильные показания где нужно давали. Старик сработал как нельзя лучше. К утру, когда на место происшествия менты нагрянули, наши бомжарики уже назубок знали нужную легенду. Позже, когда следователь проводил выборочный опрос свидетелей, ни один из не прокололся: ничего, мол, не знаем, того парня с пушкой видели впервые, а опознать его не можем, потому как темно было, хоть глаз коли. Меня тоже пару раз на ковер дернули. Словом, кто стрелял, установить не удалось, виновными же признали этих бритоголовых идиотов. Кстати, тех двоих, что вовремя улизнули, так и не нашли, а тот гад, который больше всех выступал и которого ты уложил, сейчас срок мотает. У него уже была одна судимость, по сто пятьдесят восьмой, так что срок свой он легко получил. А вот полковника Колю пришлось в бега снарядить, от греха подальше. И где он сейчас, не знает никто. — Он выдержал многозначительную паузу. — Никто, кроме меня. — Он понизил голос до едва слышного шепота. — У меня на квартире прячется, носа за дверь вот уже три месяца не показывает. Вот такие, брат, дела. Что же касается бомжатника, то здесь тоже не самым лучшим образом обернулось. Словом, разогнали бедолаг. Где-то через неделю после происшествия понаехали туда местные власти, оцепили лагерь и через мегафоны потребовали очистить территорию в течение часа. Тех же, кто по истечении указанного срока все же окажется в оцепленной зоне, обещали отправить в кутузку. Дважды повторять не пришлось: бомжи разбежались кто куда. Лагерь мигом опустел.
— Так где же эти бедняги сейчас?
Доктор хитро прищурился.
— Да все там же. Через два месяца, где-то в начале марта, они снова стали стягиваться на старые обжитые места. По двое, по трое, обычно ночью, возвращались они в свою, можно сказать, землю обетованную. Я тут виделся как-то с дедом Евсеем: это его идея. Пущай, говорит, возвращаются, это, говорит, наша территория, и жить мы будем только здесь. А дабы не привлекать внимания городских властей массовой миграцией, решено было возвращаться не всем скопом, а маленькими группами, в темное время суток. Словом, бомжатник снова функционирует, хотя ряды его заметно поредели: многие совсем ушли из города. Власти-то, конечно, в курсе подобных передвижений, но делают вид, что ничего не происходит: они всегда были лояльны к местным бездомным. Да и на руку властям, что бомжи группируются в одном месте — так их легче контролировать.
Он достал сигарету и закурил.
— А теперь о главном. То есть о нашем общем деле. — Он выдержал паузу. — Помнишь, я тебе говорил, что подключил к поискам одного моего хорошего знакомого из городского УВД? Идея заключалась в следующем. Как тебе, может быть, известно, в Москве, на Петровке, имеется некий информационный банк данных, где хранится вся информация криминального характера. В этот банк данных стекаются официальные сводки со всей страны, из самых отдаленных ее уголков. Вот я и подумал: а нельзя ли оттуда выудить информацию об исчезнувших людях за некий определенный период времени? Ведь сведения такого характера наверняка хранятся на Петровке. Ты объявился в Огнях где-то в середине сентября. Так? Так. На проведение операции по пересадке органов, небольшое послеоперационное лечение, обработку и промывку твоих мозгов и доставку твоей персоны в Огни ушло, по грубым подсчетам, месяца два. Дабы не ошибиться, я добавил к этому контрольному сроку по полтора месяца, до и после, и получил, таким образом, временной диапазон, равный трем летним месяцам: июнь, июль, август. Иначе говоря, поиск нужно было проводить именно в этом интервале времени. А поскольку мне, как и любому другому простому смертному, доступ к банку данных закрыт, я и решил воспользоваться услугами местного УВД. В Москву полетел официальный запрос с просьбой предоставить информацию обо всех фактах исчезновения людей, имевших место в стране за период с июня по август прошлого года. Через месяц пришел ответ. И вот здесь-то начинается самое интересное. Из всего списка исчезнувших за указанный период ни один, слышишь, ни один не соответствовал тебе — ни по возрасту, ни по комплекции, ни по другим данным. Расчет был простой: сопоставить факты, исключить тех, кем ты явно быть не можешь, и определить, кто же из указанного списка есть ты. Но, увы, официальный ответ из Москвы нужных результатов не дал. Тебя в этом списке не оказалось. Правда, было в списке несколько человек, соответствовавших твоим внешним данным, но все они, так или иначе, уже обнаружили себя: кто-то утонул и был найден в таком-то водоеме, кто-то стал жертвой мафиозных разборок, а кто-то просто сбежал от сварливой жены, был вычислен расторопными сыщиками и водворен в лоно семьи. Возникал вопрос: а не могло ли так получиться, что факт твоего исчезновения в органах вообще не зафиксирован? Я прикидывал и так, и эдак, и в конце концов пришел к выводу, что в принципе это возможно, но очень маловероятно. Каждый человек всегда оставляет какой-то след, и когда след обрывается, это сразу становится заметным. В конце концов, каждый человек имеет родственников, друзей, знакомых, где-то работает — если, конечно, он не бродяга «без определенного места жительства», к каковым ты явно не относился. Выброси человека из привычного круговорота событий — и тут же образуется вакуум, нарушающий сложившиеся связи, заставляющий окружающих тем или иным образом реагировать. Понимаешь, не мог ты исчезнуть бесследно, я это нутром своим чуял. Я готов был дать голову на отсечение, что факт твоего исчезновения где-то зафиксирован, например, в каком-нибудь районном отделении милиции. Однако на Петровке о тебе никаких данных не имелось. Где-то цепочка обрывалась, но где? Я был в тупике. И тут мне на помощь вновь пришел мой знакомый из городского Управления. Желая довести начатое до конца, он воспользовался какими-то личными каналами — то ли друг у него работает на Петровке, то ли дальний родственник — и послал еще один запрос, уже неофициальный. И представь себе, на этот раз сработало! Как оказалось, факт твоего исчезновения, действительно, был зафиксирован в банке данных на Петровке, но очень скоро, по негласному указанию сверху, эта информация была из банка изъята. Просто стерта из памяти центрального компьютера. Однако в архиве одного из периферийных компьютеров, через который эта информация прокачивалась, сохранился нужный нам след. Тайком, без ведома руководства вычислительного центра, удалось восстановить потерянные данные. Так же тайком они были переправлены сюда. В начале марта я уже имел их. Понимаешь теперь, какому крупному зверю досталась твоя почка? Для того, чтобы осуществлять контроль над центральным банком данных МВД России, нужно иметь не просто большие бабки — нужно иметь огромные бабки. Или огромную власть, что, в принципе, одно и то же.
Доктор закурил еще одну сигарету, несколько раз прошелся по палате и остановился. Лицо его было серьезно, скорее даже торжественно, глаза в упор смотрели на собеседника.
— Теперь я знаю, кто ты, — произнес он, медленно проговаривая слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49