Уже почти час он был поглощен чтением романа. Ему нравились американские приключенческие триллеры. Они давали возможность отдохнуть от окружающей действительности, состоящей из недомолвок, взвешенных слов и строгого протокола. Каждый вечер он с нетерпением ждал возвращения в мир загадок и интриг. Амбрози всегда вовремя обеспечивал Валендреа приключенческими романами.
– Войдите, – крикнул он.
Вошел его камергер.
– Мне только что звонили, ваше преосвященство. Святой Отец опять в хранилище. Вы просили вам сообщить.
Валендреа снял очки и закрыл книгу.
– Хорошо.
Камергер удалился.
Кардинал быстро надел легкий шерстяной свитер, брюки, кроссовки и легкой походкой направился к отдельному лифту. Спустившись на первый этаж, миновал пустые коридоры Апостольского дворца. Тишину здесь нарушало лишь жужжание видеокамер слежения, поворачивающихся в своих установленных под потолком гнездах, и скрип его резиновых подошв по тераццо. Можно не опасаться, что его увидят, – дворец уже закрыт на ночь.
Он оказался в помещении архива и, не обращая внимания на дежурного префекта, прошел через лабиринт стеллажей прямо к железной решетке у входа в хранилище. Климент XV в белой льняной сутане стоял к нему спиной под светом лампы.
Двери старинного сейфа были открыты. Валендреа не прятался. Пора было играть в открытую.
– Входите, Альберто, – произнес Папа, не оборачиваясь.
– Как вы узнали, что это я?
Климент обернулся:
– А кто еще это может быть?
Он вошел в освещенную комнату и впервые с 1978 года оказался в хранилище. Тогда каморку без окон освещали только несколько тусклых лампочек. Теперь помещение заливали ровным жемчужным светом флуоресцентные светильники. Открытый деревянный футляр лежал в том же ящике. По полу были разбросаны обломки восковой печати.
– Я слышал, что вы приходили сюда при Павле, – сказал Климент, указав на футляр, – и видели, как Павел открывал его. Скажите, Альберто, что он испытал? Представляю, как этот старый глупец кривил лицо, когда читал слова Девы.
Валендреа не стал давать Клименту повод почувствовать свою правоту:
– Вам далеко до Павла.
– Он был упрямым и узколобым. Он мог сделать многое, но не сумел подавить в себе гордыню и высокомерие.
Климент взял в руки лист бумаги, лежавший рядом с футляром.
– Он прочел это, но все равно поставил себя превыше Господа.
– Он умер через три месяца. Что он мог успеть?
– Он мог сделать все, о чем просила Дева.
– Что сделать, Якоб? Что все это значит? В третьем Фатимском откровении не говорится ничего, кроме обычных призывов к вере и покаянию. Что должен был сделать Павел?
Климент в упор посмотрел на него:
– Вы умеете лгать.
Валендреа с трудом подавил в себе ярость:
– Вы с ума сошли?
Папа шагнул ему навстречу, старческие глаза продолжали изучать тосканца.
– Я знаю, что вы еще раз приходили сюда.
Валендреа промолчал.
– Архивариусы ведут подробные записи. Веками они записывают всех входящих сюда. Вечером девятнадцатого мая тысяча девятьсот семьдесят восьмого года вы заходили сюда вместе с Павлом. Через час вы вышли. Один.
– Я исполнял поручение Святого Отца. Потом он приказал мне уйти.
– Неудивительно, учитывая, что было в футляре.
– Мне поручили запечатать футляр и ящик.
– Но сначала вы прочли содержимое. – Голос Папы еле заметно дрогнул. – И как можно обвинять вас? Вы были молодым священником, приближенным к Папе. А Папа, перед которым вы так преклонялись, прочел свидетельства о явлении Марии. И они сильно огорчили его.
– Вы не можете этого знать.
– Если нет, значит, он был еще глупее, чем я думал.
Глаза Климента сверкнули, он продолжил:
– Прочитав текст, вы уничтожили часть его. Раньше в футляре было четыре страницы. Две из них написала сестра Люсия, когда записывала третье откровение в тысяча девятьсот сорок четвертом году. Еще две написал отец Тибор в тысяча девятьсот шестидесятом, когда переводил ее записи. Но после того как Павел открыл футляр, а вы его снова запечатали, никто больше не видел его содержимого до тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Пока Иоанн Павел Второй не прочел третье откровение в присутствии нескольких кардиналов. Они свидетельствовали, что печать Павла была в целости. И все кардиналы также утверждают, что в футляре было всего две страницы: одна запись, сделанная сестрой Люсией, и ее перевод, составленный отцом Тибором. Спустя девятнадцать лет, в двухтысячном году, когда Иоанн Павел наконец обнародовал текст третьего откровения, в сейфе оставалось только два листа бумаги. Как вы можете это объяснить, Альберто? Где еще две страницы, пропавшие отсюда в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году?
– Вы все равно ничего не знаете.
– К сожалению для нас обоих, знаю. Это вам не все известно. Переводчик Иоанна Двадцать третьего – отец Андрей Тибор – переписал весь текст третьего откровения к себе в блокнот и потом перевел его. Оригинал он отдал Папе, но уже потом заметил, что написанное отпечаталось на следующей странице блокнота. Он, как и я, имел скверную привычку слишком сильно нажимать на перо. Тибор обвел слова карандашом и переписал их еще раз. На одну страницу первоначальный текст сестры Люсии. На другую – свой перевод.
Климент поднял лист бумаги, который держал в руке, вверх.
– Вот это факсимиле он недавно прислал мне.
На лице Валендреа не дрогнул ни один мускул.
– Можно посмотреть?
Климент улыбнулся:
– Пожалуйста.
Тот взял листок. И тут же его охватила тревога. Те же десять строк по-португальски, которые он видел тогда на исписанных женским почерком страницах и которые он по-прежнему не мог прочесть.
– Португальский был ее родным языком, – сказал Климент, – я сравнил стиль и начертание букв на факсимиле отца Тибора с первой частью откровения, которую вы так любезно оставили в футляре. Они совершенно идентичны.
– А есть перевод? – спросил Валендреа, стараясь казаться спокойным.
– Да, достопочтенный отец прислал и его.
Климент кивнул в сторону сейфа:
– Он там, где ему и надлежит быть.
– Фотокопии записей сестры Люсии были опубликованы в двухтысячном году. Отец Тибор мог просто подделать ее почерк.
Валендреа показал на бумагу:
– Вдруг это подлог?
– Я знал, что вы так скажете. Но это не так, и вам это доподлинно известно.
– Так вы поэтому все время ходили сюда? – уже не сдерживаясь, спросил Валендреа.
– А что бы вы делали на моем месте?
– Не стал бы придавать письму значения.
Климент покачал головой:
– Я не мог. В письме Тибор задал мне один простой вопрос: почему церковь лжет? Вы знаете ответ. Никто не лгал. Просто когда Иоанн Павел Второй сообщил миру третье Фатимское откровение, никто, кроме отца Тибора и вас, не знал, что это неполный текст.
Валендреа отступил назад и, засунув руку в карман, быстро вытащил зажигалку, которую захватил, спускаясь в архив. Язычок пламени вылетел молниеносно. Он поджег письмо и бросил горящий лист бумаги на пол.
Климент не пытался его остановить.
Валендреа растоптал ногами черный пепел с такой яростью, как будто только что выдержал сражение с самим дьяволом. Посмотрел Клименту в глаза:
– Отдайте мне перевод этого безумца.
– Нет, Альберто. Он останется в сейфе.
Его первым побуждением было оттолкнуть старика и сделать то, что требовалось. Валендреа прошиб пот. Но тут в дверях хранилища появился дежурный префект.
– Заприте сейф, – приказал Климент, и архивист бросился исполнять приказание.
Папа взял Валендреа под руку и вывел из хранилища. Тот мог вырваться, но присутствие архивариуса вынуждало его демонстрировать уважение к Папе. Только вне комнаты, среди стеллажей, где префект уже не видел их, он наконец сумел высвободиться от хватки Климента. Валендреа стоял, тяжело дыша, и гневно смотрел на Папу.
Папа сказал:
– Я хотел показать вам, что вас ожидает.
Но Валендреа не мог понять одного:
– Почему вы дали мне сжечь бумагу?
– Вы ловко все проделали. Выкрасть из архива две страницы! И никто бы ничего не узнал. Павлу оставалось недолго, и вскоре он оказался в могиле. Сестре Люсии запретили общаться с миром, и она умерла тоже. Никто не знал, что было в футляре, никто – кроме никому не известного переводчика-болгарина. Но к тысяча девятьсот семьдесят восьмому году прошло уже столько лет, что о переводчике вы совсем забыли. Кроме вас, ни одна душа бы не узнала о существовании этих двух страниц. А даже если бы кто-то что-то заподозрил, мало ли бумаг пропадает в наших архивах? Если бы даже нашелся тот переводчик, но без самого текста, как бы он смог что-то доказать? Пустая болтовня, слухи.
Валендреа не собирался отвечать. Он повторил свой вопрос:
– Почему вы дали мне сжечь бумагу?
После паузы Папа произнес:
– Скоро узнаете.
И когда префект захлопнул дверь хранилища, Климент медленной шаркающей походкой двинулся прочь.
Глава XXII
Бухарест
11 ноября, суббота
6.00
Катерина плохо спала. Болела шея после нападения Амбрози, и она была вне себя от злости на Валендреа. Сначала она хотел послать государственного секретаря куда подальше и все рассказать Мишнеру. Но это нарушит хрупкое перемирие, установившееся между ней и Колином. Колин ни за что не поверит, что она вступила в союз с Валендреа только для того, чтобы снова оказаться с ним! Он сочтет это обычным предательством.
Том Кили правильно сказал про Валендреа. Он просто амбициозный негодяй. Кили даже не знал, насколько он прав, подумала она, глядя на потолок неосвещенной комнаты и растирая распухшую шею. Но Кили оказался прав и еще в одном. Он как-то сказал ей, что все кардиналы делятся на тех, которые хотят стать папами, и тех, которые очень хотят стать папами. Она добавила к списку еще одну, третью категорию – те, которые жаждут стать папами.
Такие, как Альберто Валендреа.
Она ненавидела себя. Она обманула доверие Мишнера. Он не умел притворяться или быть неискренним. Может, это и привлекало ее в нем. Жаль, что церковь не разрешает своим клирикам быть счастливыми. Жаль, что они не были и никогда не будут свободными. Будь проклята эта Римская католическая церковь! И Альберто Валендреа вместе с ней.
Она спала не раздеваясь, а последние два часа лежала без сна и терпеливо ждала. Наконец она услышала наверху скрип половиц. Она снова слушала перемещения Колина Мишнера по номеру. Вот в раковине зажурчала вода, и она приготовилась услышать неизбежное. Шаги направились к выходу, хлопнула дверь.
Катерина вскочила, выскочила из номера и выбежала на лестницу как раз в тот момент, когда закрылась дверь душевой в холле. Она крадучись поднялась по ступеням и, забравшись этажом выше, выждала несколько секунд, пока из душевой не послышался шум воды. Затем она быстро и бесшумно прошла по неровным деревянным половицам, покрытым истертой ковровой дорожкой, к номеру Мишнера.
Дверь была открыта. Он так и не научился ничего запирать за собой.
Она вошла и сразу увидела его дорожную сумку. Рядом лежала одежда, в которой он был накануне. Порывшись в карманах, она нашла письмо отца Тибора. Помня, что Мишнер обычно принимает душ недолго, она быстро разорвала конверт:
«Святой Отец!
Я держал слово, данное Иоанну XXIII, поскольку я верен Господу. Но несколько месяцев назад произошло событие, заставившее меня пересмотреть свое решение. В моем приюте умер мальчик. В последние минуты своей жизни, превозмогая ужасную боль, он спросил меня о Всевышнем и о том, простит ли его Господь. Я не знал, о каком прощении просит этот невинный ребенок, но ответил, что Господь простит все его прегрешения. Он хотел, чтобы я объяснил ему, что это значит, но безжалостная смерть оказалась слишком нетерпеливой, и я не успел ему ответить. Тогда я понял, что и мне нужно просить о прощении. Святой Отец, я не мог нарушить свою клятву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Войдите, – крикнул он.
Вошел его камергер.
– Мне только что звонили, ваше преосвященство. Святой Отец опять в хранилище. Вы просили вам сообщить.
Валендреа снял очки и закрыл книгу.
– Хорошо.
Камергер удалился.
Кардинал быстро надел легкий шерстяной свитер, брюки, кроссовки и легкой походкой направился к отдельному лифту. Спустившись на первый этаж, миновал пустые коридоры Апостольского дворца. Тишину здесь нарушало лишь жужжание видеокамер слежения, поворачивающихся в своих установленных под потолком гнездах, и скрип его резиновых подошв по тераццо. Можно не опасаться, что его увидят, – дворец уже закрыт на ночь.
Он оказался в помещении архива и, не обращая внимания на дежурного префекта, прошел через лабиринт стеллажей прямо к железной решетке у входа в хранилище. Климент XV в белой льняной сутане стоял к нему спиной под светом лампы.
Двери старинного сейфа были открыты. Валендреа не прятался. Пора было играть в открытую.
– Входите, Альберто, – произнес Папа, не оборачиваясь.
– Как вы узнали, что это я?
Климент обернулся:
– А кто еще это может быть?
Он вошел в освещенную комнату и впервые с 1978 года оказался в хранилище. Тогда каморку без окон освещали только несколько тусклых лампочек. Теперь помещение заливали ровным жемчужным светом флуоресцентные светильники. Открытый деревянный футляр лежал в том же ящике. По полу были разбросаны обломки восковой печати.
– Я слышал, что вы приходили сюда при Павле, – сказал Климент, указав на футляр, – и видели, как Павел открывал его. Скажите, Альберто, что он испытал? Представляю, как этот старый глупец кривил лицо, когда читал слова Девы.
Валендреа не стал давать Клименту повод почувствовать свою правоту:
– Вам далеко до Павла.
– Он был упрямым и узколобым. Он мог сделать многое, но не сумел подавить в себе гордыню и высокомерие.
Климент взял в руки лист бумаги, лежавший рядом с футляром.
– Он прочел это, но все равно поставил себя превыше Господа.
– Он умер через три месяца. Что он мог успеть?
– Он мог сделать все, о чем просила Дева.
– Что сделать, Якоб? Что все это значит? В третьем Фатимском откровении не говорится ничего, кроме обычных призывов к вере и покаянию. Что должен был сделать Павел?
Климент в упор посмотрел на него:
– Вы умеете лгать.
Валендреа с трудом подавил в себе ярость:
– Вы с ума сошли?
Папа шагнул ему навстречу, старческие глаза продолжали изучать тосканца.
– Я знаю, что вы еще раз приходили сюда.
Валендреа промолчал.
– Архивариусы ведут подробные записи. Веками они записывают всех входящих сюда. Вечером девятнадцатого мая тысяча девятьсот семьдесят восьмого года вы заходили сюда вместе с Павлом. Через час вы вышли. Один.
– Я исполнял поручение Святого Отца. Потом он приказал мне уйти.
– Неудивительно, учитывая, что было в футляре.
– Мне поручили запечатать футляр и ящик.
– Но сначала вы прочли содержимое. – Голос Папы еле заметно дрогнул. – И как можно обвинять вас? Вы были молодым священником, приближенным к Папе. А Папа, перед которым вы так преклонялись, прочел свидетельства о явлении Марии. И они сильно огорчили его.
– Вы не можете этого знать.
– Если нет, значит, он был еще глупее, чем я думал.
Глаза Климента сверкнули, он продолжил:
– Прочитав текст, вы уничтожили часть его. Раньше в футляре было четыре страницы. Две из них написала сестра Люсия, когда записывала третье откровение в тысяча девятьсот сорок четвертом году. Еще две написал отец Тибор в тысяча девятьсот шестидесятом, когда переводил ее записи. Но после того как Павел открыл футляр, а вы его снова запечатали, никто больше не видел его содержимого до тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Пока Иоанн Павел Второй не прочел третье откровение в присутствии нескольких кардиналов. Они свидетельствовали, что печать Павла была в целости. И все кардиналы также утверждают, что в футляре было всего две страницы: одна запись, сделанная сестрой Люсией, и ее перевод, составленный отцом Тибором. Спустя девятнадцать лет, в двухтысячном году, когда Иоанн Павел наконец обнародовал текст третьего откровения, в сейфе оставалось только два листа бумаги. Как вы можете это объяснить, Альберто? Где еще две страницы, пропавшие отсюда в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году?
– Вы все равно ничего не знаете.
– К сожалению для нас обоих, знаю. Это вам не все известно. Переводчик Иоанна Двадцать третьего – отец Андрей Тибор – переписал весь текст третьего откровения к себе в блокнот и потом перевел его. Оригинал он отдал Папе, но уже потом заметил, что написанное отпечаталось на следующей странице блокнота. Он, как и я, имел скверную привычку слишком сильно нажимать на перо. Тибор обвел слова карандашом и переписал их еще раз. На одну страницу первоначальный текст сестры Люсии. На другую – свой перевод.
Климент поднял лист бумаги, который держал в руке, вверх.
– Вот это факсимиле он недавно прислал мне.
На лице Валендреа не дрогнул ни один мускул.
– Можно посмотреть?
Климент улыбнулся:
– Пожалуйста.
Тот взял листок. И тут же его охватила тревога. Те же десять строк по-португальски, которые он видел тогда на исписанных женским почерком страницах и которые он по-прежнему не мог прочесть.
– Португальский был ее родным языком, – сказал Климент, – я сравнил стиль и начертание букв на факсимиле отца Тибора с первой частью откровения, которую вы так любезно оставили в футляре. Они совершенно идентичны.
– А есть перевод? – спросил Валендреа, стараясь казаться спокойным.
– Да, достопочтенный отец прислал и его.
Климент кивнул в сторону сейфа:
– Он там, где ему и надлежит быть.
– Фотокопии записей сестры Люсии были опубликованы в двухтысячном году. Отец Тибор мог просто подделать ее почерк.
Валендреа показал на бумагу:
– Вдруг это подлог?
– Я знал, что вы так скажете. Но это не так, и вам это доподлинно известно.
– Так вы поэтому все время ходили сюда? – уже не сдерживаясь, спросил Валендреа.
– А что бы вы делали на моем месте?
– Не стал бы придавать письму значения.
Климент покачал головой:
– Я не мог. В письме Тибор задал мне один простой вопрос: почему церковь лжет? Вы знаете ответ. Никто не лгал. Просто когда Иоанн Павел Второй сообщил миру третье Фатимское откровение, никто, кроме отца Тибора и вас, не знал, что это неполный текст.
Валендреа отступил назад и, засунув руку в карман, быстро вытащил зажигалку, которую захватил, спускаясь в архив. Язычок пламени вылетел молниеносно. Он поджег письмо и бросил горящий лист бумаги на пол.
Климент не пытался его остановить.
Валендреа растоптал ногами черный пепел с такой яростью, как будто только что выдержал сражение с самим дьяволом. Посмотрел Клименту в глаза:
– Отдайте мне перевод этого безумца.
– Нет, Альберто. Он останется в сейфе.
Его первым побуждением было оттолкнуть старика и сделать то, что требовалось. Валендреа прошиб пот. Но тут в дверях хранилища появился дежурный префект.
– Заприте сейф, – приказал Климент, и архивист бросился исполнять приказание.
Папа взял Валендреа под руку и вывел из хранилища. Тот мог вырваться, но присутствие архивариуса вынуждало его демонстрировать уважение к Папе. Только вне комнаты, среди стеллажей, где префект уже не видел их, он наконец сумел высвободиться от хватки Климента. Валендреа стоял, тяжело дыша, и гневно смотрел на Папу.
Папа сказал:
– Я хотел показать вам, что вас ожидает.
Но Валендреа не мог понять одного:
– Почему вы дали мне сжечь бумагу?
– Вы ловко все проделали. Выкрасть из архива две страницы! И никто бы ничего не узнал. Павлу оставалось недолго, и вскоре он оказался в могиле. Сестре Люсии запретили общаться с миром, и она умерла тоже. Никто не знал, что было в футляре, никто – кроме никому не известного переводчика-болгарина. Но к тысяча девятьсот семьдесят восьмому году прошло уже столько лет, что о переводчике вы совсем забыли. Кроме вас, ни одна душа бы не узнала о существовании этих двух страниц. А даже если бы кто-то что-то заподозрил, мало ли бумаг пропадает в наших архивах? Если бы даже нашелся тот переводчик, но без самого текста, как бы он смог что-то доказать? Пустая болтовня, слухи.
Валендреа не собирался отвечать. Он повторил свой вопрос:
– Почему вы дали мне сжечь бумагу?
После паузы Папа произнес:
– Скоро узнаете.
И когда префект захлопнул дверь хранилища, Климент медленной шаркающей походкой двинулся прочь.
Глава XXII
Бухарест
11 ноября, суббота
6.00
Катерина плохо спала. Болела шея после нападения Амбрози, и она была вне себя от злости на Валендреа. Сначала она хотел послать государственного секретаря куда подальше и все рассказать Мишнеру. Но это нарушит хрупкое перемирие, установившееся между ней и Колином. Колин ни за что не поверит, что она вступила в союз с Валендреа только для того, чтобы снова оказаться с ним! Он сочтет это обычным предательством.
Том Кили правильно сказал про Валендреа. Он просто амбициозный негодяй. Кили даже не знал, насколько он прав, подумала она, глядя на потолок неосвещенной комнаты и растирая распухшую шею. Но Кили оказался прав и еще в одном. Он как-то сказал ей, что все кардиналы делятся на тех, которые хотят стать папами, и тех, которые очень хотят стать папами. Она добавила к списку еще одну, третью категорию – те, которые жаждут стать папами.
Такие, как Альберто Валендреа.
Она ненавидела себя. Она обманула доверие Мишнера. Он не умел притворяться или быть неискренним. Может, это и привлекало ее в нем. Жаль, что церковь не разрешает своим клирикам быть счастливыми. Жаль, что они не были и никогда не будут свободными. Будь проклята эта Римская католическая церковь! И Альберто Валендреа вместе с ней.
Она спала не раздеваясь, а последние два часа лежала без сна и терпеливо ждала. Наконец она услышала наверху скрип половиц. Она снова слушала перемещения Колина Мишнера по номеру. Вот в раковине зажурчала вода, и она приготовилась услышать неизбежное. Шаги направились к выходу, хлопнула дверь.
Катерина вскочила, выскочила из номера и выбежала на лестницу как раз в тот момент, когда закрылась дверь душевой в холле. Она крадучись поднялась по ступеням и, забравшись этажом выше, выждала несколько секунд, пока из душевой не послышался шум воды. Затем она быстро и бесшумно прошла по неровным деревянным половицам, покрытым истертой ковровой дорожкой, к номеру Мишнера.
Дверь была открыта. Он так и не научился ничего запирать за собой.
Она вошла и сразу увидела его дорожную сумку. Рядом лежала одежда, в которой он был накануне. Порывшись в карманах, она нашла письмо отца Тибора. Помня, что Мишнер обычно принимает душ недолго, она быстро разорвала конверт:
«Святой Отец!
Я держал слово, данное Иоанну XXIII, поскольку я верен Господу. Но несколько месяцев назад произошло событие, заставившее меня пересмотреть свое решение. В моем приюте умер мальчик. В последние минуты своей жизни, превозмогая ужасную боль, он спросил меня о Всевышнем и о том, простит ли его Господь. Я не знал, о каком прощении просит этот невинный ребенок, но ответил, что Господь простит все его прегрешения. Он хотел, чтобы я объяснил ему, что это значит, но безжалостная смерть оказалась слишком нетерпеливой, и я не успел ему ответить. Тогда я понял, что и мне нужно просить о прощении. Святой Отец, я не мог нарушить свою клятву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55