В этой машине Папа всегда проезжал через большое скопление людей.
Климент согласился на воскресный визит. В деревушке, граничившей с папской резиденцией, жило всего около трех тысяч жителей, и они были безмерно преданы понтифику. Такими визитами он выражал им свою признательность.
После вчерашнего разговора Мишнер не видел Папу до утра. Несмотря на свою врожденную отзывчивость и общительность, Климент XV оставался Якобом Фолкнером, одиноким человеком, ценившим неприкосновенность своего внутреннего мира. В том, что он провел весь вечер один, за молитвой и чтением и рано лег спать, не было ничего необычного.
Час назад Мишнер написал от имени Папы распоряжение одному из свидетелей, видевших Деву в Меджугорье, о том, чтобы тот рассказал о так называемом десятом откровении. Мишнер по-прежнему не горел желанием ехать в Боснию. Оставалось надеяться, что поездка будет недолгой.
Они домчались до городка за несколько минут. Центральная площадь была заполнена народом. Когда появился автомобиль Папы, воздух огласился радостными криками. Чтобы не казаться безжизненным экспонатом на витрине, Климент махал рукой, улыбался и, находя в толпе знакомые лица, кивал им.
– Как они любят Папу, – вполголоса сказал он по-немецки, продолжая смотреть на людей и вцепившись рукой в поручень из нержавеющей стали.
– Вы никогда не давали им повода разочароваться, – заметил Мишнер.
– Все носящие эту мантию должны стремиться к этому.
Фургон объехал вокруг площади.
– Попроси водителя остановиться, – сказал Папа.
Мишнер дважды стукнул по стеклу. Фургон встал, и Климент сам открыл стеклянную дверь. Он ступил на мостовую, и сейчас же четверо телохранителей, окружавших машину, пришли в состояние боевой готовности.
– Думаете, это разумно? – спросил Мишнер.
Климент обернулся к нему:
– Как раз это разумно.
Протокол не разрешал Папе выходить из фургона. Хотя об этом визите объявили только вчера, основания для беспокойства были.
Климент приближался к верующим, протянув навстречу им руки. К иссохшим ладоням старика потянулись маленькие дети, и он, приобняв, приблизил их к себе. Климент всегда жалел, что сам не может стать отцом.
Телохранители окружили Папу, но горожане, чтобы не провоцировать их, оставались на почтительном расстоянии от проходившего вдоль толпы Климента. Многие кричали Viva, Viva! – традиционное приветствие, которое папы слышали на протяжении столетий.
Мишнер наблюдал молча. Климент XV совершал то, что две тысячи лет совершали все папы.
«Ты Петр-камень, и на сем камне Я воздвигну церковь Мою, и врата Ада не одолеют ее. И дам тебе ключи Царства Небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах».
Двести шестьдесят семь человек поочередно избирались звеньями этой неразрывной цепи, начиная с Петра и заканчивая Климентом XV. Мишнер видел прекрасный пример пастыря во главе стада.
В его голове пронеслись слова третьего Фатимского откровения.
Прежде чем дойти до него, Святой Отец прошел через большой полуразрушенный город тяжелыми шагами, преисполненный боли и скорби. Он молился о душах умерших, тела которых он видел. И когда он был на самой вершине горы и преклонил колени у подножия высокого креста, его убили солдаты, выпускавшие в него пули и стрелы.
Может быть, именно из-за этого упоминания о грозящей опасности Иоанн XXIII и его преемники предпочли утаить послание? Но в 1981 году сумасшедший покушался на жизнь Иоанна Павла II. Многие годы спустя Иоанн Павел впервые явил миру третье откровение. Так почему же он ждал целых девятнадцать лет, прежде чем открыть людям слова Девы? Еще один из множества вопросов, не имеющих ответа. Мишнер решил не думать об этом. Он просто смотрел на Климента в толпе верующих, и все его страхи развеялись.
Он почему-то был уверен, что сегодня с его другом ничего не случится.
* * *
На виллу они вернулись в два часа. На террасе их ждал обед, и Климент пригласил Мишнера разделить с ним трапезу. Они ели молча, любуясь цветами и наслаждаясь прекрасным ноябрьским днем. В бассейне за стеклянной стеной никого не было. Бассейн был одним из немногих капризов Иоанна Павла II, который в ответ на возражения Курии по поводу его дороговизны сказал, что построить бассейн все равно дешевле, чем избрать нового Папу.
Обед состоял из любимого Климентом густого супа из говядины с овощами и черного хлеба. Мишнер любил этот сорт хлеба. Он напоминал ему о Катерине. Они часто ели такой же хлеб за обедом, запивая его кофе. Интересно, где она сейчас, подумал Мишнер, и почему она уехала из Бухареста не попрощавшись? Он надеялся однажды снова увидеть ее, может быть, после, закончив карьеру в Ватикане, где-нибудь, где нет людей вроде Альберто Валендреа и никому нет дела, кто он и чем занимается. Где он сможет следовать зову своего сердца.
– Расскажи о ней, – попросил Климент.
– Откуда вы знаете, что я думаю о ней?
– Это нетрудно.
В глубине души Мишнер хотел о ней поговорить.
– Она не похожа на остальных. Знакомая, но непонятная.
Климент отпил вина из бокала.
– Мне постоянно кажется, – сказал Мишнер, – что, если бы мне не нужно было подавлять свои чувства, я был бы лучше и как человек, и как священник.
Папа поставил бокал на стол.
– Я понимаю твое смятение. Безбрачие не нужно церкви.
Удивление было столь велико, что Мишнер перестал есть.
– Надеюсь, вы ни с кем не делились этим мнением.
– Если не доверять тебе, тогда кому же?
– Когда вы это решили?
– Со времени Трентского собора прошло много лет. А сейчас мы живем в двадцать первом веке и соблюдаем доктрины шестнадцатого.
– В этом вся суть католицизма.
– Трентский собор призвал к обсуждению протестантских реформаторов. Но мы проиграли, Колин. Протестантизм победил.
Он понял, что хотел сказать Климент. Трентский собор утвердил догмат о безбрачии обязательным, но с оговоркой, что он не имеет божественного происхождения. То есть церковь могла отменить его. Следующие после Трентского Первый и Второй Ватиканский соборы не стали трогать догмат. А сейчас верховный понтифик, единственный в мире человек, который может его изменить, критикует бездеятельность церкви.
– Что вы говорите, Якоб?
– Я просто болтаю со своим старым другом. Почему священники не могут жениться? Почему они должны всю жизнь оставаться целомудренными? Если другим можно, то почему нельзя священникам?
– Лично я согласен с вами. Но, боюсь, Курия придерживается других взглядов.
Подавшись вперед, Климент отодвинул пустую тарелку.
– В этом все дело. Курия никогда не поддержит никаких шагов, ставящих под угрозу ее существование. Знаешь, что сказал мне недавно один из них?
Мишнер покачал головой.
– Он сказал, что безбрачие нужно оставить, потому что иначе придется резко увеличить жалованье священникам. Надо будет направить десятки миллионов на денежное содержание клириков. Ведь тогда им придется содержать жен и детей. Как тебе это? Вот она – логика церкви.
Мишнер согласился, но не удержался от замечания:
– Стоит вам только заикнуться об отмене безбрачия, и вы дадите в руки Валендреа огромные козыри. Начнется мятеж кардиналов.
– Но в этом и преимущество Папы, – лукаво возразил Климент. – Мои суждения о вопросах догматики непогрешимы. Мое слово решающее. Мне не нужно ни у кого просить разрешения, и меня невозможно отстранить от должности.
– Но непогрешимость – это тоже догмат, созданный церковью, – напомнил Мишнер. – Следующий Папа может пересмотреть его.
Папа в волнении начал мять одной ладонью другую, суставы затрещали. Мишнеру была знакома эта его привычка.
– Колин, мне было видение.
Мишнер не сразу понял смысл его сказанных почти шепотом слов.
– Было что?
– Со мной говорила Богоматерь.
– Когда?
– Давно, вскоре после первого письма Тибора. Поэтому я и пошел в хранилище. Она велела мне.
Сначала Папа говорил об отказе от догмы, существовавшей пять столетий. Теперь заявляет о явлении Девы Марии. Мишнер понимал, что разговор должен остаться между ними, но не мог забыть, что Климент сказал ему в Турине.
«Неужели ты веришь, что мы можем хоть на секунду почувствовать себя в безопасности?»
– Стоит ли об этом говорить?
Интонацией он пытался предупредить Папу. Но Климент как будто не слышал его.
– Вчера. Я видел Ее в часовне. Я посмотрел наверх, а Она пролетала надо мной в лучах голубого и золотистого цвета, и от Нее исходило сияние.
Папа помолчал.
– Она сказала, что Ее сердце исколото шипами и эти шипы – порождение человеческой неблагодарности и богохульства.
– Вы хорошо запомнили Ее слова? – спросил Мишнер.
Климент кивнул:
– Она произнесла их совершенно четко.
Климент сжал пальцы:
– Колин, я не выжил из ума. Я точно знаю, это было видение.
Папа опять выдержал паузу.
– Иоанн Павел Второй тоже Ее видел.
Мишнер знал об этом, но промолчал.
– Мы все глупцы, – произнес Климент.
Мишнера начинали раздражать бесконечные недоговоренности, но он продолжал молчать.
– Дева велела отправляться в Меджугорье.
– Поэтому вы посылаете меня туда?
Климент кивнул:
– Она сказала, что тогда мы все поймем.
На несколько минут повисло молчание. Мишнер не знал, что сказать. Трудно идти против божественной воли.
– Я разрешил Валендреа прочесть фатимские записи, – прошептал Климент.
– А что в них?
– Часть того, что прислал мне отец Тибор.
– Вы скажете мне, что именно?
– Не могу.
– А почему вы разрешили Валендреа их прочесть?
– Я хотел посмотреть на его реакцию. Чтобы прочесть их, он даже пытался шантажировать архивариуса. Теперь ему известно то же, что и мне.
Мишнер хотел еще раз спросить, что было в бумагах, но тут их разговор прервал негромкий стук у дверей террасы. Вошел один из дворецких со сложенным листом бумаги в руках.
– Монсеньор Мишнер, это только что пришло по факсу из Рима. Написано: сразу передать вам.
Он взял письмо, поблагодарив дворецкого, который тут же исчез. Мишнер развернул бумагу и прочел ее. Затем он посмотрел на Климента.
– Звонил нунций из Бухареста. Убили отца Тибора. Тело нашли сегодня утром, его вынесло на берег реки к северу от города. Ему перерезали горло и, видимо, сбросили со скалы. Его машину нашли около церкви, где он часто молился. Полиция подозревает ограбление. В тех местах полно разбойников. Одна из сестер в приюте рассказала нунцию о моем визите, поэтому мне и сообщили. Нунций спрашивает, почему я приезжал инкогнито.
Климент побледнел. Перекрестился и молитвенно сложил руки. Мишнер увидел, как его желтые веки сжались, морщины глубоко прорезали лоб и старик что-то забормотал про себя.
По лицу Папы текли слезы.
Глава XXIX
Кастель-Гандольфо
12 ноября, воскресенье
16.00
Весь день Мишнер думал об отце Тиборе. Ему постоянно представлялось, как из реки вытаскивают окровавленный труп старика болгарина, и, гуляя по дорожкам сада, он безуспешно пытался отогнать от себя эту картину. Наконец он решил навестить часовню, где веками у алтаря служили папы и кардиналы. Он уже больше десяти лет не служил мессы. Мишнер был слишком занят мирскими делами других, но сегодня он не мог не отслужить заупокойную мессу по старому священнику.
В полной тишине он надел облачение. Выбрав черную епитрахиль, он накинул ее на плечи и подошел к алтарю. Обычно перед алтарем лежал усопший, а все скамьи в церкви занимали его друзья и родственники. Это должно было подчеркнуть единство с Христом, единение со святыми, которое теперь испытывал покойный. Когда-нибудь, в Судный день, все вновь воссоединятся и вместе обретут покой во Христе.
Так говорила церковь.
Но, произнося слова службы, он ловил себя на мысли, что все это лишено смысла. Неужели действительно есть верховное существо, дающее вечное спасение?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Климент согласился на воскресный визит. В деревушке, граничившей с папской резиденцией, жило всего около трех тысяч жителей, и они были безмерно преданы понтифику. Такими визитами он выражал им свою признательность.
После вчерашнего разговора Мишнер не видел Папу до утра. Несмотря на свою врожденную отзывчивость и общительность, Климент XV оставался Якобом Фолкнером, одиноким человеком, ценившим неприкосновенность своего внутреннего мира. В том, что он провел весь вечер один, за молитвой и чтением и рано лег спать, не было ничего необычного.
Час назад Мишнер написал от имени Папы распоряжение одному из свидетелей, видевших Деву в Меджугорье, о том, чтобы тот рассказал о так называемом десятом откровении. Мишнер по-прежнему не горел желанием ехать в Боснию. Оставалось надеяться, что поездка будет недолгой.
Они домчались до городка за несколько минут. Центральная площадь была заполнена народом. Когда появился автомобиль Папы, воздух огласился радостными криками. Чтобы не казаться безжизненным экспонатом на витрине, Климент махал рукой, улыбался и, находя в толпе знакомые лица, кивал им.
– Как они любят Папу, – вполголоса сказал он по-немецки, продолжая смотреть на людей и вцепившись рукой в поручень из нержавеющей стали.
– Вы никогда не давали им повода разочароваться, – заметил Мишнер.
– Все носящие эту мантию должны стремиться к этому.
Фургон объехал вокруг площади.
– Попроси водителя остановиться, – сказал Папа.
Мишнер дважды стукнул по стеклу. Фургон встал, и Климент сам открыл стеклянную дверь. Он ступил на мостовую, и сейчас же четверо телохранителей, окружавших машину, пришли в состояние боевой готовности.
– Думаете, это разумно? – спросил Мишнер.
Климент обернулся к нему:
– Как раз это разумно.
Протокол не разрешал Папе выходить из фургона. Хотя об этом визите объявили только вчера, основания для беспокойства были.
Климент приближался к верующим, протянув навстречу им руки. К иссохшим ладоням старика потянулись маленькие дети, и он, приобняв, приблизил их к себе. Климент всегда жалел, что сам не может стать отцом.
Телохранители окружили Папу, но горожане, чтобы не провоцировать их, оставались на почтительном расстоянии от проходившего вдоль толпы Климента. Многие кричали Viva, Viva! – традиционное приветствие, которое папы слышали на протяжении столетий.
Мишнер наблюдал молча. Климент XV совершал то, что две тысячи лет совершали все папы.
«Ты Петр-камень, и на сем камне Я воздвигну церковь Мою, и врата Ада не одолеют ее. И дам тебе ключи Царства Небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах».
Двести шестьдесят семь человек поочередно избирались звеньями этой неразрывной цепи, начиная с Петра и заканчивая Климентом XV. Мишнер видел прекрасный пример пастыря во главе стада.
В его голове пронеслись слова третьего Фатимского откровения.
Прежде чем дойти до него, Святой Отец прошел через большой полуразрушенный город тяжелыми шагами, преисполненный боли и скорби. Он молился о душах умерших, тела которых он видел. И когда он был на самой вершине горы и преклонил колени у подножия высокого креста, его убили солдаты, выпускавшие в него пули и стрелы.
Может быть, именно из-за этого упоминания о грозящей опасности Иоанн XXIII и его преемники предпочли утаить послание? Но в 1981 году сумасшедший покушался на жизнь Иоанна Павла II. Многие годы спустя Иоанн Павел впервые явил миру третье откровение. Так почему же он ждал целых девятнадцать лет, прежде чем открыть людям слова Девы? Еще один из множества вопросов, не имеющих ответа. Мишнер решил не думать об этом. Он просто смотрел на Климента в толпе верующих, и все его страхи развеялись.
Он почему-то был уверен, что сегодня с его другом ничего не случится.
* * *
На виллу они вернулись в два часа. На террасе их ждал обед, и Климент пригласил Мишнера разделить с ним трапезу. Они ели молча, любуясь цветами и наслаждаясь прекрасным ноябрьским днем. В бассейне за стеклянной стеной никого не было. Бассейн был одним из немногих капризов Иоанна Павла II, который в ответ на возражения Курии по поводу его дороговизны сказал, что построить бассейн все равно дешевле, чем избрать нового Папу.
Обед состоял из любимого Климентом густого супа из говядины с овощами и черного хлеба. Мишнер любил этот сорт хлеба. Он напоминал ему о Катерине. Они часто ели такой же хлеб за обедом, запивая его кофе. Интересно, где она сейчас, подумал Мишнер, и почему она уехала из Бухареста не попрощавшись? Он надеялся однажды снова увидеть ее, может быть, после, закончив карьеру в Ватикане, где-нибудь, где нет людей вроде Альберто Валендреа и никому нет дела, кто он и чем занимается. Где он сможет следовать зову своего сердца.
– Расскажи о ней, – попросил Климент.
– Откуда вы знаете, что я думаю о ней?
– Это нетрудно.
В глубине души Мишнер хотел о ней поговорить.
– Она не похожа на остальных. Знакомая, но непонятная.
Климент отпил вина из бокала.
– Мне постоянно кажется, – сказал Мишнер, – что, если бы мне не нужно было подавлять свои чувства, я был бы лучше и как человек, и как священник.
Папа поставил бокал на стол.
– Я понимаю твое смятение. Безбрачие не нужно церкви.
Удивление было столь велико, что Мишнер перестал есть.
– Надеюсь, вы ни с кем не делились этим мнением.
– Если не доверять тебе, тогда кому же?
– Когда вы это решили?
– Со времени Трентского собора прошло много лет. А сейчас мы живем в двадцать первом веке и соблюдаем доктрины шестнадцатого.
– В этом вся суть католицизма.
– Трентский собор призвал к обсуждению протестантских реформаторов. Но мы проиграли, Колин. Протестантизм победил.
Он понял, что хотел сказать Климент. Трентский собор утвердил догмат о безбрачии обязательным, но с оговоркой, что он не имеет божественного происхождения. То есть церковь могла отменить его. Следующие после Трентского Первый и Второй Ватиканский соборы не стали трогать догмат. А сейчас верховный понтифик, единственный в мире человек, который может его изменить, критикует бездеятельность церкви.
– Что вы говорите, Якоб?
– Я просто болтаю со своим старым другом. Почему священники не могут жениться? Почему они должны всю жизнь оставаться целомудренными? Если другим можно, то почему нельзя священникам?
– Лично я согласен с вами. Но, боюсь, Курия придерживается других взглядов.
Подавшись вперед, Климент отодвинул пустую тарелку.
– В этом все дело. Курия никогда не поддержит никаких шагов, ставящих под угрозу ее существование. Знаешь, что сказал мне недавно один из них?
Мишнер покачал головой.
– Он сказал, что безбрачие нужно оставить, потому что иначе придется резко увеличить жалованье священникам. Надо будет направить десятки миллионов на денежное содержание клириков. Ведь тогда им придется содержать жен и детей. Как тебе это? Вот она – логика церкви.
Мишнер согласился, но не удержался от замечания:
– Стоит вам только заикнуться об отмене безбрачия, и вы дадите в руки Валендреа огромные козыри. Начнется мятеж кардиналов.
– Но в этом и преимущество Папы, – лукаво возразил Климент. – Мои суждения о вопросах догматики непогрешимы. Мое слово решающее. Мне не нужно ни у кого просить разрешения, и меня невозможно отстранить от должности.
– Но непогрешимость – это тоже догмат, созданный церковью, – напомнил Мишнер. – Следующий Папа может пересмотреть его.
Папа в волнении начал мять одной ладонью другую, суставы затрещали. Мишнеру была знакома эта его привычка.
– Колин, мне было видение.
Мишнер не сразу понял смысл его сказанных почти шепотом слов.
– Было что?
– Со мной говорила Богоматерь.
– Когда?
– Давно, вскоре после первого письма Тибора. Поэтому я и пошел в хранилище. Она велела мне.
Сначала Папа говорил об отказе от догмы, существовавшей пять столетий. Теперь заявляет о явлении Девы Марии. Мишнер понимал, что разговор должен остаться между ними, но не мог забыть, что Климент сказал ему в Турине.
«Неужели ты веришь, что мы можем хоть на секунду почувствовать себя в безопасности?»
– Стоит ли об этом говорить?
Интонацией он пытался предупредить Папу. Но Климент как будто не слышал его.
– Вчера. Я видел Ее в часовне. Я посмотрел наверх, а Она пролетала надо мной в лучах голубого и золотистого цвета, и от Нее исходило сияние.
Папа помолчал.
– Она сказала, что Ее сердце исколото шипами и эти шипы – порождение человеческой неблагодарности и богохульства.
– Вы хорошо запомнили Ее слова? – спросил Мишнер.
Климент кивнул:
– Она произнесла их совершенно четко.
Климент сжал пальцы:
– Колин, я не выжил из ума. Я точно знаю, это было видение.
Папа опять выдержал паузу.
– Иоанн Павел Второй тоже Ее видел.
Мишнер знал об этом, но промолчал.
– Мы все глупцы, – произнес Климент.
Мишнера начинали раздражать бесконечные недоговоренности, но он продолжал молчать.
– Дева велела отправляться в Меджугорье.
– Поэтому вы посылаете меня туда?
Климент кивнул:
– Она сказала, что тогда мы все поймем.
На несколько минут повисло молчание. Мишнер не знал, что сказать. Трудно идти против божественной воли.
– Я разрешил Валендреа прочесть фатимские записи, – прошептал Климент.
– А что в них?
– Часть того, что прислал мне отец Тибор.
– Вы скажете мне, что именно?
– Не могу.
– А почему вы разрешили Валендреа их прочесть?
– Я хотел посмотреть на его реакцию. Чтобы прочесть их, он даже пытался шантажировать архивариуса. Теперь ему известно то же, что и мне.
Мишнер хотел еще раз спросить, что было в бумагах, но тут их разговор прервал негромкий стук у дверей террасы. Вошел один из дворецких со сложенным листом бумаги в руках.
– Монсеньор Мишнер, это только что пришло по факсу из Рима. Написано: сразу передать вам.
Он взял письмо, поблагодарив дворецкого, который тут же исчез. Мишнер развернул бумагу и прочел ее. Затем он посмотрел на Климента.
– Звонил нунций из Бухареста. Убили отца Тибора. Тело нашли сегодня утром, его вынесло на берег реки к северу от города. Ему перерезали горло и, видимо, сбросили со скалы. Его машину нашли около церкви, где он часто молился. Полиция подозревает ограбление. В тех местах полно разбойников. Одна из сестер в приюте рассказала нунцию о моем визите, поэтому мне и сообщили. Нунций спрашивает, почему я приезжал инкогнито.
Климент побледнел. Перекрестился и молитвенно сложил руки. Мишнер увидел, как его желтые веки сжались, морщины глубоко прорезали лоб и старик что-то забормотал про себя.
По лицу Папы текли слезы.
Глава XXIX
Кастель-Гандольфо
12 ноября, воскресенье
16.00
Весь день Мишнер думал об отце Тиборе. Ему постоянно представлялось, как из реки вытаскивают окровавленный труп старика болгарина, и, гуляя по дорожкам сада, он безуспешно пытался отогнать от себя эту картину. Наконец он решил навестить часовню, где веками у алтаря служили папы и кардиналы. Он уже больше десяти лет не служил мессы. Мишнер был слишком занят мирскими делами других, но сегодня он не мог не отслужить заупокойную мессу по старому священнику.
В полной тишине он надел облачение. Выбрав черную епитрахиль, он накинул ее на плечи и подошел к алтарю. Обычно перед алтарем лежал усопший, а все скамьи в церкви занимали его друзья и родственники. Это должно было подчеркнуть единство с Христом, единение со святыми, которое теперь испытывал покойный. Когда-нибудь, в Судный день, все вновь воссоединятся и вместе обретут покой во Христе.
Так говорила церковь.
Но, произнося слова службы, он ловил себя на мысли, что все это лишено смысла. Неужели действительно есть верховное существо, дающее вечное спасение?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55