Мы тогда с нею сцепились.
– Теперь я вспомнил. Гастальди тысяча пятьсот сорок восьмого года, которого вы приняли за Джиро-ламо Русцелли.
Из телефонной трубки на меня так и дохнуло морозом.
– Ошиблись вы, а не я, уверяю вас!
Мы не сошлись во мнениях относительно авторства «Терры Нуэвы», карты шестнадцатого века. На кону не стояло и шестисот долларов – просто была задета профессиональная гордость. На подобных веселых мероприятиях никогда не обходится без изрядного количества выпивки. Дела приняли совсем опасный поворот, и в конце концов она обозвала меня недоучкой – прямо перед коллегами, смотревшими на нас выпучив глаза.
Я в долгу не остался и сообщил ей, что она ведьма, каких поискать.
Откашлявшись, я задумался, не ошибкой ли был этот звонок.
– Доктор Кан, мне попал в руки один путевой дневник. Его вел некий человек, участвовавший в экспедиции Рэли тысяча пятьсот восемьдесят пятого года.
– Что?! Экспедиция к Роаноку?
– Да.
– Вы обнаружили путевой дневник, который вел кто-то из находившихся на борту?
– Да, юнга по имени Джеймс Огилви.
– С ума сойти! Да где ж вы его откопали?
– С ума и вправду можно сойти, однако это еще не все. Мне, если честно, нужна ваша помощь. Я полагаю, что в дневнике содержится больше, чем видно невооруженным глазом. Что касается права собственности, то тут, скажем так, не все ясно. Мы могли бы встретиться?
– Да, разумеется! И, само собой, не забудьте дневник. Где вы находитесь?
– В Линкольне. Но я могу подъехать к вам прямо сейчас. Чем скорей мы встретимся, тем лучше.
– Вряд ли вы успеете добраться до Национального морского музея к сегодняшнему вечеру…
Ей, как и мне, не терпелось.
– Конечно, успею. Я буду там около пяти.
– Я приготовлю обалденную паэлью…
«Смотри, не отрави меня!» – подумал я.
– … и обещаю не класть в нее яд, – добавила она.
– Тяните за голову. Не так, сильнее – в этом весь смысл. А теперь отрежьте щупальца прямо над глазами.
– И что мне с этим делать? – спросил я, поднимая мокрую блестящую тушку.
– Под раковиной есть мусорное ведро.
– Вообще-то я плохо в этом разбираюсь… – сказал я, пытаясь справиться с кусочками головоногого моллюска.
– Непонятно другое, мистер Блейк.
– Зовите меня Гарри.
Тут моллюск выскользнул у меня из рук. Я, словно охотничья собака, отыскал его и понес к мусорному ведру, стараясь преодолеть легкую тошноту.
– Непонятно другое: почему убили Теббита? Нельзя же всерьез увязывать его смерть с этой рукописью.
В течение секунды я исподтишка ее разглядывал.
С той нашей встречи она почти не изменилась: где-то под сорок, с черными волосами, достигающими плеч, с длинными раскачивающимися серьгами, на лице – ни морщинки, а по акценту можно было догадаться, что какое-то время она провела в Штатах. Я подхватил ее у Национального морского музея, и мы поехали к ней домой. Жила Зоула неподалеку, в просторной современной квартире, располагавшейся на четвертом этаже. Из ее окон открывался прекрасный вид на Гринвич-парк, а благодаря тяжелым стеклопакетам в квартиру почти не проникал уличный шум. На стенах тут и там висели невразумительные картины, но семейных фото я не заметил. По всей видимости, она жила одна.
– Возможно, они пытались убедить его, чтобы он отдал им дневник. И у него отказало сердце.
Зоула посмотрела на меня так, словно проверяла, не шучу ли я.
– Стыд какой! У вас просто разыгралось воображение.
– Что вы знаете об играх моего воображения? – спросил я словно в шутку.
– А что вы знаете обо мне?
Она резала на куски морского ангела. В руках у нее был длинный тонкий нож – похоже, острый как бритва.
– Теперь удалите хрящ, – сказала Зоула. – Не ножом. Выдавливайте его – вот так.
Из щупальца выскочил круглый хрящ, похожий на глазное яблоко.
– Хорошо. Теперь удалите перепонку – вот ту коричневую штуку.
Я изо всех сил скреб ногтями, а слизью перемазался чуть не по локоть. Зоула продолжала живенько резать.
– А как насчет подлинности? Вспомните, как вы опозорились с тем Русцелли.
– Вы имеете в виду Гастади? Водяной знак Нидерландов времен испанского владычества подделать было бы сложно. Кроме того, я показывал рукопись Фреду Суиту в Оксфорде. Подлинность не вызвала у него ни малейших сомнений. Какая мерзость…
– И все равно, Гарри, ваша уверенность в том, что убийство сэра Тоби как-то связано с дневником, – выдумка.
– Я считаю эту связь весьма вероятной.
– В полиции рассудили иначе.
– Они решили, что я просто запутался. Что у меня что-то вроде мужской менопаузы…
Зоула красноречиво промолчала. Потом заговорила вновь:
– Ладно. Теперь промойте его холодной водой, а когда справитесь – начинайте резать хвосты тонкими кольцами.
– Мне что-то нехорошо… – сказал я, с трудом удерживая тонкие щупальца.
– Что можно найти в дневнике четырехсотлетней давности? Из-за чего там убивать?
– Вот и я об этом спрашиваю.
На массивной газовой плите стояла большая сковорода с двумя ручками. Зоула бросала в шипящее масло рис и все остальное.
– Ответ: не из-за чего.
– Не забывайте, что я подвергся нападению. Они выхватили у меня портфель. Я предвидел нечто подобное, поэтому держал рукопись под рубашкой.
– У людей то и дело выхватывают портфели. Что ж, прекрасно! – Она мило улыбнулась и закончила: – Теперь можете отдирать головы креветкам.
– Что вы говорите! Думаете, я забыл? – подначил я ее.
Зоула терла глаза. Было два часа ночи. Мы не стали приводить в порядок стол на кухне и сидели теперь на мягком пушистом ковре, напротив газового камина, обложившись листами.
– Вы не будете возражать, если я переоденусь во что-нибудь более удобное? – спросила она.
– Конечно, не буду, – ответил я, исполненный любопытства.
Зоула на несколько минут исчезла у себя к комнате. Теперь на ней была пижама из белого шелка, сплошь покрытая месяцами, звездами и плюшевыми мишками. Поперек груди маленькими желтыми буквами было написано: «Страстные ночи». Переливающийся красный халат доходил до щиколоток, а на спине был нарисован китайский дракон.
Я разлил остатки вина – мы приканчивали вторую бутылку шабли, которую я прикупил в «Сейнзбериз».
– Есть кое-какие нестыковки, – сказала она.
– Например?
– Томас Хэрриот был штурманом, однако тогда это называлось иначе, и, судя по записям, штурманом был Фернандес. И еще много таких мелочей. Есть и кое-что действительно важное. Хэрриот курит трубку. Любой школьник знает, что табак в Англию завез Уолтер Рэли, но к Хэрриоту он должен был попасть от Амадаса или Барлоу.
Я подпер голову рукой.
– Ничего не понимаю. Посмотрите на эти похожие на паутину трещины. Здесь использовали обычные для того времени чернила – в них добавляли желчь и окиси железа. Если не обработать дневник эфиром фитиновой кислоты, то через десять лет его не станет. Подделка исключена.
– Гарри, вы меня не поняли. Впрочем, я еще в Росс-он-Уай заметила, что вы не очень-то сообразительны.
Она хихикнула.
– Я клоню к другому. Люди, которым стоила таких трудов эта подделка, не поленились бы уточнить каждую мелочь. А вот историки, сдается мне, что-то напутали. Противоречия в данном случае не недостаток, а достоинство.
Я вытянул ноги.
– А тут еще попытки завладеть рукописью. Может ли это быть связано с тайной целью экспедиции?
– Тайная цель… Это меня и в самом деле заводит!
Зоула подобрала страницы и начала их листать.
– Продолжим читать. Если, кончено, вы не хотите отправиться в постель…
Она бросила на меня испытующий взгляд. Подумав, я ответил:
– Продолжим читать.
ГЛАВА 11
«Поначалу я не сомневался, что об убийствах знали только капитан, мистер Хэрриот и я. Входить в узкий круг посвященных было ужасно приятно, меня так и распирало от гордости. Однако я мало разбирался в жизни на корабле. С гибелью плотника и таинственным исчезновением мистера Холби слухи начали расползаться по „Тигру“ словно чума.
– Ты заметил, как тщательно распределен груз по судну? – спросил меня Хангер.
Мы сидели в тихом углу, неподалеку от якорей, и играли в замысловатую игру, которую он называл шахматами.
– Будь грузчики не столь добросовестны, во время шторма или просто при сильной качке грузы могли бы нарушить равновесие корабля или даже заставить его перевернуться. Сумел бы ты поднять те бочки с водой, засунуть под них нашего плотника и дать им раздавить его тело? – спросил он. – Конечно же, нет. Ни одному человеку это не по силам. Без лукавого здесь не обошлось.
Такое объяснение мне было не по душе, но взамен я ничего предложить не мог. А вскоре я вообще отвлекся, потому что игра закончилось в мою пользу. Мистер Хангер называл такое поражение „шах и мат“.
Жизнь на корабле шла своим чередом, и загадочные смерти начали забываться. Вообще смерть, как я вскоре убедился, была неотъемлемой частью корабельного быта.
Некоторым матросам – из тех, что поопытней – было лень спускаться с одной мачты, чтобы тут же подняться на другую. Они пристрастились скакать по воздуху, что очень и очень опасно. Как-то раз я услышал глухой удар и, оглянувшись, увидел лежащего на палубе матроса. Я с первого взгляда понял, что он мертв: у него была сломана шея. Сверху смотрели его оробевшие товарищи. В тот же день погибшего завернули в парусину, привязали несколько камней и, совершив весьма поверхностный обряд, выбросили за борт. Казалось, что этого человека никогда и не существовало.
Каждый день, ближе к полудню – или к тому времени, которое я считал полуднем, – я отправлялся в кормовую часть судна. Полдень наступал, когда солнце достигало наивысшей точки, и мистер Хэрриот, измеряя его высоту, мог определить широту, на которой находился „Тигр“ и остальные корабли. Но стоило нам миновать острова, известные как Канарские, небо потемнело и не стало ни мистера Хэрриота, ни солнца – лишь низкие, темные, быстро несущиеся облака, качка и вселяющее страх бормотание матросов. Даже старшие из них – тот же мистер Боулер – помрачнели, и мне стало совсем не по себе.
Днем Хог передал, что меня требует к себе мистер Хэрриот. Я должен был подавать джентльменам выпивку и галеты. День изо дня разговоры шли об убийствах и ни о чем другом. Но на этот раз я вошел в то мгновение, когда один из джентльменов, молодой кучерявый человек по имени Мармадьюк Сент-Клер, рассказывал какую-то длинную историю, которая закончилась взрывом смеха.
Мистер Хэрриот сидел в углу и читал. Во рту у него вновь торчала короткая трубка с чашечкой на конце. Позже я узнал, что горевшая там трава привезена из разведывательной экспедиции Амадаса и Барлоу за год до этого. Запах был резким, хотя назвать его неприятным я не мог.
Эта беззаботность, которую раньше я не замечал, рассеяла мои сомнения. Они были людьми высокого происхождения, получили прекрасное образование. А те, остальные? Безграмотное стадо, завсегдатаи кабаков и тюрем! Я знал, где мое место, и беззвучно вышел вон. Из полумрака доносились разговоры мерзавцев и головорезов. Они обменивались жалобами, страхами, играли в кости и раскрашенные карты – я же читал жизнеописание Филопемена, который убил тирана Маханида в 208 году до Рождества Христова. Его подвиги меня вдохновляли. Если бы я только мог прожить свою жизнь так же, как законодатели, воители и философы далекого прошлого!
В течение всего дня качка усиливалась, ветер выл все громче, а в бормотании матросов прибавилось тревоги.
Как слуга и помощник мистера Хэрриота, я стоял рядом со столом, за которым сидели джентльмены и офицеры, или проворно ходил между камбузом и большой каютой. Я ничем не выдавал своего присутствия, и вскоре обо мне забывали. Необходимость в моих услугах возникала, только если заканчивалась выпивка или нужно было унести тарелки. Сэр Ричард прихватил в путешествие музыкантов, и, должен признаться, визг их инструментов не вызвал во мне особой любви к музыке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Теперь я вспомнил. Гастальди тысяча пятьсот сорок восьмого года, которого вы приняли за Джиро-ламо Русцелли.
Из телефонной трубки на меня так и дохнуло морозом.
– Ошиблись вы, а не я, уверяю вас!
Мы не сошлись во мнениях относительно авторства «Терры Нуэвы», карты шестнадцатого века. На кону не стояло и шестисот долларов – просто была задета профессиональная гордость. На подобных веселых мероприятиях никогда не обходится без изрядного количества выпивки. Дела приняли совсем опасный поворот, и в конце концов она обозвала меня недоучкой – прямо перед коллегами, смотревшими на нас выпучив глаза.
Я в долгу не остался и сообщил ей, что она ведьма, каких поискать.
Откашлявшись, я задумался, не ошибкой ли был этот звонок.
– Доктор Кан, мне попал в руки один путевой дневник. Его вел некий человек, участвовавший в экспедиции Рэли тысяча пятьсот восемьдесят пятого года.
– Что?! Экспедиция к Роаноку?
– Да.
– Вы обнаружили путевой дневник, который вел кто-то из находившихся на борту?
– Да, юнга по имени Джеймс Огилви.
– С ума сойти! Да где ж вы его откопали?
– С ума и вправду можно сойти, однако это еще не все. Мне, если честно, нужна ваша помощь. Я полагаю, что в дневнике содержится больше, чем видно невооруженным глазом. Что касается права собственности, то тут, скажем так, не все ясно. Мы могли бы встретиться?
– Да, разумеется! И, само собой, не забудьте дневник. Где вы находитесь?
– В Линкольне. Но я могу подъехать к вам прямо сейчас. Чем скорей мы встретимся, тем лучше.
– Вряд ли вы успеете добраться до Национального морского музея к сегодняшнему вечеру…
Ей, как и мне, не терпелось.
– Конечно, успею. Я буду там около пяти.
– Я приготовлю обалденную паэлью…
«Смотри, не отрави меня!» – подумал я.
– … и обещаю не класть в нее яд, – добавила она.
– Тяните за голову. Не так, сильнее – в этом весь смысл. А теперь отрежьте щупальца прямо над глазами.
– И что мне с этим делать? – спросил я, поднимая мокрую блестящую тушку.
– Под раковиной есть мусорное ведро.
– Вообще-то я плохо в этом разбираюсь… – сказал я, пытаясь справиться с кусочками головоногого моллюска.
– Непонятно другое, мистер Блейк.
– Зовите меня Гарри.
Тут моллюск выскользнул у меня из рук. Я, словно охотничья собака, отыскал его и понес к мусорному ведру, стараясь преодолеть легкую тошноту.
– Непонятно другое: почему убили Теббита? Нельзя же всерьез увязывать его смерть с этой рукописью.
В течение секунды я исподтишка ее разглядывал.
С той нашей встречи она почти не изменилась: где-то под сорок, с черными волосами, достигающими плеч, с длинными раскачивающимися серьгами, на лице – ни морщинки, а по акценту можно было догадаться, что какое-то время она провела в Штатах. Я подхватил ее у Национального морского музея, и мы поехали к ней домой. Жила Зоула неподалеку, в просторной современной квартире, располагавшейся на четвертом этаже. Из ее окон открывался прекрасный вид на Гринвич-парк, а благодаря тяжелым стеклопакетам в квартиру почти не проникал уличный шум. На стенах тут и там висели невразумительные картины, но семейных фото я не заметил. По всей видимости, она жила одна.
– Возможно, они пытались убедить его, чтобы он отдал им дневник. И у него отказало сердце.
Зоула посмотрела на меня так, словно проверяла, не шучу ли я.
– Стыд какой! У вас просто разыгралось воображение.
– Что вы знаете об играх моего воображения? – спросил я словно в шутку.
– А что вы знаете обо мне?
Она резала на куски морского ангела. В руках у нее был длинный тонкий нож – похоже, острый как бритва.
– Теперь удалите хрящ, – сказала Зоула. – Не ножом. Выдавливайте его – вот так.
Из щупальца выскочил круглый хрящ, похожий на глазное яблоко.
– Хорошо. Теперь удалите перепонку – вот ту коричневую штуку.
Я изо всех сил скреб ногтями, а слизью перемазался чуть не по локоть. Зоула продолжала живенько резать.
– А как насчет подлинности? Вспомните, как вы опозорились с тем Русцелли.
– Вы имеете в виду Гастади? Водяной знак Нидерландов времен испанского владычества подделать было бы сложно. Кроме того, я показывал рукопись Фреду Суиту в Оксфорде. Подлинность не вызвала у него ни малейших сомнений. Какая мерзость…
– И все равно, Гарри, ваша уверенность в том, что убийство сэра Тоби как-то связано с дневником, – выдумка.
– Я считаю эту связь весьма вероятной.
– В полиции рассудили иначе.
– Они решили, что я просто запутался. Что у меня что-то вроде мужской менопаузы…
Зоула красноречиво промолчала. Потом заговорила вновь:
– Ладно. Теперь промойте его холодной водой, а когда справитесь – начинайте резать хвосты тонкими кольцами.
– Мне что-то нехорошо… – сказал я, с трудом удерживая тонкие щупальца.
– Что можно найти в дневнике четырехсотлетней давности? Из-за чего там убивать?
– Вот и я об этом спрашиваю.
На массивной газовой плите стояла большая сковорода с двумя ручками. Зоула бросала в шипящее масло рис и все остальное.
– Ответ: не из-за чего.
– Не забывайте, что я подвергся нападению. Они выхватили у меня портфель. Я предвидел нечто подобное, поэтому держал рукопись под рубашкой.
– У людей то и дело выхватывают портфели. Что ж, прекрасно! – Она мило улыбнулась и закончила: – Теперь можете отдирать головы креветкам.
– Что вы говорите! Думаете, я забыл? – подначил я ее.
Зоула терла глаза. Было два часа ночи. Мы не стали приводить в порядок стол на кухне и сидели теперь на мягком пушистом ковре, напротив газового камина, обложившись листами.
– Вы не будете возражать, если я переоденусь во что-нибудь более удобное? – спросила она.
– Конечно, не буду, – ответил я, исполненный любопытства.
Зоула на несколько минут исчезла у себя к комнате. Теперь на ней была пижама из белого шелка, сплошь покрытая месяцами, звездами и плюшевыми мишками. Поперек груди маленькими желтыми буквами было написано: «Страстные ночи». Переливающийся красный халат доходил до щиколоток, а на спине был нарисован китайский дракон.
Я разлил остатки вина – мы приканчивали вторую бутылку шабли, которую я прикупил в «Сейнзбериз».
– Есть кое-какие нестыковки, – сказала она.
– Например?
– Томас Хэрриот был штурманом, однако тогда это называлось иначе, и, судя по записям, штурманом был Фернандес. И еще много таких мелочей. Есть и кое-что действительно важное. Хэрриот курит трубку. Любой школьник знает, что табак в Англию завез Уолтер Рэли, но к Хэрриоту он должен был попасть от Амадаса или Барлоу.
Я подпер голову рукой.
– Ничего не понимаю. Посмотрите на эти похожие на паутину трещины. Здесь использовали обычные для того времени чернила – в них добавляли желчь и окиси железа. Если не обработать дневник эфиром фитиновой кислоты, то через десять лет его не станет. Подделка исключена.
– Гарри, вы меня не поняли. Впрочем, я еще в Росс-он-Уай заметила, что вы не очень-то сообразительны.
Она хихикнула.
– Я клоню к другому. Люди, которым стоила таких трудов эта подделка, не поленились бы уточнить каждую мелочь. А вот историки, сдается мне, что-то напутали. Противоречия в данном случае не недостаток, а достоинство.
Я вытянул ноги.
– А тут еще попытки завладеть рукописью. Может ли это быть связано с тайной целью экспедиции?
– Тайная цель… Это меня и в самом деле заводит!
Зоула подобрала страницы и начала их листать.
– Продолжим читать. Если, кончено, вы не хотите отправиться в постель…
Она бросила на меня испытующий взгляд. Подумав, я ответил:
– Продолжим читать.
ГЛАВА 11
«Поначалу я не сомневался, что об убийствах знали только капитан, мистер Хэрриот и я. Входить в узкий круг посвященных было ужасно приятно, меня так и распирало от гордости. Однако я мало разбирался в жизни на корабле. С гибелью плотника и таинственным исчезновением мистера Холби слухи начали расползаться по „Тигру“ словно чума.
– Ты заметил, как тщательно распределен груз по судну? – спросил меня Хангер.
Мы сидели в тихом углу, неподалеку от якорей, и играли в замысловатую игру, которую он называл шахматами.
– Будь грузчики не столь добросовестны, во время шторма или просто при сильной качке грузы могли бы нарушить равновесие корабля или даже заставить его перевернуться. Сумел бы ты поднять те бочки с водой, засунуть под них нашего плотника и дать им раздавить его тело? – спросил он. – Конечно же, нет. Ни одному человеку это не по силам. Без лукавого здесь не обошлось.
Такое объяснение мне было не по душе, но взамен я ничего предложить не мог. А вскоре я вообще отвлекся, потому что игра закончилось в мою пользу. Мистер Хангер называл такое поражение „шах и мат“.
Жизнь на корабле шла своим чередом, и загадочные смерти начали забываться. Вообще смерть, как я вскоре убедился, была неотъемлемой частью корабельного быта.
Некоторым матросам – из тех, что поопытней – было лень спускаться с одной мачты, чтобы тут же подняться на другую. Они пристрастились скакать по воздуху, что очень и очень опасно. Как-то раз я услышал глухой удар и, оглянувшись, увидел лежащего на палубе матроса. Я с первого взгляда понял, что он мертв: у него была сломана шея. Сверху смотрели его оробевшие товарищи. В тот же день погибшего завернули в парусину, привязали несколько камней и, совершив весьма поверхностный обряд, выбросили за борт. Казалось, что этого человека никогда и не существовало.
Каждый день, ближе к полудню – или к тому времени, которое я считал полуднем, – я отправлялся в кормовую часть судна. Полдень наступал, когда солнце достигало наивысшей точки, и мистер Хэрриот, измеряя его высоту, мог определить широту, на которой находился „Тигр“ и остальные корабли. Но стоило нам миновать острова, известные как Канарские, небо потемнело и не стало ни мистера Хэрриота, ни солнца – лишь низкие, темные, быстро несущиеся облака, качка и вселяющее страх бормотание матросов. Даже старшие из них – тот же мистер Боулер – помрачнели, и мне стало совсем не по себе.
Днем Хог передал, что меня требует к себе мистер Хэрриот. Я должен был подавать джентльменам выпивку и галеты. День изо дня разговоры шли об убийствах и ни о чем другом. Но на этот раз я вошел в то мгновение, когда один из джентльменов, молодой кучерявый человек по имени Мармадьюк Сент-Клер, рассказывал какую-то длинную историю, которая закончилась взрывом смеха.
Мистер Хэрриот сидел в углу и читал. Во рту у него вновь торчала короткая трубка с чашечкой на конце. Позже я узнал, что горевшая там трава привезена из разведывательной экспедиции Амадаса и Барлоу за год до этого. Запах был резким, хотя назвать его неприятным я не мог.
Эта беззаботность, которую раньше я не замечал, рассеяла мои сомнения. Они были людьми высокого происхождения, получили прекрасное образование. А те, остальные? Безграмотное стадо, завсегдатаи кабаков и тюрем! Я знал, где мое место, и беззвучно вышел вон. Из полумрака доносились разговоры мерзавцев и головорезов. Они обменивались жалобами, страхами, играли в кости и раскрашенные карты – я же читал жизнеописание Филопемена, который убил тирана Маханида в 208 году до Рождества Христова. Его подвиги меня вдохновляли. Если бы я только мог прожить свою жизнь так же, как законодатели, воители и философы далекого прошлого!
В течение всего дня качка усиливалась, ветер выл все громче, а в бормотании матросов прибавилось тревоги.
Как слуга и помощник мистера Хэрриота, я стоял рядом со столом, за которым сидели джентльмены и офицеры, или проворно ходил между камбузом и большой каютой. Я ничем не выдавал своего присутствия, и вскоре обо мне забывали. Необходимость в моих услугах возникала, только если заканчивалась выпивка или нужно было унести тарелки. Сэр Ричард прихватил в путешествие музыкантов, и, должен признаться, визг их инструментов не вызвал во мне особой любви к музыке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42