Другой матрос, по имени Хог, вытер лоб.
– Говорят, перед той бедой рулевой слышал странные голоса, а на крючок им попадались необыкновенные морские твари. А незадолго до потопившей их бури мистер Кокс видел белые скалы, которые исчезали, как только корабль к ним подходил.
– Чушь, – сказал мне Чандлер. – Люди боятся идти в плавание, наслушавшись астрологов. А у тех планеты не так выстроились. Юпитер и Сатурн встретились на восьмидесяти трех градусах, так что мы вступили в век Огненного Треугольника. Пришли времена великих бедствий. Путешественникам Томас Портер пророчит лютые муки, а Юан Ллойд обещает нам тьму-туман, бурю-ураган и всякие другие напасти!.. Басни, годящиеся разве что для баб, – продолжал наставлять меня Хангер. – Многие матросы и вправду верят в эту ахинею. Шотландец, дела обстоят совсем не так. Людей в этом плавании пугает кое-что из нашего мира – дух и небеса тут ни при чем. Люди боятся аутодафе.
Опять это слово, которое всегда произносится с таким страхом. Даже манящий блеск карибского золота не мог пересилить эту боязнь.
На то, чтобы набить трюмы „Тигра“, ушло три дня непосильного труда. Десять пушек, внесенных на борт по частям, собрали уже здесь. Я тогда еще подумал, что эти громадные орудия должны были развеять опасения Турка и его друзей. Теперь на борт взошли матросы и солдаты. На корабле вдруг стало очень тесно, прямо повернуться было негде. И тогда же появились джентльмены.
День подходил к концу, когда Турок вдруг изо всех сил замахал мне, чтобы я подошел. Мы свесились через фальшборт и стали смотреть на маленькую группу внизу.
– Вон сам Уолтер Рэли, – сказал Турок с благоговением. – Он фаворит королевы, недавно произведен в рыцари! Рядом с ним стоит Томас Хэрриот.
– О Господи! Филип Амадас! – воскликнул Хангер в смятении, когда из кареты вышел какой-то крошечный человечек.
– А эти кто? – спросил я.
Из второй кареты вышли двое людей, которые выглядели очень странно. С ними было еще несколько джентльменов.
– Весь Лондон их знает, – ответил Турок. – Их зовут Мантео и Уончес. Туземцы, привезенные из Америки.
– Все ясно, – сказал Хангер. – Мы направляемся в Америку.
– Наверняка через Вест-Индию, – добавил Турок. – Заодно и пограбим немножко…
– Да будут благословенны пушки!
Дел мне хватило до самого вечера: на борт погрузили кур, свиней и коз. Мистер Солтер выделил для меня на палубе совсем узенький прямоугольник. Однако я справился и полагал, что, несмотря на тесноту, прекрасно все устроил, в связи с чем испытывал некоторую гордость. Наконец на борт поднялись джентльмены, большинство – на „Тигр“. Оставшийся на пристани Рэли сел в карету и уехал.
Девятого апреля тысяча пятьсот восемьдесят пятого года наши корабли бесшумно вышли из плимутской гавани. Меня разом охватили волнение и мрачные предчувствия. Однако прошло еще целых тринадцать дней, прежде чем я отважился спросить Турка об аутодафе».
ГЛАВА 8
«Все началось незадолго до моей первой стычки с мистером Солтером. Теперь я благодарен ему за ту трепку. Не потому, что исполнился ненависти к своему обидчику (а я исполнился), но потому, что тогда же решил расстаться с кабацким сбродом – чего бы мне это ни стоило – и войти в круг джентльменов.
Следуя указаниям и во всем повторяя Турка, я взбирался на мачты, тянул за веревки до тех пор, пока мои ладони не начинали кровоточить, драил палубу и выполнял все требования мистера Солтера.
Меня постепенно охватывало странное чувство, связанное каким-то образом с моим желудком. Ожидание чего-то нехорошего, которое трудно описать… День ото дня оно росло, и в конце концов все мое существо наполнила уверенность в собственной никчемности. Еще немного, и я захотел бы умереть.
Это случилось на самом верху, на брам-стеньге. Турок сидел верхом на рее, а я, сам не свой от страха, тянул за веревку, как он мне говорил. Отсюда я видел все пять кораблей, разбросанные тут и там среди бурлящего моря. Они перекатывались с боку на бок, поднимались, опускались, вертелись, а ветер все гнал и гнал их по волнам. На такой высоте качка казалась куда сильнее. Я припоминал какой-то принцип, связанный с рычагом, высказанный… Аристотелем, что ли? Впрочем, я был слишком несчастен и напуган, чтобы как следует все обдумать. Брам-стеньга раскачивалась из стороны в сторону, ужасное ощущение усиливалось.
– Турок! – сказал я. – Меня сейчас вырвет…
– Это качка.
Кажется, он ничуть мне не сочувствовал.
– А теперь поймай вот это и тяни вверх. Сильней, ты ж не девчонка!
– Как заставить корабль перестать качаться?
– Никак, дурень! Привыкай! Другого не дано.
Далеко внизу несколько бывалых моряков свесились через фальшборт. Лица у них были серые. Один из них начал блевать в океан. Этого я перенести не мог!
– Мне нужно сейчас же спуститься!
– Нельзя! – сердито глянул на меня Турок. – Сначала мы должны поставить парус.
Но мне стало невмоготу. Я хотел любой ценой добраться до фальшборта и опустошить желудок как можно быстрее. Осторожно, бочком, я пробирался вдоль реи и мимо сидящего на ней Турка. Мне пришлось отклониться назад, держась за его плечи, а ногами в это время нащупывать веревку. Ступня у меня соскользнула, и несколько ужасных секунд я раскачивался между жизнью и смертью – вместе с ходящим ходуном судном. Ногти Турка глубоко вонзились в мое предплечье. Удержавшись, я долез до грот-мачты, ступил на ванты и начал быстро спускаться. Мою рубашку полоскал ветер.
Мистер Солтер смотрел на меня снизу. В его глазах была враждебность и еще что-то, мне непонятное. Он уже открыл рот, чтобы заорать. К несчастью, именно в это мгновение к моему горлу подкатила желчь. Вниз полетела белая пенистая струя, в которой мелькали полупереваренные куски галет, сушеной рыбы и гороха. Мистер Солтер попытался отпрыгнуть в сторону, но ему помешала качка. Моя блевотина низверглась ему прямо на голову и теперь стекала по куртке. Все вокруг задохнулись от ужаса. Кто-то пробормотал:
– Господи, парень, да он же тебя убьет…
Я полез обратно. Как я хотел, чтобы ванты доросли до облаков! Меня вернул вниз рев мистера Солтера. Он носовым платком счищал блевотину с головы и шеи, а я стоял перед ним и дрожал. Потом Солтер снял куртку, положил ее на палубу и медленно поднял свою дубинку, уроненную при прыжке. Она была короткой, гладкой, с узкой рукояткой и толстым окончанием. Солтер несколько раз хлопнул ей по изуродованной ладони. Он молчал. Его синие глаза, и так-то недружелюбные, теперь светились настоящим бешенством.
Первый удар пришелся мне в живот. Удар был сильный, направленный вверх, – он держал дубинку обеими руками. Я согнулся пополам и упал на палубу, не в силах дышать. Солтер поднял меня за волосы и начал охаживать по рукам, ногам, ребрам – повсюду, куда только мог добраться. Когда он наконец отпустил мои волосы и я упал на палубу, удары посыпались на спину и ягодицы. Я гадал, хватит ли Солтера на весь день и буду ли я жив к тому времени, когда его ярость утихнет. Наконец я, распростертый, стенающий, услышал далекий голос:
– А теперь вымой палубу, шотландский ублюдок!
Ночью, когда я лежал в гамаке и не знал, каким боком повернуться – кровоподтеки были повсюду, – мистер Боулер, корнуоллец, плававший с Фробишером в восемьдесят четвертом, сказал мне:
– Он невзлюбил тебя, шотландец.
– За что? Я же нечаянно!
– Ты умеешь читать. Ты напоминаешь Солтеру о его невежестве.
– Точно! – сказал другой голос из темноты. – Зато наши спины будут целее.
– Продолжай читать и впредь, парень!
Со всех сторон громыхнул мужской смех. Как я их тогда ненавидел – страстно, всем сердцем! И, лежа там, страдая и трясясь после взбучки, которая не шла ни в какое сравнение с домашними, я подумал: „И зачем только я ушел из дома!“ Тогда же я решил, что должен найти способ остаться под палубой, подальше от мистера Солтера, его пронзительных глаз и дубинки. Если мне это не удастся, то обязательно наступит день, когда я выхвачу кинжал и буду снова, снова и снова вонзать его Солтеру в живот. На этом для меня все и закончится.
Следующие несколько часов я вертелся так и эдак, то погружаясь в ночной кошмар, то вновь выныривая на поверхность, слушая скрипы корабля и храп соседей, вдыхая запах пота и дегтя. Где-то в районе полуночи я услышал чье-то мерное „топ-топ“ по палубе наверху. Кто-то ходил взад-вперед, взад-вперед… Должно быть, ночной часовой.
Уже под утро через люк до меня донеслись низкие невнятные голоса. Следом раздался приглушенный удар, и опять стало тихо. Потом я услышал какой-то непонятный шорох, словно что-то тащили вдоль палубы. И снова тишина – если не считать тысячи ночных корабельных звуков. В другой раз любопытство заставило бы меня подняться наверх и все разведать. Однако теперь мое изнеможение было столь велико, а кровоподтеки так болели, что я остался лежать.
На следующее утро я не мог пошевелиться и никуда не пошел. Руки распухли, а при каждом вздохе болели ребра. Турок принес воды, но даже галета оказалась мне не по силам – хотя мой приятель и разгрыз ее своими желтыми зубами. За большим столом двое матросов с грохотом играли в нарды. Потом стало пусто, я лежал один и то задремывал, погружаясь в очередной кошмар, то вновь просыпался.
Днем меня разбудил звук шагов: кто-то спускался по лестнице. Когда туман рассеялся, я увидел мистера Хэрриота, который внимательно меня изучал.
– Ты вряд ли мне поможешь…
– Что-то?
Я мог лишь шептать.
– Ты ведь в последние несколько часов не поднимался на палубу, верно?
– Не поднимался, сэр.
– Правильно. Мы не можем найти мистера Холби. В последний раз его видели вчера за обедом.
Мистер Холби. Один из джентльменов. Я что-то смутно припоминал. Или это был сон? Нет, не сон.
– Сэр, сегодня рано утром я слышал какой-то шум. Возможно, мистер Холби тут и ни при чем…
Мистер Хэрриот ничего не ответил – лишь глазами показал мне, чтобы я продолжал.
– Наверху разговаривали двое. Потом раздался глухой удар, и что-то протащили по палубе. И опять стало тихо.
Выражение его лица не изменилось.
– Надеюсь, ты не хочешь мне сказать, что мистера Холби оглушили и выбросили за борт?
Я не совсем понимал, куда может меня завести разговор, и слегка забеспокоился.
– Нет, сэр. Я лишь рассказал о том, что слышал.
– Всплеск был?
– Не слыхал, сэр.
Я с трудом сел. В глотке пересохло. Ветер стал холодней, а качка усилилась. Через люк виднелись темные быстрые облака.
– Как тебя зовут, мальчик?
– Джеймс Огилви, сэр.
– Что же с тобой случилось?
– Меня вырвало на мистера Солтера.
В какое-то мгновение я испугался: его глаза словно вспыхнули весельем. И тут я подумал, что другой такой возможности у меня не будет. Движимый дерзостью и отчаянием, я сказал:
– А еще я умею читать и писать. Я читал „Жизнеописания“ Плутарха и знаком с „Началами“ Евклида.
Хэрриот уставился на меня в совершеннейшем изумлении, как если бы вдруг заговорил кочан капусты.
– Неужели? И в чем же, скажи, заключается теорема Пифагора?
– Квадрат гипотенузы прямоугольного треугольника равен сумме квадратов двух других его сторон.
Его изумление росло.
– И я нашел другое доказательство. Евклид пользуется сдвигами и поворотами треугольников, а я беру квадрат, построенный на гипотенузе, и рассекаю его на куски, которые могу уложить так, что получаются квадраты меньших сторон.
Я хорошо помнил, что как-то днем играл в эту игру в нашем сарае, а корова, боюсь, так и осталась недоеной.
Он молчал, не в силах осознать это явление – говорящий кочан капусты.
– Чудеса, да и только! О Пифагоре мы еще побеседуем, мистер Огилви. А пока – никому не говорите о том, что слышали прошлой ночью.
– Обязательно, сэр! Обязательно!
Уже на лестнице мистер Хэрриот еще раз обернулся и озадаченно на меня посмотрел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42