У Риты Монро был именно такой взгляд.
– Я думала, они пришлют офицера в форме, – заметила она.
Надо сосредоточиться. Она считала, что я полицейский в гражданской одежде. Я решил действовать по наитию и произнес:
– Миссис Монро.
– Мисс.
– Простите.
– Если вы не знаете, замужем ваша собеседница или нет, то правильно будет обращаться к ней «мисс», – вразумила меня Рита Монро.
При этом вид у нее был абсолютно глупым, так что я едва не заорал: «Старая дева!»
Но я изобразил на лице заинтересованное выражение и проговорил:
– Мисс Монро, не могли бы вы мне объяснить своими словами… почему вы нас вызвали?
Глубокий вздох. Единственная женщина на земле, умеющая вздыхать так многозначительно, как моя матушка. По правде сказать, я с трудом видел в этом существе «ангела святой Магдалины». Но Билл был так уверен в ее милосердии. Она сказала:
– Уже в третий раз ко мне вламываются.
Потом помолчала и спросила:
– Вы не собираетесь ничего записывать?
В самом деле.
Я постучал себя по лбу:
– Я запомню.
Рита Монро явно не поверила, поэтому я заторопился:
– В трех случаях, вы говорите?
– Да, и один раз среди белого дня.
Она с отвращением поморщилась и сообщила:
– В последний раз… они нагадили на ковер.
Ощущая действие таблеток, я едва не сказал: «Обделаться можно».
Но вместо этого произнес:
– Очень неприятно. Как вы думаете, кто бы это мог быть?
Рита Монро щелкнула зубами. Очень неприятный звук.
– Кто-то из особняка, вне сомнения.
– Мисс Монро, особняков много, нельзя ли конкретнее?
Теперь я уже явно ощутил ее раздражение. Она огрызнулась:
– Перестаньте! Как будто есть какой-то другой.
– Понятно.
Если она не собиралась называть имен, то я уж точно. Я попытался изобразить задумчивость. Как будто взвешивал слова хозяйки.
На самом деле ничего подобного.
– Я напишу подробный отчет, – произнес я после паузы.
Она уперла руки в бедра и ехидно сказала:
– Иными словами, вы не будете ничего делать.
Я встал, подумав при этом: «Могла бы хоть чаю предложить».
Тут она приложила руку ко лбу и охнула.
Можно было подумать, что она вот-вот грохнется в обморок. Я подвел ее к креслу, усадил. От нее пахло карболкой или еще каким-то дезинфицирующим средством. Я спросил:
– Вам что-нибудь дать?
– Рюмку шерри. Там, на кухне, в ящике над плитой.
Я отправился на кухню, которая тоже оказалась стерильно чистой.
Нашел шерри, стакан для воды, налил добрую порцию напитка, сам отпил глоток и подумал: «Господи, до чего же сладко».
Сделал еще глоток. Ужас до чего приторно.
Я понес стакан в гостиную. Старая женщина взяла его обеими руками, деликатно отпила и тихо проговорила:
– Я должна извиниться. У меня недавно случилось большое несчастье. Если бы…
Если бы я был внимательнее, если бы не был под действием химии, если бы я был больше полицейским, если бы вместо головы у меня не была задница…
Я бы ее расспросил. Может быть, даже узнал имя и, видит Бог, предотвратил бы кучу несчастий.
Вместо этого я спросил:
– Теперь все в порядке?
У хозяйки уже был более нормальный цвет лица. Она почти улыбнулась:
– Вы были очень добры.
Явно чуждый ей тон. Ей нелегко было быть благодарной, состояние это было для нее неестественным.
– Вам ничего больше не надо? Может быть, позвать кого-нибудь?
– Нет, звать некого.
Если вы такое слышите, то обычно начинаете жалеть собеседника. Но я не мог заставить себя испытать к Рите Монро жалость. Честно говоря, она вызывала у меня отвращение. Больше всего мне хотелось убраться из ее дома куда-нибудь подальше. Я решил, что шерри, добавленное к наркотикам, лишило меня способности выносить здравые оценки. Поэтому я сказал:
– Тогда я пошел.
Хозяйка молчала, когда я уходил. Я подумал было, не стащить ли мне несколько книг, но не хотелось трогать ничего из того, что принадлежало Рите Монро. Пока я шел мимо университета, я представлял, как она сидит, сгорбившись, в кресле, рядом одинокий стакан с шерри и абсолютная тишина в доме. Я должен был испытывать восторг или хотя бы облегчение от того, что я теперь избавился от Билла Касселла.
Ничего подобного.
Единственная мысль в моей голове сфокусировалась на пинте «Гиннеса», которую я выпью максимум через пять минут.
10
Позвонить Питеру Мейлеру? Не стоит. Вылечившись от алкоголизма, он приобрел другое пристрастие. Он пристально всматривается в ваши глаза, и даже пустое начало разговора заставляет его непрерывно кивать. Я виню в этом групповую терапию.
Найджел Уильямс. «Сорок с чем-то»
На следующий день, будучи слегка под кайфом, я вполз в паб «У Нестора». Джефф говорил по телефону и махнул мне рукой. Что это было… он меня выгонял?… запрещал вообще приходить?… что? Часовой покрутил свою полупустую кружку и заявил:
– Второй случай болезни пустой болтливости на севере.
– Верно.
Я не хотел с ним связываться, поэтому больше ничего не сказал. Джефф закончил разговор и посмотрел на меня:
– Джек, что тебе принести?
Свой вопрос он произнес с большим беспокойством.
Если ты в глубокой жопе, а к тебе относятся душевно, подумай, прежде чем говорить.
– Хорошо бы кофе, – выдавил я.
– Несу. Садись. Я принесу кофе на столик.
И принес.
Весьма зловеще.
Я сел, вынул из кармана нераспечатанную пачку своих любимых сигарет, надорвал ее. Я вел себя так, будто никогда и не бросал курить. Подошел Джефф и поставил кофе на столик. Как обычно, на нем были черные джинсы, сапоги и черный жилет поверх рубашки с длинным рукавом в дедушкином стиле.
– Ты о том студенте слышал? – спросил Джефф.
– Каком именно?
– Которого застрелили на Эйр-сквер.
– Ну и что?
– Сегодня похороны.
– Вот как.
– Я говорю это потому, что к нам наверняка завалится толпа, а ты, я знаю, не любишь, когда слишком много народу.
– Это точно.
Как я уже говорил, у меня вместо головы задница. Если бы я пошел на похороны, то давно бы знал все ответы.
Я встал. Джефф включил магнитофон, и я смутно расслышал, как женщина поет блюз. Не столько поет, сколько его переживает. Я спросил:
– Кто это?
– Ева Кэссиди. Альбом «Золотые поля».
– Блеск, если она когда-нибудь будет петь в «Ройсине», я там обязательно буду.
– Это вряд ли.
– Почему?
– Она умерла от рака. Ей было всего тридцать восемь лет.
– Жуть.
Я допил кофе и вышел.
Выглянуло солнце, во врата небес стучалась весна. Пьянчуги, тусовавшиеся у туалетов, хором крикнули:
– Гад!
– Я?
У фонтана рядом с памятником Пэдрегу О'Конору сидели три девушки-подростка. Как обычно, какой-то придурок бросил в фонтан краску, и над их головами поднимался цветной калейдоскоп. Они пели: «Ты возвращаешь меня к жизни».
Номер один, «Этомик Киттен», верхняя строчка британского чарта.
Они допели песню, и я присоединился к аплодирующей толпе.
Молоденькая девушка подергала меня за рукав и с надеждой спросила:
– Вы не Луи Уолш?
– Я? Нет, уж простите.
Она сникла. Я поинтересовался:
– Почему вы так решили?
– Потому что вы старый.
Я мог просто позвонить Биллу и сказать: «Я ее нашел. Вот адрес».
Где там, это не для меня.
Если бы я позвонил, то, возможно, все на этом бы и закончилось.
А может, и нет.
Но я затаил на Билла зло. Давненько меня не сжигали столь сильные эмоции. Я подпитывал свою ненависть, вспоминая ощущение дула у своего виска. Тогда руки сжимались с такой силой, что ногти впивались в ладони. Зубы стискивались так, что становилось больно.
Я получал от этого удовольствие.
Любовь и ненависть при всей своей противоположности делают одно дело: заряжают тебя. Приводят в действие твои мозги. Разумеется, я знаю: чем ярче свет – тем эффектнее падение. Ничто так ярко не освещает небо, как падающие звезды. Я сидел у себя в комнате, чистил свой «хеклер и кох». Правду говорят, оружие – замечательный уравнитель. Разве не так?
В голове моей звучал 136-й псалом. «Бони М» когда-то использовала часть его в своем хите. Но это было давно, тогда еще полиция была смыслом моего существования. В этом псалме поэт умоляет осчастливить его, разрешив убивать детей своих врагов. Музыка так и призывает к кровавому мщению.
Разумеется, если вы до сих пор еще слушаете «Бони М», вам уже никакое лекарство не поможет.
Было на редкость легко найти телохранителя Билла, того самого, кто привел меня к нему и смеялся над моим унижением.
Я уселся недалеко от паба «У Свини» и отмечал время, когда он уходил и приходил. У него был точный распорядок дня. Оставалось решить, когда достать его. На Нева придется потратить еще денек Тут мне понадобится время.
Чтобы отпраздновать легкость данного мероприятия, я отправился в новый паб, новый для меня, во всяком случае. «У Максвиггана», недалеко от Вуд Кей. Даже по названию – приличное заведение.
В Бруклине растет дерево.
И «У Максвиггана» тоже.
Я не шучу. Прямо за баром большое, крепкое дерево. Такое можно увидеть только в Ирландии. Не рубите дерево, но постройте кабак. Мне он сразу понравился. Огромное помещение. Я пристроился у дерева. Только успел сделать пару глотков «Гиннеса», как ко мне подошла женщина. Я подумал: «Ну и паб».
Тут я заметил маленькие жемчужные серьги. Она служит в полиции.
Конечно, такие серьги носят не только женщины-полицейские, но полицейские предпочитают их носить, как бы говоря: «Ладно, я служу в полиции, но я еще и женщина».
Лет ей было примерно за тридцать, когда скрыть возраст еще помогает макияж. Симпатичное лицо, очень темные волосы и крепкая линия челюсти. Женщина посмотрела на меня:
– Джек Тейлор.
Учтите, не спрашивала – утверждала.
Я спросил:
– Могу я подать жалобу?
– Сесть позволите?
– Если будете себя хорошо вести.
Тень улыбки.
– О вашем языке я наслышана, – заметила незнакомка.
По-английски она говорила, как воспитанники Гэлтэчта. Там у них это второй язык. Они не говорят на нем свободно.
Я попытался угадать:
– Коннемара?
– Фарбо.
– И о моем языке вы слышали от… дайте подумать… старшего инспектора Кленси.
Женщина нахмурилась и покачала головой:
– Нет… от других… не от него.
Она была хорошо одета, но ничего выдающегося. Синий свитер с белым воротником, темно-синие джинсы и новенькие кроссовки. Ничего от модельеров, скорее от «Пенни», чем от «Гуччи». Одежда ношеная, но в отличном состоянии. «Наверное, как и ее жизнь», – подумал я. Она никогда не достигнет командных высот.
Незнакомка спросила:
– Как вы догадались, что я из полиции?
– Сам был полицейским.
Она широко улыбнулась, и эта открытая улыбка совершенно изменила ее лицо. Теперь оно выражало одновременно ехидство и радость в лучшем их варианте.
– Я в курсе, – заметила женщина.
Она пила что-то апельсиновое с большим количеством льда. Передо мной сидела умненькая девочка. Пить можно в выходные, да и то не перебирать. Я поинтересовался:
– Что желаете?
– Поговорить.
Пришла моя очередь улыбаться, но уже без ехидства и радости, зато так, как меня учили в Темплморе.
– О чем?
Она взглянула через плечо, и я подумал: «О чем? О кокаине, таблетках, выпивке?»
– О монастыре Святой Магдалины.
Я с удивлением произнес:
– Вот как.
– Вы тут многого не знаете. Я могу помочь.
Я основательно приложился к своей кружке, почувствовал, как пиво гладит мой желудок.
– И зачем вам это нужно? – Я посмотрел незнакомке прямо в глаза.
На мгновение по ее лицу пробежала тень, потом она ответила:
– Потому что это будет правильно.
Я допил пиво и спросил:
– Вам что-нибудь взять?
– Нет, спасибо.
– Как вас зовут?
– Брид… Брид Ник ен Иомаре.
Я не сразу это переварил, пришлось в уме заняться переводом.
– Ридж… правильно?
Женщина с отвращением взглянула на меня:
– Мы не употребляем английский вариант.
– Почему это меня не удивляет? – Я встал и добавил: – Терпеть не могу выпить и бежать.
– Вы уходите?
– Ничего странного в том, что вы работаете в полиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Я думала, они пришлют офицера в форме, – заметила она.
Надо сосредоточиться. Она считала, что я полицейский в гражданской одежде. Я решил действовать по наитию и произнес:
– Миссис Монро.
– Мисс.
– Простите.
– Если вы не знаете, замужем ваша собеседница или нет, то правильно будет обращаться к ней «мисс», – вразумила меня Рита Монро.
При этом вид у нее был абсолютно глупым, так что я едва не заорал: «Старая дева!»
Но я изобразил на лице заинтересованное выражение и проговорил:
– Мисс Монро, не могли бы вы мне объяснить своими словами… почему вы нас вызвали?
Глубокий вздох. Единственная женщина на земле, умеющая вздыхать так многозначительно, как моя матушка. По правде сказать, я с трудом видел в этом существе «ангела святой Магдалины». Но Билл был так уверен в ее милосердии. Она сказала:
– Уже в третий раз ко мне вламываются.
Потом помолчала и спросила:
– Вы не собираетесь ничего записывать?
В самом деле.
Я постучал себя по лбу:
– Я запомню.
Рита Монро явно не поверила, поэтому я заторопился:
– В трех случаях, вы говорите?
– Да, и один раз среди белого дня.
Она с отвращением поморщилась и сообщила:
– В последний раз… они нагадили на ковер.
Ощущая действие таблеток, я едва не сказал: «Обделаться можно».
Но вместо этого произнес:
– Очень неприятно. Как вы думаете, кто бы это мог быть?
Рита Монро щелкнула зубами. Очень неприятный звук.
– Кто-то из особняка, вне сомнения.
– Мисс Монро, особняков много, нельзя ли конкретнее?
Теперь я уже явно ощутил ее раздражение. Она огрызнулась:
– Перестаньте! Как будто есть какой-то другой.
– Понятно.
Если она не собиралась называть имен, то я уж точно. Я попытался изобразить задумчивость. Как будто взвешивал слова хозяйки.
На самом деле ничего подобного.
– Я напишу подробный отчет, – произнес я после паузы.
Она уперла руки в бедра и ехидно сказала:
– Иными словами, вы не будете ничего делать.
Я встал, подумав при этом: «Могла бы хоть чаю предложить».
Тут она приложила руку ко лбу и охнула.
Можно было подумать, что она вот-вот грохнется в обморок. Я подвел ее к креслу, усадил. От нее пахло карболкой или еще каким-то дезинфицирующим средством. Я спросил:
– Вам что-нибудь дать?
– Рюмку шерри. Там, на кухне, в ящике над плитой.
Я отправился на кухню, которая тоже оказалась стерильно чистой.
Нашел шерри, стакан для воды, налил добрую порцию напитка, сам отпил глоток и подумал: «Господи, до чего же сладко».
Сделал еще глоток. Ужас до чего приторно.
Я понес стакан в гостиную. Старая женщина взяла его обеими руками, деликатно отпила и тихо проговорила:
– Я должна извиниться. У меня недавно случилось большое несчастье. Если бы…
Если бы я был внимательнее, если бы не был под действием химии, если бы я был больше полицейским, если бы вместо головы у меня не была задница…
Я бы ее расспросил. Может быть, даже узнал имя и, видит Бог, предотвратил бы кучу несчастий.
Вместо этого я спросил:
– Теперь все в порядке?
У хозяйки уже был более нормальный цвет лица. Она почти улыбнулась:
– Вы были очень добры.
Явно чуждый ей тон. Ей нелегко было быть благодарной, состояние это было для нее неестественным.
– Вам ничего больше не надо? Может быть, позвать кого-нибудь?
– Нет, звать некого.
Если вы такое слышите, то обычно начинаете жалеть собеседника. Но я не мог заставить себя испытать к Рите Монро жалость. Честно говоря, она вызывала у меня отвращение. Больше всего мне хотелось убраться из ее дома куда-нибудь подальше. Я решил, что шерри, добавленное к наркотикам, лишило меня способности выносить здравые оценки. Поэтому я сказал:
– Тогда я пошел.
Хозяйка молчала, когда я уходил. Я подумал было, не стащить ли мне несколько книг, но не хотелось трогать ничего из того, что принадлежало Рите Монро. Пока я шел мимо университета, я представлял, как она сидит, сгорбившись, в кресле, рядом одинокий стакан с шерри и абсолютная тишина в доме. Я должен был испытывать восторг или хотя бы облегчение от того, что я теперь избавился от Билла Касселла.
Ничего подобного.
Единственная мысль в моей голове сфокусировалась на пинте «Гиннеса», которую я выпью максимум через пять минут.
10
Позвонить Питеру Мейлеру? Не стоит. Вылечившись от алкоголизма, он приобрел другое пристрастие. Он пристально всматривается в ваши глаза, и даже пустое начало разговора заставляет его непрерывно кивать. Я виню в этом групповую терапию.
Найджел Уильямс. «Сорок с чем-то»
На следующий день, будучи слегка под кайфом, я вполз в паб «У Нестора». Джефф говорил по телефону и махнул мне рукой. Что это было… он меня выгонял?… запрещал вообще приходить?… что? Часовой покрутил свою полупустую кружку и заявил:
– Второй случай болезни пустой болтливости на севере.
– Верно.
Я не хотел с ним связываться, поэтому больше ничего не сказал. Джефф закончил разговор и посмотрел на меня:
– Джек, что тебе принести?
Свой вопрос он произнес с большим беспокойством.
Если ты в глубокой жопе, а к тебе относятся душевно, подумай, прежде чем говорить.
– Хорошо бы кофе, – выдавил я.
– Несу. Садись. Я принесу кофе на столик.
И принес.
Весьма зловеще.
Я сел, вынул из кармана нераспечатанную пачку своих любимых сигарет, надорвал ее. Я вел себя так, будто никогда и не бросал курить. Подошел Джефф и поставил кофе на столик. Как обычно, на нем были черные джинсы, сапоги и черный жилет поверх рубашки с длинным рукавом в дедушкином стиле.
– Ты о том студенте слышал? – спросил Джефф.
– Каком именно?
– Которого застрелили на Эйр-сквер.
– Ну и что?
– Сегодня похороны.
– Вот как.
– Я говорю это потому, что к нам наверняка завалится толпа, а ты, я знаю, не любишь, когда слишком много народу.
– Это точно.
Как я уже говорил, у меня вместо головы задница. Если бы я пошел на похороны, то давно бы знал все ответы.
Я встал. Джефф включил магнитофон, и я смутно расслышал, как женщина поет блюз. Не столько поет, сколько его переживает. Я спросил:
– Кто это?
– Ева Кэссиди. Альбом «Золотые поля».
– Блеск, если она когда-нибудь будет петь в «Ройсине», я там обязательно буду.
– Это вряд ли.
– Почему?
– Она умерла от рака. Ей было всего тридцать восемь лет.
– Жуть.
Я допил кофе и вышел.
Выглянуло солнце, во врата небес стучалась весна. Пьянчуги, тусовавшиеся у туалетов, хором крикнули:
– Гад!
– Я?
У фонтана рядом с памятником Пэдрегу О'Конору сидели три девушки-подростка. Как обычно, какой-то придурок бросил в фонтан краску, и над их головами поднимался цветной калейдоскоп. Они пели: «Ты возвращаешь меня к жизни».
Номер один, «Этомик Киттен», верхняя строчка британского чарта.
Они допели песню, и я присоединился к аплодирующей толпе.
Молоденькая девушка подергала меня за рукав и с надеждой спросила:
– Вы не Луи Уолш?
– Я? Нет, уж простите.
Она сникла. Я поинтересовался:
– Почему вы так решили?
– Потому что вы старый.
Я мог просто позвонить Биллу и сказать: «Я ее нашел. Вот адрес».
Где там, это не для меня.
Если бы я позвонил, то, возможно, все на этом бы и закончилось.
А может, и нет.
Но я затаил на Билла зло. Давненько меня не сжигали столь сильные эмоции. Я подпитывал свою ненависть, вспоминая ощущение дула у своего виска. Тогда руки сжимались с такой силой, что ногти впивались в ладони. Зубы стискивались так, что становилось больно.
Я получал от этого удовольствие.
Любовь и ненависть при всей своей противоположности делают одно дело: заряжают тебя. Приводят в действие твои мозги. Разумеется, я знаю: чем ярче свет – тем эффектнее падение. Ничто так ярко не освещает небо, как падающие звезды. Я сидел у себя в комнате, чистил свой «хеклер и кох». Правду говорят, оружие – замечательный уравнитель. Разве не так?
В голове моей звучал 136-й псалом. «Бони М» когда-то использовала часть его в своем хите. Но это было давно, тогда еще полиция была смыслом моего существования. В этом псалме поэт умоляет осчастливить его, разрешив убивать детей своих врагов. Музыка так и призывает к кровавому мщению.
Разумеется, если вы до сих пор еще слушаете «Бони М», вам уже никакое лекарство не поможет.
Было на редкость легко найти телохранителя Билла, того самого, кто привел меня к нему и смеялся над моим унижением.
Я уселся недалеко от паба «У Свини» и отмечал время, когда он уходил и приходил. У него был точный распорядок дня. Оставалось решить, когда достать его. На Нева придется потратить еще денек Тут мне понадобится время.
Чтобы отпраздновать легкость данного мероприятия, я отправился в новый паб, новый для меня, во всяком случае. «У Максвиггана», недалеко от Вуд Кей. Даже по названию – приличное заведение.
В Бруклине растет дерево.
И «У Максвиггана» тоже.
Я не шучу. Прямо за баром большое, крепкое дерево. Такое можно увидеть только в Ирландии. Не рубите дерево, но постройте кабак. Мне он сразу понравился. Огромное помещение. Я пристроился у дерева. Только успел сделать пару глотков «Гиннеса», как ко мне подошла женщина. Я подумал: «Ну и паб».
Тут я заметил маленькие жемчужные серьги. Она служит в полиции.
Конечно, такие серьги носят не только женщины-полицейские, но полицейские предпочитают их носить, как бы говоря: «Ладно, я служу в полиции, но я еще и женщина».
Лет ей было примерно за тридцать, когда скрыть возраст еще помогает макияж. Симпатичное лицо, очень темные волосы и крепкая линия челюсти. Женщина посмотрела на меня:
– Джек Тейлор.
Учтите, не спрашивала – утверждала.
Я спросил:
– Могу я подать жалобу?
– Сесть позволите?
– Если будете себя хорошо вести.
Тень улыбки.
– О вашем языке я наслышана, – заметила незнакомка.
По-английски она говорила, как воспитанники Гэлтэчта. Там у них это второй язык. Они не говорят на нем свободно.
Я попытался угадать:
– Коннемара?
– Фарбо.
– И о моем языке вы слышали от… дайте подумать… старшего инспектора Кленси.
Женщина нахмурилась и покачала головой:
– Нет… от других… не от него.
Она была хорошо одета, но ничего выдающегося. Синий свитер с белым воротником, темно-синие джинсы и новенькие кроссовки. Ничего от модельеров, скорее от «Пенни», чем от «Гуччи». Одежда ношеная, но в отличном состоянии. «Наверное, как и ее жизнь», – подумал я. Она никогда не достигнет командных высот.
Незнакомка спросила:
– Как вы догадались, что я из полиции?
– Сам был полицейским.
Она широко улыбнулась, и эта открытая улыбка совершенно изменила ее лицо. Теперь оно выражало одновременно ехидство и радость в лучшем их варианте.
– Я в курсе, – заметила женщина.
Она пила что-то апельсиновое с большим количеством льда. Передо мной сидела умненькая девочка. Пить можно в выходные, да и то не перебирать. Я поинтересовался:
– Что желаете?
– Поговорить.
Пришла моя очередь улыбаться, но уже без ехидства и радости, зато так, как меня учили в Темплморе.
– О чем?
Она взглянула через плечо, и я подумал: «О чем? О кокаине, таблетках, выпивке?»
– О монастыре Святой Магдалины.
Я с удивлением произнес:
– Вот как.
– Вы тут многого не знаете. Я могу помочь.
Я основательно приложился к своей кружке, почувствовал, как пиво гладит мой желудок.
– И зачем вам это нужно? – Я посмотрел незнакомке прямо в глаза.
На мгновение по ее лицу пробежала тень, потом она ответила:
– Потому что это будет правильно.
Я допил пиво и спросил:
– Вам что-нибудь взять?
– Нет, спасибо.
– Как вас зовут?
– Брид… Брид Ник ен Иомаре.
Я не сразу это переварил, пришлось в уме заняться переводом.
– Ридж… правильно?
Женщина с отвращением взглянула на меня:
– Мы не употребляем английский вариант.
– Почему это меня не удивляет? – Я встал и добавил: – Терпеть не могу выпить и бежать.
– Вы уходите?
– Ничего странного в том, что вы работаете в полиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26