Очень пьяный бизнесмен раскачивался, держась за дверцу «БМВ», и во все горло распевал «Девушка из Голуэя».
В последний раз я слышал эту песню, когда Стив Эрл пел ее со сцены Городского зала. Парень подшофе нажимал на клаксон в такт песни: раз, бип, два, бип, ик.
Вроде того.
Он казался безоблачно счастливым.
Меня едва не перекрутило от зависти. Я сглотнул и крикнул:
– Кирстен… Господи.
Я нагнал ее в конце Баттермилк-лейн. Она сказала:
– Терри крикнул «шлюха», когда я уходила, и плюнул.
– Бог мой.
– Я посоветовала ему остыть, если он не хочет заработать инфаркт.
Кирстен остановила такси и посмотрела на меня:
– Поедете?
– Конечно.
Водитель такси поведал нам, почему народ отверг договор в Ницце, и закончил вопросом:
– Не можем же мы позволить Европе помыкать нами, верно?
Никто ему не ответил. Кирстен сказала таксисту, куда ехать, и он тут же пустился обсуждение датчан. У дома Кирстен выскочила из машины, крикнув мне:
– Заплатите ему.
И скрылась в доме.
Пока я шарил по карманам в поисках денег, водитель оглядел дом и заметил:
– Неплохо устроился, приятель.
– Я здесь в прислугах.
Он подмигнул:
– Эти курсы по найму – сила.
И такси, взвизгнув шинами, сорвалось с места. Я вошел в дом. Кирстен нигде не видно. Сверху послышался крик:
– Я в душе, чувствуйте себя как дома.
Я попытался.
Нашел бар, виски, налил себе, плюхнулся на диван.
На столике разбросаны книги, в том числе Джеки Коллинз, Элис Тейлор и Мейв Бинчи.
И – только подумайте! – великолепный, изящный том под названием «Легенда о святом пропойце» Йозефа Рота. В переводе Майкла Хофманна.
Я невольно поинтересовался.
Прочитал на клапане:
Издано в 1939 году, в год, когда автор умер. Как и Андреас, герой книги, Рот допился до смерти в Париже. Но это вовсе не автобиографическая исповедь.
Я сказал вслух:
– И слава Богу.
И закурил сигарету. Пепельницы нигде не видно. Начал читать дальше:
Это мирской рассказ о чуде, о том, как непутевому Андреасу, долгое время жившему под мостами, выпало несколько счастливых шансов, на короткое время переместивших его на другой уровень существования. Новелла невероятно динамична и остроумна, несмотря на грустное содержание.
Напечатано издательством «Гранта». Я слишком стар – или что? Я помню, как Билл Балфорд начал издавать журнал и написал книгу «Среди головорезов».
Она должна быть обязательной для полицейских, имеющих дело с футбольными хулиганами.
Мне пришло в голову стащить книгу. Просто сунуть ее в объемистый карман предмета 8234 и все. Я положил книгу обратно на стол.
Вошла Кирстен, вытирая волосы полотенцем. Босая, в коротком шелковом кимоно. Женщины в таком виде всегда меня волновали. Этакая ненавязчивая интимность. Мне редко сейчас приходится такое видеть, это наказание за мою искусственную изоляцию. Я смотрел с удовольствием. Она взглянула на книгу:
– Спереть не захотелось?
– Что?
– Да знаю я тебя, Джек. Я и сама ее таким способом заимела.
Кирстен прошла к бару и принялась готовить себе выпивку, тихо что-то мурлыкая. Господи, как же она фальшивила. Тем не менее мне послышалось что-то знакомое. Я спросил:
– Что за песня?
– Не знаю. Ее постоянно передает станция, транслирующая программу лучших песен прошлого.
Я сообразил и сказал:
– Господи, конечно, Кевин Джонсон.
– Кто?
– «Рок-н-ролл, я отдал тебе лучшие годы своей жизни».
Бутылка «Столичной» замерла в воздухе. Затем Кирстен повернулась ко мне:
– Исповедуешься?
– Это название песни.
– Мне нравится.
– Там есть строчка, которая подводит итог всей моей служебной карьеры в полиции.
– В чем дело, Тейлор, с чего это ты зациклился на прошлом?
Я проигнорировал ее замечание, продолжая гнуть свое:
– Не помню точно, но что-то вроде: «Пытаясь сыграть соло в чужом оркестре».
Кирстен налила себе водки, сделала внушительный глоток и заметила:.
– Это про тебя… ты ведь диссидент.
Я порылся в кармане и предложил:
– Хочешь попробовать «жидкость Е»?
– А… наказать хочешь, извращенец.
Я показал бутылочку и предупредил:
– С этим надо быть осторожным.
У Кирстен заблестели глаза, и она сказала:
– А пошло оно все. Давай вмажем.
Мы вмазали.
Все, как было обещано: стыд, одежда, контроль над собой – все испарилось.
Стюарт гарантировал эйфорию и либидо.
Стюарт не шутил.
Разумеется, он предупреждал, что нужно быть очень осторожным с алкоголем, но я решил, что насчет осторожности у меня всегда было плохо. А сейчас я уже чересчур стар, чтобы начинать беспокоиться.
19
Пятьдесят – опасный возраст для всех мужчин. У пятидесятилетнего мужчины есть много чего сказать, но никто не хочет его слушать. Его страхи не вызывают доверия из-за их новизны, он вполне мог все выдумать. Собственное тело беспокоит его, оно начинает выкидывать всякие трюки: зубы начинают гнить, желудок гореть; он лысеет; прыщ кажется ему раком, расстройство желудка – инфарктом. Он чувствует невероятную усталость, ему хочется быть молодым, но он знает, что должен быть старьем. Пока он ни то ни другое, и он в ужасе.
Пол Теру. «Святой Джек»
Когда я пришел в себя, было уже совсем светло. Где это я? В огромной постели с шелковыми простынями. Я был голым и не мучился похмельем. Кирстен нигде не видно. Часы рядом с кроватью показывали полдень.
Как долго я был в отключке? Я не имел понятия. Припоминались сексуальные акробатические этюды. И это я! Бог мой, мое тело еще мне покажет, почем фунт лиха, когда вернется ощущение реальности. Но такой длительный сон… Алкоголики скорее страдают от бессонницы. Выпьешь столько, что быка свалить можно, и все равно просыпаешься через час и мучаешься похмельем. Остаток ночи состоит из скомканных простыней, коротких обрывков сна, кошмаров и холодного пота.
И на рассвете весь цирк снова, настоящий «День сурка». Я не выпрыгнул из постели, но был довольно бодр. Одежды нигде не видно. Я подошел к большому шкафу, открыл его и ахнул.
Бог мой!
Знаете, это такой гардероб, в который можно зайти. Там висели не менее пятидесяти костюмов, столько же спортивных курток и была тьма обуви, выстроенной с военной точностью. Наверное, около сотни пар. Имелда Маркое отдыхает. Я натянул плотную хлопчатобумажную рубашку и брюки от Фара. Пришлось почти что впору. Вернулся в спальню, на комоде обнаружил свои сигареты, закурил.
Открылась дверь, и вошла Кирстен с подносом. В том же шелковом кимоно, на лице глумливая улыбка. Сказала:
– Доброе утро, жеребчик. Я застонал.
Она поставила поднос. Я увидел яйца, тост, апельсиновый сок, сложенную салфетку и, хвала Господу, серебряный дымящийся кофейник.
– Я могу убить за чашку кофе. Хитрая улыбка и вопрос:
– Разве можно говорить такое женщине, подозреваемой в убийстве?
Кирстен налила кофе и протянула мне чашку. Запах был восхитительный. На вкус тоже очень неплохо. Старый как мир парадокс: кофе никогда не выполняет своих обещаний. Кирстен намазала тост маслом, положила на него кусочек яйца и велела:
– Открой пошире ротик, Ромео. Я покачал головой:
– Это вряд ли.
– Ты не хочешь, чтобы я тебя покормила?
– Нет.
– Я часто кормила своего мужа.
– И он теперь…
Она пожала плечами. Я выпил кофе и поинтересовался:
– Где моя одежда?
– Сожгла.
– Я серьезно – где мои шмотки?
– Я серьезно все сожгла.
– Господи, зачем?
Кирстен повернулась, чтобы взглянуть на меня, и заявила:
– Если ты будешь со мной, тебе придется приодеться.
– Не думаю.
– Ты не думаешь, что приоденешься или что ты будешь со мной?
– И то, и другое.
Она показала на шкаф:
– Одежда моего мужа тебе подойдет, и можешь мне поверить, она самого лучшего качества. Я сама покупала.
Мне вдруг в голову пришла одна мысль, я схватил Кирстен за руку и заорал:
– Моя шинель… Ты ее тоже сожгла?
– Пыталась… Ты делаешь мне больно.
Я скатился по ступенькам, промчался через кухню и увидел во дворе костер. Распахнул дверь и подошел поближе. Шинель валялась в стороне, вся в саже, но целая. Я схватил ее, едва не закашлявшись от запаха дыма. Кирстен стояла в дверях, упершись руками в бедра.
– В чем дело? Это же кусок дерьма, – проговорила она.
– Это, милая дама, моя история, моя карьера и единственная ниточка, связывающая меня с прошлым.
– Жалкая, судя по всему, история.
Я прошел мимо Кирстен через гостиную, оглядываясь по сторонам. Она шла за мной, и я спросил:
– Где это?
– Что?
– «Жидкость Е».
Она ехидно улыбнулась:
– Мы все употребили.
– Можно подумать, я поверю тебе на слово. Где бутылочка?
Кирстен махнула рукой в сторону сада:
– Вместе с твоими тряпками. Хочешь проверить?
Я набрал в грудь воздуха и выдохнул со словами:
– Кирстен, надеюсь, что это правда. С этим нельзя шутить. Можно впасть в кому.
Она снова улыбнулась и сказала:
– Оно точно заставляет моторчик сильнее крутиться.
Я поднялся наверх и выбрал пару ботинок Немного тесноваты, но мне к боли не привыкать. Кирстен тенью следовала за мной.
– Когда мы встретимся?
– Кирстен, чем ты занимаешься?
– Занимаюсь?
– Ну, понимаешь, что ты делаешь каждый день, вообще в жизни?
– Хожу по магазинам и трахаюсь.
– Что?
– В городе полно молодых парней. Они за выпивку на все готовы.
Я покачал головой, не осмеливаясь спросить про презервативы или вообще о каких-то предохранительных мерах. Я боялся услышать ответ. Вместо этого я спросил:
– Зачем тебе тогда я?
– Ты забавный.
Я начал спускаться по ступенькам и услышал:
– Ты уходишь?
– Да, – ответил я.
– Считаешь, что можешь перепихнуться и сбежать?
Что на это скажешь? Я уже открыл входную дверь, когда Кирстен крикнула:
– Эй, Джек?
– Что?
– Насчет этой «жидкости Е».
– Да?
– Убийственная штука.
20
– Где ты остановился?
– В «Империале».
– В «Империале», да? Там теперь одни пьяницы останавливаются.
– Ну и хорошо. Я и сам почти что пьяница.
Эндрю Пайпер. «Потерявшиеся девушки»
Не мой день.
Я не имею в виду прокисшую пинту «Гиннеса». Я как-то пытался объяснить эту концепцию Кленси, еще в ту пору, когда мы были друзьями. Это такая ледышка в вашем сердце. И это совсем неплохо, потому что ты готов к отпору в последний момент, когда срабатывает чувство самосохранения, когда ты попал в переделку или тебя прижали к стене. Ты даже не подозреваешь, что в тебе это есть, пока не возникает жизненная необходимость.
Тут внезапно звучит голос: «Попробуй только пошутить со мной… ты и представления не имеешь, на какую жестокость я способен».
Кленси покачал головой: «А… все это сплошное безумие».
Он затем превратился в олицетворение моего невезения. Я направился вниз по Тейлорз Хилл, когда снова зазвучал голос: «Вот что, Кирстен, шла бы ты подальше». Я так действительно думал.
Миновав Найл-лодж, я повернул у Скойл Урсы и тут вспомнил, что у меня назначено свидание с женщиной-полицейским. Я ждал этого свидания, во всяком случае, притворялся, что ждал. Нищий пропойца играл на оловянном свистке рядом с местом, где когда-то была лестница «Санта-Мария», у ног его лежала кепка для подаяний. Может, и есть в Голуэе худшее место для собирания милостыни, но я такого не знаю. По этой дороге никто не ходит. Здесь настоящее скопище призраков. Люди при любой возможности стараются избегать этого района. Гостиница сгорела дотла, причем было много жертв.
Я нашел несколько монет в своем обгоревшем пальто и бросил их в кепку. Глаза у «музыканта» расширились, и он спросил:
– Ты горишь?
– Уже нет.
Пропойца провел высохшей рукой по лицу и сказал:
– Я уже решил, что у меня крыша поехала.
Он большим пальцем указал на пепелище за спиной и продолжил:
– Подумал, знаешь ли, что ты оттуда появился.
Алкоголь сделал его лицо пунцовым, все тело тряслось. Я заметил:
– Тут не лучшее место для твоего искусства.
Он понимающе улыбнулся:
– Взгляни на луну, перестань слушать собачий лай на улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
В последний раз я слышал эту песню, когда Стив Эрл пел ее со сцены Городского зала. Парень подшофе нажимал на клаксон в такт песни: раз, бип, два, бип, ик.
Вроде того.
Он казался безоблачно счастливым.
Меня едва не перекрутило от зависти. Я сглотнул и крикнул:
– Кирстен… Господи.
Я нагнал ее в конце Баттермилк-лейн. Она сказала:
– Терри крикнул «шлюха», когда я уходила, и плюнул.
– Бог мой.
– Я посоветовала ему остыть, если он не хочет заработать инфаркт.
Кирстен остановила такси и посмотрела на меня:
– Поедете?
– Конечно.
Водитель такси поведал нам, почему народ отверг договор в Ницце, и закончил вопросом:
– Не можем же мы позволить Европе помыкать нами, верно?
Никто ему не ответил. Кирстен сказала таксисту, куда ехать, и он тут же пустился обсуждение датчан. У дома Кирстен выскочила из машины, крикнув мне:
– Заплатите ему.
И скрылась в доме.
Пока я шарил по карманам в поисках денег, водитель оглядел дом и заметил:
– Неплохо устроился, приятель.
– Я здесь в прислугах.
Он подмигнул:
– Эти курсы по найму – сила.
И такси, взвизгнув шинами, сорвалось с места. Я вошел в дом. Кирстен нигде не видно. Сверху послышался крик:
– Я в душе, чувствуйте себя как дома.
Я попытался.
Нашел бар, виски, налил себе, плюхнулся на диван.
На столике разбросаны книги, в том числе Джеки Коллинз, Элис Тейлор и Мейв Бинчи.
И – только подумайте! – великолепный, изящный том под названием «Легенда о святом пропойце» Йозефа Рота. В переводе Майкла Хофманна.
Я невольно поинтересовался.
Прочитал на клапане:
Издано в 1939 году, в год, когда автор умер. Как и Андреас, герой книги, Рот допился до смерти в Париже. Но это вовсе не автобиографическая исповедь.
Я сказал вслух:
– И слава Богу.
И закурил сигарету. Пепельницы нигде не видно. Начал читать дальше:
Это мирской рассказ о чуде, о том, как непутевому Андреасу, долгое время жившему под мостами, выпало несколько счастливых шансов, на короткое время переместивших его на другой уровень существования. Новелла невероятно динамична и остроумна, несмотря на грустное содержание.
Напечатано издательством «Гранта». Я слишком стар – или что? Я помню, как Билл Балфорд начал издавать журнал и написал книгу «Среди головорезов».
Она должна быть обязательной для полицейских, имеющих дело с футбольными хулиганами.
Мне пришло в голову стащить книгу. Просто сунуть ее в объемистый карман предмета 8234 и все. Я положил книгу обратно на стол.
Вошла Кирстен, вытирая волосы полотенцем. Босая, в коротком шелковом кимоно. Женщины в таком виде всегда меня волновали. Этакая ненавязчивая интимность. Мне редко сейчас приходится такое видеть, это наказание за мою искусственную изоляцию. Я смотрел с удовольствием. Она взглянула на книгу:
– Спереть не захотелось?
– Что?
– Да знаю я тебя, Джек. Я и сама ее таким способом заимела.
Кирстен прошла к бару и принялась готовить себе выпивку, тихо что-то мурлыкая. Господи, как же она фальшивила. Тем не менее мне послышалось что-то знакомое. Я спросил:
– Что за песня?
– Не знаю. Ее постоянно передает станция, транслирующая программу лучших песен прошлого.
Я сообразил и сказал:
– Господи, конечно, Кевин Джонсон.
– Кто?
– «Рок-н-ролл, я отдал тебе лучшие годы своей жизни».
Бутылка «Столичной» замерла в воздухе. Затем Кирстен повернулась ко мне:
– Исповедуешься?
– Это название песни.
– Мне нравится.
– Там есть строчка, которая подводит итог всей моей служебной карьеры в полиции.
– В чем дело, Тейлор, с чего это ты зациклился на прошлом?
Я проигнорировал ее замечание, продолжая гнуть свое:
– Не помню точно, но что-то вроде: «Пытаясь сыграть соло в чужом оркестре».
Кирстен налила себе водки, сделала внушительный глоток и заметила:.
– Это про тебя… ты ведь диссидент.
Я порылся в кармане и предложил:
– Хочешь попробовать «жидкость Е»?
– А… наказать хочешь, извращенец.
Я показал бутылочку и предупредил:
– С этим надо быть осторожным.
У Кирстен заблестели глаза, и она сказала:
– А пошло оно все. Давай вмажем.
Мы вмазали.
Все, как было обещано: стыд, одежда, контроль над собой – все испарилось.
Стюарт гарантировал эйфорию и либидо.
Стюарт не шутил.
Разумеется, он предупреждал, что нужно быть очень осторожным с алкоголем, но я решил, что насчет осторожности у меня всегда было плохо. А сейчас я уже чересчур стар, чтобы начинать беспокоиться.
19
Пятьдесят – опасный возраст для всех мужчин. У пятидесятилетнего мужчины есть много чего сказать, но никто не хочет его слушать. Его страхи не вызывают доверия из-за их новизны, он вполне мог все выдумать. Собственное тело беспокоит его, оно начинает выкидывать всякие трюки: зубы начинают гнить, желудок гореть; он лысеет; прыщ кажется ему раком, расстройство желудка – инфарктом. Он чувствует невероятную усталость, ему хочется быть молодым, но он знает, что должен быть старьем. Пока он ни то ни другое, и он в ужасе.
Пол Теру. «Святой Джек»
Когда я пришел в себя, было уже совсем светло. Где это я? В огромной постели с шелковыми простынями. Я был голым и не мучился похмельем. Кирстен нигде не видно. Часы рядом с кроватью показывали полдень.
Как долго я был в отключке? Я не имел понятия. Припоминались сексуальные акробатические этюды. И это я! Бог мой, мое тело еще мне покажет, почем фунт лиха, когда вернется ощущение реальности. Но такой длительный сон… Алкоголики скорее страдают от бессонницы. Выпьешь столько, что быка свалить можно, и все равно просыпаешься через час и мучаешься похмельем. Остаток ночи состоит из скомканных простыней, коротких обрывков сна, кошмаров и холодного пота.
И на рассвете весь цирк снова, настоящий «День сурка». Я не выпрыгнул из постели, но был довольно бодр. Одежды нигде не видно. Я подошел к большому шкафу, открыл его и ахнул.
Бог мой!
Знаете, это такой гардероб, в который можно зайти. Там висели не менее пятидесяти костюмов, столько же спортивных курток и была тьма обуви, выстроенной с военной точностью. Наверное, около сотни пар. Имелда Маркое отдыхает. Я натянул плотную хлопчатобумажную рубашку и брюки от Фара. Пришлось почти что впору. Вернулся в спальню, на комоде обнаружил свои сигареты, закурил.
Открылась дверь, и вошла Кирстен с подносом. В том же шелковом кимоно, на лице глумливая улыбка. Сказала:
– Доброе утро, жеребчик. Я застонал.
Она поставила поднос. Я увидел яйца, тост, апельсиновый сок, сложенную салфетку и, хвала Господу, серебряный дымящийся кофейник.
– Я могу убить за чашку кофе. Хитрая улыбка и вопрос:
– Разве можно говорить такое женщине, подозреваемой в убийстве?
Кирстен налила кофе и протянула мне чашку. Запах был восхитительный. На вкус тоже очень неплохо. Старый как мир парадокс: кофе никогда не выполняет своих обещаний. Кирстен намазала тост маслом, положила на него кусочек яйца и велела:
– Открой пошире ротик, Ромео. Я покачал головой:
– Это вряд ли.
– Ты не хочешь, чтобы я тебя покормила?
– Нет.
– Я часто кормила своего мужа.
– И он теперь…
Она пожала плечами. Я выпил кофе и поинтересовался:
– Где моя одежда?
– Сожгла.
– Я серьезно – где мои шмотки?
– Я серьезно все сожгла.
– Господи, зачем?
Кирстен повернулась, чтобы взглянуть на меня, и заявила:
– Если ты будешь со мной, тебе придется приодеться.
– Не думаю.
– Ты не думаешь, что приоденешься или что ты будешь со мной?
– И то, и другое.
Она показала на шкаф:
– Одежда моего мужа тебе подойдет, и можешь мне поверить, она самого лучшего качества. Я сама покупала.
Мне вдруг в голову пришла одна мысль, я схватил Кирстен за руку и заорал:
– Моя шинель… Ты ее тоже сожгла?
– Пыталась… Ты делаешь мне больно.
Я скатился по ступенькам, промчался через кухню и увидел во дворе костер. Распахнул дверь и подошел поближе. Шинель валялась в стороне, вся в саже, но целая. Я схватил ее, едва не закашлявшись от запаха дыма. Кирстен стояла в дверях, упершись руками в бедра.
– В чем дело? Это же кусок дерьма, – проговорила она.
– Это, милая дама, моя история, моя карьера и единственная ниточка, связывающая меня с прошлым.
– Жалкая, судя по всему, история.
Я прошел мимо Кирстен через гостиную, оглядываясь по сторонам. Она шла за мной, и я спросил:
– Где это?
– Что?
– «Жидкость Е».
Она ехидно улыбнулась:
– Мы все употребили.
– Можно подумать, я поверю тебе на слово. Где бутылочка?
Кирстен махнула рукой в сторону сада:
– Вместе с твоими тряпками. Хочешь проверить?
Я набрал в грудь воздуха и выдохнул со словами:
– Кирстен, надеюсь, что это правда. С этим нельзя шутить. Можно впасть в кому.
Она снова улыбнулась и сказала:
– Оно точно заставляет моторчик сильнее крутиться.
Я поднялся наверх и выбрал пару ботинок Немного тесноваты, но мне к боли не привыкать. Кирстен тенью следовала за мной.
– Когда мы встретимся?
– Кирстен, чем ты занимаешься?
– Занимаюсь?
– Ну, понимаешь, что ты делаешь каждый день, вообще в жизни?
– Хожу по магазинам и трахаюсь.
– Что?
– В городе полно молодых парней. Они за выпивку на все готовы.
Я покачал головой, не осмеливаясь спросить про презервативы или вообще о каких-то предохранительных мерах. Я боялся услышать ответ. Вместо этого я спросил:
– Зачем тебе тогда я?
– Ты забавный.
Я начал спускаться по ступенькам и услышал:
– Ты уходишь?
– Да, – ответил я.
– Считаешь, что можешь перепихнуться и сбежать?
Что на это скажешь? Я уже открыл входную дверь, когда Кирстен крикнула:
– Эй, Джек?
– Что?
– Насчет этой «жидкости Е».
– Да?
– Убийственная штука.
20
– Где ты остановился?
– В «Империале».
– В «Империале», да? Там теперь одни пьяницы останавливаются.
– Ну и хорошо. Я и сам почти что пьяница.
Эндрю Пайпер. «Потерявшиеся девушки»
Не мой день.
Я не имею в виду прокисшую пинту «Гиннеса». Я как-то пытался объяснить эту концепцию Кленси, еще в ту пору, когда мы были друзьями. Это такая ледышка в вашем сердце. И это совсем неплохо, потому что ты готов к отпору в последний момент, когда срабатывает чувство самосохранения, когда ты попал в переделку или тебя прижали к стене. Ты даже не подозреваешь, что в тебе это есть, пока не возникает жизненная необходимость.
Тут внезапно звучит голос: «Попробуй только пошутить со мной… ты и представления не имеешь, на какую жестокость я способен».
Кленси покачал головой: «А… все это сплошное безумие».
Он затем превратился в олицетворение моего невезения. Я направился вниз по Тейлорз Хилл, когда снова зазвучал голос: «Вот что, Кирстен, шла бы ты подальше». Я так действительно думал.
Миновав Найл-лодж, я повернул у Скойл Урсы и тут вспомнил, что у меня назначено свидание с женщиной-полицейским. Я ждал этого свидания, во всяком случае, притворялся, что ждал. Нищий пропойца играл на оловянном свистке рядом с местом, где когда-то была лестница «Санта-Мария», у ног его лежала кепка для подаяний. Может, и есть в Голуэе худшее место для собирания милостыни, но я такого не знаю. По этой дороге никто не ходит. Здесь настоящее скопище призраков. Люди при любой возможности стараются избегать этого района. Гостиница сгорела дотла, причем было много жертв.
Я нашел несколько монет в своем обгоревшем пальто и бросил их в кепку. Глаза у «музыканта» расширились, и он спросил:
– Ты горишь?
– Уже нет.
Пропойца провел высохшей рукой по лицу и сказал:
– Я уже решил, что у меня крыша поехала.
Он большим пальцем указал на пепелище за спиной и продолжил:
– Подумал, знаешь ли, что ты оттуда появился.
Алкоголь сделал его лицо пунцовым, все тело тряслось. Я заметил:
– Тут не лучшее место для твоего искусства.
Он понимающе улыбнулся:
– Взгляни на луну, перестань слушать собачий лай на улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26