Высыпал их на стол.
— Это внуки, товарищ испектр. Озорники они у меня. Как сниму шинель, если не догляжу, через пять минут становлюсь младшим лейтенантом, а то и рядовым. Па этот раз еще ничего, не перестарались сорванцы: наполовину в младшие лейтенанты произвели, наполовину в лейтенанты. Что старшой, что меньшой, один другого озорней. Не понимают
того, что дед каждую звездочку .зарабатывал трудом, да еще каким... Малыши, малыши... вводят меня в расход. Приходится и на звездочки тратиться, товарищ старший испектр.
Он стал прикалывать недостающие звездочки к погонам, но Хаиткулы попросил его сделать это в другом месте и поторопил с поручением, касающимся Ялкабова. Когда дверь за ним закрылась, Хаиткулы сказал Палте Ачиловичу:
— Делать нечего. Свидетели пришли, надо их еще раз допросить. Пока вы это делайте, Палта Ачилович, а мне надо срочно в Халач, к двум вернусь.
Хаиткулы нагнал капитана, стоявшего возле мотоцикла с коляской. Тот предложил подвезти его, но Хаиткулы отказался. Пошел к шоссе; оглянувшись, увидел, как Пиримку-лы-ага возится у мотоцикла со своими погонами.
Палта Ачилович в это время не спеша готовился к разговору со свидетелями. Он подвинул стол к стене, спинкой к ней поставил стул, сел. Раскрыл портфель и достал все, что могло понадобиться во время бесед с жителями аула. Вынул толстые кодексы законов и положил их на расстоянии вытянутой руки от себя, на край стола. Потом извлек пухлую черную папку, из нее достал чистые бланки протоколов допросов, разные другие бланки и чистую бумагу, штук пять остро зачиненных карандашей и несколько ручек. В портфеле нашлись и пресс-папье, и резинки... Гостиничный стол имел посредине выдвижной ящик. Палта Ачилович выдвинул его наполовину и положил на дно копию объяснения Гуйч Эйе, записанного с его слов десять лет назад.
Потом вызвал первого свидетеля.Расстояние от гостиницы до шоссе оказалось порядочным. Подмерзшая ночью земля оттаяла, но солнце еще не успело ее подсушить, и тропинки были покрыты тонким слоем грязи, в лужах грязи было и вовсе по щиколотку. Хаиткулы, пока шел к шоссе, выпачкал ботинки, а на шоссе машины, идущие навстречу, в колхоз, забрызгали и плащ, но он не думал сейчас о своем виде. Он спешил в Халач, но, как назло, в ту сторону не было ни одной машины — груженые и порожние, они все шли в Сурхи.
Но Хаиткулы не жалел, что может немного пройтись пешком. Солнце и влажный ветер, пропитанный весенними запахами, поднимали настроение. Радовали глаз нежные стебли камышей по обеим сторонам, дороги и цветущий пышный селин, как маленький фейерверк взметнувшийся на гребнях барханов.
Это места, где бывали Марал... Марал и... Бекджан.И не только Марал и Бекджан могли проходить здесь,— возможно, здесь проходил и убийца... Не ходит ли он этой дорогой до сих пор?
Хаиткулы прибавил шаг, все чаще оглядываясь, не идет ли попутная машина. Наконец его догнал грузовик, подвез в центр села. Поблагодарив шофера, Хаиткулы пересек старый, запущенный парк; увидев за ним парикмахерскую, повернул к ней.
Там было шумно и накурено. Хаиткулы, надеявшийся быстро побриться и не ждавший очереди, уже собрался уйти, как до его слуха донеслась фраза, вернее — конец фразы парикмахера, обращенной к старику в стеганой туркменской рубашке, которому он намыливал голову:
— ...Снова будут заниматься тем делом? Услышав эти слова, Хаиткулы занял очередь. Подумал:
«Откуда они уже знают?»
Другой мужчина внушительного вида, обросший густой щетиной, не снявший своей шапки-ушанки, обратился к парикмахеру:
— И я слыхал. Вчера ехал с Керков, в автобусе сказали: опять то дело поднимают... Ты его знал?
— Я знаю здесь всех, у кого растут волосы на голове, но если кто лысый, тогда другое дело.
Очередь оживилась. Кто-то спросил: — Найдут на этот раз? Мастер охотно откликнулся:
— Найдут! Задавший вопрос возразил недовольным голосом:
— Легко сказать! А помнишь, из колхоза «Коммунизм» пропал бухгалтер? Не так давно было, а никаких известий... А тут сколько лет прошло...
Парикмахер, энергично бривший старику голову, обернулся к очереди:
— Не может быть, чтобы в конце концов не нашли. Такие дела всегда раскрывают, я сам читал.
— Захотят — найдут... если не подмазали...— брезгливо сказал челдвек в ушанке.
— А все же найти трудно,— это снова говорил «недовольный»,— да и что его искать в селе, обманывают себя следователи.
— Это ж почему? — Мастер снова обернулся.
— А как ты думал? Давно уехал, и все! Ищи ветра в поле...
— Может, и так...— Мастер прыснул из пульверизатора на лысую голову клиента я пошутил: — Вставайте, яшулы, я вас сделал моложе на двадцать лет.
Человек в ушанке подхватил шутку:
— Мастер, если ты омолодил его на двадцать лет, тебе же придется искать ему невесту.— И он захохотал во все горло.
Старик, который сбрил себе не только волосы на голове, но и бороду, рассчитываясь с парикмахером, поддержал шутку:
— Спасибо! Двадцать лет скинул, а что будешь делать с остальными?
— Разве еще много осталось, яшулы?
— Не так много, но кой-какой остаток получается: шесть десятков.
— Яшулы! Так вы живете с самого сотворения, мира! — Мастер рассмеялся, осмотрел очередь, остановил свой взгляд на Хаиткулы.— Если никто не против, обслужу сначала гостя...
Хаиткулы огорчился, что его пропустили без очереди, рассчитывал еще что-нибудь услышать. Он сел в кресло, старик ушел, и разговор, сам собой возникший, тут же прекратился... Впрочем, Хаиткулы не очень сетовал, времени у него было в обрез.
Выйдя из парикмахерской, он пошел к старому зданию, в котором находилась халачская больница.
Хаиткулы постучал в кабинет главною врача. Вошел.
— Инспектор Мовлямбердыев. Это я вам вчера звонил.
— Здравствуйте. Проходите, садитесь. Сейчас попрошу Аймерет.
- Главврач вышел из кабинета Хаиткулы снял плащ, повесил его на спинку стула. В дверях в это время появилась маленькая женщина с бледным лицом и удивленными глазами.
— Вы меня спрашивали?
Хаиткулы, пристроившийся у края стола, кивнул ей:
— Да, я Вас спрашивал, Аймерет Ишчиевна.
Когда Аймерет, девушке, которую когда-то давным-давно, любил Довлетгельды Довханов, сказали, что ее ждет инспектор угрозыска, она думала увидеть сурового пожилого работника милиции в форме, но, увидев этого молодого человека в джемпере, и элегантном пиджаке, удивилась. Закрыла за собой дверь, взяла стул и села на почтительном расстоянии от Хаиткулы. Вздохнула. Вдруг заметила, что полы ее халата распахнулись, поскорее потянула их вниз и густо покраснела оттого, что молодой инспектор мог увидеть ее коленки.
Хаиткулы, не обращая на нее внимания, перелистывал блокнот. Он так и не заметил ее смущения, и, пока нашел нужную страницу, она успела прийти в себя и даже почувствовала, что совсем не боится инспектора. Зачем она опять понадобилась?
— Не удивляйтесь и не обижайтесь, что вас тревожат все по тому же делу. Вы можете прямо заявить: «Перестаньте меня беспокоить». Это ваше право, признаю. До меня вам тоже задавали вопросы, а вы все, что знали, уже рассказали другим. И. я собираюсь вам .задавать те же вопросы. Если у вас нет времени, я и правда не буду вас беспокоить. Отложим встречу. Могу только одно, сказать: я... мы делаем это не ради собственного удовольствия.
— Не стоит откладывать. Спрашивайте,
— Если так...— Хаиткулы повертел в руках блокнот, потом сунул его в боковой карман.— Извините, но мне придется задать вам личный вопрос. Если бы он сейчас вернулся к вам и попросил простить его вы простили бы?
— Он не вернется.
— Вы так уверенно это говорите...
— Он убил мою веру.
— Убил... веру? Но у вас еще нет семьи?!
— Нет. Наверно, я выйду замуж, когда моя вера... убитая вера... переплавится в презрение к нему.
— Вы все еще ждете его... Или я не понимаю вас...
— Не поверите — не жду. А вы не понимаете меня.
— Простите... Понимаю, когда вера убита...
— Да! Но если хотите знать, рана может зажить, а рубец-то остается. Ведь никто лучше меня не знает Довлетгельды. Его характер. Его. поступки. Он же слабовольный человек. Не поверите. Слово родителей для него всегда было законом. Неважно, правы они или нет. Он слушал их беспрекословно...
Аймерет будто не говорила, а пела, голос у нее был мелодичным, слова произносила быстро, увлеченно, без запинки, и каждое слово находило подтверждение в ее мимике, лицо
отражало все ее чувства и мысли. Хаиткулы внимательно слушал, но все-таки решился перебить:
— Если глубоко вникнуть в причины разлада у молодых, почти всегда оказывается, что виноваты оба, у каждого своя доля вины... Вам не пришлось сделать такого открытия? Если не тогда,, то, может быть, позднее?
— Не поверите, на Довлетгельды всегда влияла его семья... Вы намекаете на мою вину. Что же намекать... И я была виновата. Но разве это сразу почувствуешь? В первые дни нашего знакомства, я еще не понимала, что у него нет воли. Его готовность выполнять мою любую прихоть принимала как что-то обычное в таких случаях. Каждый парень, когда увлечен девушкой, готов для нее разбиться в лепешку. Это скрывает многие недостатки. Он очень хотел понравиться мне и соглашался на все. Не поверите, но если я ему говорила «приходи» — приходил, скажу «не приходи» — не приходил, «идем в кино» — безропотно шел, «не пойдем» — даже не пытался уговорить, что кино интересное. Он любил меня,, но воли у него не было. Если бы мы поженились, привыкли друг к другу, он бы не стал потом таким послушным, вышел бы из-под контроля. С такими людьми обычно это и происходит. Не знаю, что вы имеете в виду, намекая на мою вину. Я себя часто ругала за то, что не переломала характер Довлетгельды. А в нем можно было воспитать волю. Только опоздала я... Когда была девчонкой, любила командовать. Девушки все немного эгоистичны. Не командовать надо было, а переделывать парня... Не поверите, тогда происходили ужасные вещи: его обвиняли в убийстве...
— Подозрение с него не снято, поэтому я и пришел к вам.
— Не надо делать из мухи слона. Не поверите, он в институт не стал поступать, потому что боялся анатомички. Медик, а боялся трупов. Не поверите, он даже на похороны не ходил. Тоже от слабоволия...
— Тогда в марте... ночью...
— Я это уже рассказывала другим... В тот вечер, когда было совсем темно, он приехал ко мне в больницу на мотоцикле. Потом отвез меня домой. Знаете, о чем мы говорили в тот вечер? Не поверите... Жениться ему или нет... Не на мне, хотя он любил меня. Он тогда и приехал мрачнее тучи, потому что привез эту новость: родители вздумали его женить. Перед этим клялся: «Всегда будем вместе...» — и вдруг такое! Терзался, плакал весь вечер. Кто по-настоящему любит, тот... Я не стала унижаться, не спросила, что же будет
со мной, когда он меня бросит. До сих пор радуюсь, что не унизилась, не жаловалась, ни о чем его не просила. Мне была очень горько, что все у нас кончается, но нашла силы не позволить ему о.статься у меня до утра. Я сказала: «Уходи»,— и он во втором часу уехал, такой жалкий весь.
— После этого вы перестали встречаться?
— Нет, встречались... До самой его женитьбы... видно, и у меня слабая воля...
— Понимаю... Вы отказались от борьбы за него, но думали: вдруг не все потеряно... кто знает...
— Вашими бы устами... товарищ инспектор. Очень просто, знаете ли, превратить дрова в золу, но вот из золы никогда не сделать поленьев.
...Хаиткулы вернулся из Халача в тот момент, когда Пал-та Ачилович, напялив очки на свою толстую переносицу, зачитывал протокол долговязому молодому человеку в кирзовых сапогах — Довлетгельды Довханову. Весь бледный, тот стоял у стола, за которым сидел следователь, и нервно, постукивал пальцами правой руки о крышку стола.
Палта Ачилович замолчал, подождав, когда Хаиткулы разденется, потом стал продолжать читать, тяжело вздыхая после каждой фразы не то от обычной своей одышки, не то от усталости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Это внуки, товарищ испектр. Озорники они у меня. Как сниму шинель, если не догляжу, через пять минут становлюсь младшим лейтенантом, а то и рядовым. Па этот раз еще ничего, не перестарались сорванцы: наполовину в младшие лейтенанты произвели, наполовину в лейтенанты. Что старшой, что меньшой, один другого озорней. Не понимают
того, что дед каждую звездочку .зарабатывал трудом, да еще каким... Малыши, малыши... вводят меня в расход. Приходится и на звездочки тратиться, товарищ старший испектр.
Он стал прикалывать недостающие звездочки к погонам, но Хаиткулы попросил его сделать это в другом месте и поторопил с поручением, касающимся Ялкабова. Когда дверь за ним закрылась, Хаиткулы сказал Палте Ачиловичу:
— Делать нечего. Свидетели пришли, надо их еще раз допросить. Пока вы это делайте, Палта Ачилович, а мне надо срочно в Халач, к двум вернусь.
Хаиткулы нагнал капитана, стоявшего возле мотоцикла с коляской. Тот предложил подвезти его, но Хаиткулы отказался. Пошел к шоссе; оглянувшись, увидел, как Пиримку-лы-ага возится у мотоцикла со своими погонами.
Палта Ачилович в это время не спеша готовился к разговору со свидетелями. Он подвинул стол к стене, спинкой к ней поставил стул, сел. Раскрыл портфель и достал все, что могло понадобиться во время бесед с жителями аула. Вынул толстые кодексы законов и положил их на расстоянии вытянутой руки от себя, на край стола. Потом извлек пухлую черную папку, из нее достал чистые бланки протоколов допросов, разные другие бланки и чистую бумагу, штук пять остро зачиненных карандашей и несколько ручек. В портфеле нашлись и пресс-папье, и резинки... Гостиничный стол имел посредине выдвижной ящик. Палта Ачилович выдвинул его наполовину и положил на дно копию объяснения Гуйч Эйе, записанного с его слов десять лет назад.
Потом вызвал первого свидетеля.Расстояние от гостиницы до шоссе оказалось порядочным. Подмерзшая ночью земля оттаяла, но солнце еще не успело ее подсушить, и тропинки были покрыты тонким слоем грязи, в лужах грязи было и вовсе по щиколотку. Хаиткулы, пока шел к шоссе, выпачкал ботинки, а на шоссе машины, идущие навстречу, в колхоз, забрызгали и плащ, но он не думал сейчас о своем виде. Он спешил в Халач, но, как назло, в ту сторону не было ни одной машины — груженые и порожние, они все шли в Сурхи.
Но Хаиткулы не жалел, что может немного пройтись пешком. Солнце и влажный ветер, пропитанный весенними запахами, поднимали настроение. Радовали глаз нежные стебли камышей по обеим сторонам, дороги и цветущий пышный селин, как маленький фейерверк взметнувшийся на гребнях барханов.
Это места, где бывали Марал... Марал и... Бекджан.И не только Марал и Бекджан могли проходить здесь,— возможно, здесь проходил и убийца... Не ходит ли он этой дорогой до сих пор?
Хаиткулы прибавил шаг, все чаще оглядываясь, не идет ли попутная машина. Наконец его догнал грузовик, подвез в центр села. Поблагодарив шофера, Хаиткулы пересек старый, запущенный парк; увидев за ним парикмахерскую, повернул к ней.
Там было шумно и накурено. Хаиткулы, надеявшийся быстро побриться и не ждавший очереди, уже собрался уйти, как до его слуха донеслась фраза, вернее — конец фразы парикмахера, обращенной к старику в стеганой туркменской рубашке, которому он намыливал голову:
— ...Снова будут заниматься тем делом? Услышав эти слова, Хаиткулы занял очередь. Подумал:
«Откуда они уже знают?»
Другой мужчина внушительного вида, обросший густой щетиной, не снявший своей шапки-ушанки, обратился к парикмахеру:
— И я слыхал. Вчера ехал с Керков, в автобусе сказали: опять то дело поднимают... Ты его знал?
— Я знаю здесь всех, у кого растут волосы на голове, но если кто лысый, тогда другое дело.
Очередь оживилась. Кто-то спросил: — Найдут на этот раз? Мастер охотно откликнулся:
— Найдут! Задавший вопрос возразил недовольным голосом:
— Легко сказать! А помнишь, из колхоза «Коммунизм» пропал бухгалтер? Не так давно было, а никаких известий... А тут сколько лет прошло...
Парикмахер, энергично бривший старику голову, обернулся к очереди:
— Не может быть, чтобы в конце концов не нашли. Такие дела всегда раскрывают, я сам читал.
— Захотят — найдут... если не подмазали...— брезгливо сказал челдвек в ушанке.
— А все же найти трудно,— это снова говорил «недовольный»,— да и что его искать в селе, обманывают себя следователи.
— Это ж почему? — Мастер снова обернулся.
— А как ты думал? Давно уехал, и все! Ищи ветра в поле...
— Может, и так...— Мастер прыснул из пульверизатора на лысую голову клиента я пошутил: — Вставайте, яшулы, я вас сделал моложе на двадцать лет.
Человек в ушанке подхватил шутку:
— Мастер, если ты омолодил его на двадцать лет, тебе же придется искать ему невесту.— И он захохотал во все горло.
Старик, который сбрил себе не только волосы на голове, но и бороду, рассчитываясь с парикмахером, поддержал шутку:
— Спасибо! Двадцать лет скинул, а что будешь делать с остальными?
— Разве еще много осталось, яшулы?
— Не так много, но кой-какой остаток получается: шесть десятков.
— Яшулы! Так вы живете с самого сотворения, мира! — Мастер рассмеялся, осмотрел очередь, остановил свой взгляд на Хаиткулы.— Если никто не против, обслужу сначала гостя...
Хаиткулы огорчился, что его пропустили без очереди, рассчитывал еще что-нибудь услышать. Он сел в кресло, старик ушел, и разговор, сам собой возникший, тут же прекратился... Впрочем, Хаиткулы не очень сетовал, времени у него было в обрез.
Выйдя из парикмахерской, он пошел к старому зданию, в котором находилась халачская больница.
Хаиткулы постучал в кабинет главною врача. Вошел.
— Инспектор Мовлямбердыев. Это я вам вчера звонил.
— Здравствуйте. Проходите, садитесь. Сейчас попрошу Аймерет.
- Главврач вышел из кабинета Хаиткулы снял плащ, повесил его на спинку стула. В дверях в это время появилась маленькая женщина с бледным лицом и удивленными глазами.
— Вы меня спрашивали?
Хаиткулы, пристроившийся у края стола, кивнул ей:
— Да, я Вас спрашивал, Аймерет Ишчиевна.
Когда Аймерет, девушке, которую когда-то давным-давно, любил Довлетгельды Довханов, сказали, что ее ждет инспектор угрозыска, она думала увидеть сурового пожилого работника милиции в форме, но, увидев этого молодого человека в джемпере, и элегантном пиджаке, удивилась. Закрыла за собой дверь, взяла стул и села на почтительном расстоянии от Хаиткулы. Вздохнула. Вдруг заметила, что полы ее халата распахнулись, поскорее потянула их вниз и густо покраснела оттого, что молодой инспектор мог увидеть ее коленки.
Хаиткулы, не обращая на нее внимания, перелистывал блокнот. Он так и не заметил ее смущения, и, пока нашел нужную страницу, она успела прийти в себя и даже почувствовала, что совсем не боится инспектора. Зачем она опять понадобилась?
— Не удивляйтесь и не обижайтесь, что вас тревожат все по тому же делу. Вы можете прямо заявить: «Перестаньте меня беспокоить». Это ваше право, признаю. До меня вам тоже задавали вопросы, а вы все, что знали, уже рассказали другим. И. я собираюсь вам .задавать те же вопросы. Если у вас нет времени, я и правда не буду вас беспокоить. Отложим встречу. Могу только одно, сказать: я... мы делаем это не ради собственного удовольствия.
— Не стоит откладывать. Спрашивайте,
— Если так...— Хаиткулы повертел в руках блокнот, потом сунул его в боковой карман.— Извините, но мне придется задать вам личный вопрос. Если бы он сейчас вернулся к вам и попросил простить его вы простили бы?
— Он не вернется.
— Вы так уверенно это говорите...
— Он убил мою веру.
— Убил... веру? Но у вас еще нет семьи?!
— Нет. Наверно, я выйду замуж, когда моя вера... убитая вера... переплавится в презрение к нему.
— Вы все еще ждете его... Или я не понимаю вас...
— Не поверите — не жду. А вы не понимаете меня.
— Простите... Понимаю, когда вера убита...
— Да! Но если хотите знать, рана может зажить, а рубец-то остается. Ведь никто лучше меня не знает Довлетгельды. Его характер. Его. поступки. Он же слабовольный человек. Не поверите. Слово родителей для него всегда было законом. Неважно, правы они или нет. Он слушал их беспрекословно...
Аймерет будто не говорила, а пела, голос у нее был мелодичным, слова произносила быстро, увлеченно, без запинки, и каждое слово находило подтверждение в ее мимике, лицо
отражало все ее чувства и мысли. Хаиткулы внимательно слушал, но все-таки решился перебить:
— Если глубоко вникнуть в причины разлада у молодых, почти всегда оказывается, что виноваты оба, у каждого своя доля вины... Вам не пришлось сделать такого открытия? Если не тогда,, то, может быть, позднее?
— Не поверите, на Довлетгельды всегда влияла его семья... Вы намекаете на мою вину. Что же намекать... И я была виновата. Но разве это сразу почувствуешь? В первые дни нашего знакомства, я еще не понимала, что у него нет воли. Его готовность выполнять мою любую прихоть принимала как что-то обычное в таких случаях. Каждый парень, когда увлечен девушкой, готов для нее разбиться в лепешку. Это скрывает многие недостатки. Он очень хотел понравиться мне и соглашался на все. Не поверите, но если я ему говорила «приходи» — приходил, скажу «не приходи» — не приходил, «идем в кино» — безропотно шел, «не пойдем» — даже не пытался уговорить, что кино интересное. Он любил меня,, но воли у него не было. Если бы мы поженились, привыкли друг к другу, он бы не стал потом таким послушным, вышел бы из-под контроля. С такими людьми обычно это и происходит. Не знаю, что вы имеете в виду, намекая на мою вину. Я себя часто ругала за то, что не переломала характер Довлетгельды. А в нем можно было воспитать волю. Только опоздала я... Когда была девчонкой, любила командовать. Девушки все немного эгоистичны. Не командовать надо было, а переделывать парня... Не поверите, тогда происходили ужасные вещи: его обвиняли в убийстве...
— Подозрение с него не снято, поэтому я и пришел к вам.
— Не надо делать из мухи слона. Не поверите, он в институт не стал поступать, потому что боялся анатомички. Медик, а боялся трупов. Не поверите, он даже на похороны не ходил. Тоже от слабоволия...
— Тогда в марте... ночью...
— Я это уже рассказывала другим... В тот вечер, когда было совсем темно, он приехал ко мне в больницу на мотоцикле. Потом отвез меня домой. Знаете, о чем мы говорили в тот вечер? Не поверите... Жениться ему или нет... Не на мне, хотя он любил меня. Он тогда и приехал мрачнее тучи, потому что привез эту новость: родители вздумали его женить. Перед этим клялся: «Всегда будем вместе...» — и вдруг такое! Терзался, плакал весь вечер. Кто по-настоящему любит, тот... Я не стала унижаться, не спросила, что же будет
со мной, когда он меня бросит. До сих пор радуюсь, что не унизилась, не жаловалась, ни о чем его не просила. Мне была очень горько, что все у нас кончается, но нашла силы не позволить ему о.статься у меня до утра. Я сказала: «Уходи»,— и он во втором часу уехал, такой жалкий весь.
— После этого вы перестали встречаться?
— Нет, встречались... До самой его женитьбы... видно, и у меня слабая воля...
— Понимаю... Вы отказались от борьбы за него, но думали: вдруг не все потеряно... кто знает...
— Вашими бы устами... товарищ инспектор. Очень просто, знаете ли, превратить дрова в золу, но вот из золы никогда не сделать поленьев.
...Хаиткулы вернулся из Халача в тот момент, когда Пал-та Ачилович, напялив очки на свою толстую переносицу, зачитывал протокол долговязому молодому человеку в кирзовых сапогах — Довлетгельды Довханову. Весь бледный, тот стоял у стола, за которым сидел следователь, и нервно, постукивал пальцами правой руки о крышку стола.
Палта Ачилович замолчал, подождав, когда Хаиткулы разденется, потом стал продолжать читать, тяжело вздыхая после каждой фразы не то от обычной своей одышки, не то от усталости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24