.. Не стоит его жалеть!
Он махнул рукой следователю и смешался с теми, кто уже шел к готовому стартовать самолету.Было два часа, и подполковник Ходжа Назаров пришел домой обедать. Он сменил служебную одежду на домашнюю, умылся, причесался и сел за стол. Когда-то в. этом доме было заведено садиться всем разом, а потом, встав из-за стола, каждому заниматься делом. Если кто-нибудь опаздывал к трапезе, то ему разрешали сесть за стол, если он мог объяснить, почему задержался. Теперь же дети выросли. Сын Ходжи Назарова, младший лейтенант, недавно закончивший двухгодичные курсы в Саратове и работавший теперь в одном из городских отделений, обедать приходил редко и вообще не отчитывался перед отцом. Впрочем, принималось во внимание и то, что у дочери, студентки юридического факультета университета, нельзя было изменить расписание занятий...
Таким образом, в полном составе семья собиралась,, как правило, утром и вечером. Вместе садились к столу и вместе вставали. Но когда собирались в выходные дни, тогда четырехкомнатная квартира на втором этаже, двухэтажного дома, что стоит на проспекте Свободы, превращалась в на-
стоящий базар: споры, ссоры, остроты, смех не утихали ни на минуту.
И сегодня супруги обедали в одиночестве. Жена, убирая посуду, сказала:
— Ходишь сам не свой какой уж день... Что случилось, хожайын?—Она заглянула мужу в глаза, но тот отвел взгляд. Она обиделась.— Я все жду, что ты сам скажешь... Щеки подполковника затряслись.
Состояние мужа, за всю их совместную жизнь не скрывавшего от нее своих забот, не имевшего от нее тайн, а теперь замкнувшегося в себе так, будто на его плечи легла ответственность по крайней мере за судьбу республики, оказалось для жены большой неожиданностью. Раньше-то, едва переступив порог, он сразу начинал говорить — о радостях ли, о неприятностях. Выскажется и успокоится. А теперь молчал.
«Видно, сильно обидели». Придя к этому выводу, жена, не думая, к месту или не к месту говорит, спросила первое, что пришло в голову:
— Что, с начальством не поладил, хожайын? — Спросила и тут же прикусила язык. Зачем спросила о том,, чего никогда, не случалось и не могло случиться? Зачем говорить о том, во что сама не верила? И сразу же вспомнила последнюю новогоднюю ночь. Тогда ее всегда, как она считала, дальновидный муж, поднял тост:. «Выпьем за успехи! Питаем надежду, что пятилетку и мы выполним успешно, а потому есть слушок, что и нас не обойдут наградами. Наполним бокалы и поднимем их за то, чтобы слухи эти оказались правдой!» Может быть, не оправдались надежды и плохое настроение именно от этого? — Хожайын, скажи правду, не дали ордена?
Ходжа Назарович так посмотрел на нее, что она поняла — опять ошиблась: в обеденное время не обсуждают такие вопросы... Но он все же ответил:
— При чем тут орден? Буду рад,, если не отберут тех, что дали.— Ходжа Назарович, увидев, как вытянулось лицо жены, начал рубить сплеча: — Вот что вспомни: пятьдесят восьмой год! Халач! Аул Сурхи! Пропавшего парня! Вспомни в обязательном порядке!
— Подожди, подожди, хожайын, вспомнила! День рождения Селбишки... Десять лет ей... Созвали гостей, а ты...
— А я не мог быть на дне рождения своей дочери! Не мог быть вечером четвертого марта дома из-за пропавшего парня! Дело, которое мы не могли распутать, теперь расследует другой!
— Через столько лет?
— Через столько лет! И следствие идет успешно.
— Успешно?.. Как хорошо!
— Ты так думаешь?
— А тебе чего бояться? Или...— Она смотрела на мужа с недоумением, лотом какая-то мысль промелькнула у нее в глазах, она сжала ворот халата, недоумение в ее взгляде сменилось испугом.
— Чего ты боишься? Мои руки чисты, будь уверена! — Ходжа Назарович, решив, что слова его звучат недостаточно убедительно, вскипел: — Что ты вообразила! Что я могу есть дармовой хлеб? Или заработанный нечестно? Я не мог бы его предложить ни тебе, ни детям. Если ты можешь в этом сомневаться, очень жалею... Знай же, в чем дело: могу я быть спокойным, если на мою честь покушается сосунок, работающий у меня в подчинении? Да, однажды мой авторитет пошатнулся, хотят еще раз сделать то же самое...
— Если бы ты тогда потерял свой авторитет, тебя не повысили бы...
Ходжа Назарович стукнул пиалой по столу:
— Если бы не было того случая, я носил бы сейчас на погонах не по две звезды, а по три. Если бы не тот случай, я сидел бы не в этом кресле, в каком сижу сейчас, а в другом, получше. В обязательном порядке... Вместо того чтобы шагать по служебной лестнице выше и выше, я шесть лет топчусь на одном месте. Думаю, что это именно из-за того парня, что пропал. Если убийцу найдут, что дюне скажут? «Дорогой Ходжа Назарович, ты не смог своевременно раскрыть преступление, которое оказалось по плечу старшему лейтенанту. Ты,— скажут,— запутал дело, и по твоей вине оно тянулось десять лет...» Обязательно скажут так. Скажут — неспособный работник. А повод только дай, начнут сразу болтать!.. Знаешь, кто такой альпинист? Человек, который карабкается на .вершину, горы. А я сейчас такой альпинист, который сорвался и висит над пропастью. Но меня еще держит веревка, которую я сплел собственными руками. Если она не оборвется, я спасен...
Жена заплакала.
— Я же ничего этого не знала... Столько лет живем, а оказывается, каждый жил по-своему, хожайын. Оказывается, мы до сих пор не знали друг друга...
В то время как Ходжа Назарович исповедовался жене, Хаиткулы с высоты пять тысяч метров рассматривал в иллюминатор пустыню. Барханы отсюда были похожи на выросшие в песках грибы. Кроме них, казалось, ничего другого в песках не было. Но впечатление это было ошибочным. Хаиткулы, когда его глаз охватывал этот поистине .бескрайний мир, знал, что в нем идет бурная жизнь со своими радостями, заботами, надеждами. И сам он был частью этой жизни, активным участником борьбы за все самое светлое в ней... Он мысленно перенесся сначала туда, где он только что был. Марал, наверное, дома, вся в заботах о тое... А что там, впереди? Что делает Аннамамед? Это он виновник того, что Хаиткулы сорвался с места, почти завершив дело. Что он сказал по телефону? «Весьма важное письмо... Вылетай срочно». Посоветовался ли он хотя бы с Ходжой Назаровым? Впрочем, если письмо касается только этого дела, он имеет право принимать самостоятельные решения. Мысли Хаиткулы текли и текли...
«Ходжа Назаров! Сейчас он в кабинете... из накрытого полотенцем красного чайника наливает чай в свою красную пиалу. Может быть, как раз сейчас решает с начальством вопросы, связанные с нашим делом. А может быть, и нет. Кто его знает! Как он ко всему этому отнесется? Есть признаки, что очень озабочен исходом следствия. Надо его познакомить с новыми фактами... Если он и после этого будет думать только о чести мундира, а не об итогах расследования,, тогда остается только снять шапку перед Аннама-медом — прекрасно разбирается в людях...»
Спустившись с трапа, Хаиткулы взял такси и приехал в министерство. Первым делом разыскал Аннамамеда. Тот сидел за своим письменным столом. Друзья обнялись.
Хаиткулы сел за свой стол, откинулся на спинку стула, прислонился затылком к прохладной стене, перевел дух.
— Ну, не тяни, зачем вызвал?
— Затем, чтобы ты убедился, что твой стол. еще никем не занят, зачем же еще?—Аннамамед не скрывал торжества.— Еще затем, чтобы ты встретился с Ходжой Назаровичем, чтобы сказал ему «здравствуйте». Наверное, соскучился по его обществу, как курильщик, у которого кончился табак...
Хаиткулы слушал его и улыбался: рядом с другом он всегда отдыхал душой.
— Чего улыбаешься? — Аннамамед протянул Хаиткулы листок бумаги.— На, прочитай это письмо!
Хаиткулы пробежал глазами бумагу. Задумался. Прочитал еще раз. Потом встал, подошел к Аннамамеду, обнял его за пояс и поднял над полом... Потом обнял за плечи.
— Не обнимайся! Ходжа Назарович еще не в курсе... Мимо начальника отдела такая информация все же не должна проходить, „поэтому Хаиткулы пошел к нему.
Ходжа Назарович отложил все дела, встал навстречу Хаиткулы. Тот стал докладывать, как ведется расследование, но подполковник, не выслушав его, остановил одним словом:
— Молодец!
Что оно значило, это слово, в устах Ходжи Назаровича именно сейчас? Искреннюю похвалу или то, что в их отношениях наступит затишье, после которого может разыграться шторм?.. Как бы то ни было, он с интересом вникал во все, что говорил благожелательно настроенный Ходжа Назаров. Говорил он с подъемом:
— Я поставлю перед начальством вопрос, чтобы тебе объявили благодарность приказом по министерству. В обязательном порядке. Как можно скорее. Ты проделал огромную работу. Что теперь осталось? Сказать преступнику: это ты убил... Признаю, что сомневался я напрасно. Ошибся, ошибся... Может быть, есть люди, которые не ошибаются, но я пока до них не дорос. Ты добился своего, отрицать не стану.— Подполковник сделал передышку, налил из красного чайника в красную пиалу чаю, отпил.
Хаиткулы показал Ходже Назарову письмо, из-за которого он прилетел в Ашхабад, высказал свое мнение об авторе. Подполковник прочитал письмо, внимательно выслушал инспектора, сказал:
— Действуй! С Лопбыкулы Таррыховым побеседуй... Выясни, где он, и поезжай... В колонию так в колонию. Обязательно поезжай. Письмо это — находка. Потом, если хочешь...— Он встал „и задернул шторы. Шелковые занавеси задерживали свет, в кабинете стемнело.— Люблю сумерки! Мысли лучше сосредоточиваются, легче думается.— Подполковник снова сел в свое любимое кресло.— Да, если хочешь, оставайся, а все прочее сделают местные товарищи... Пусть и они потрудятся!
— Этот вопрос, вы же знаете, товарищ подполковник, был решен с генералом.— Хаиткулы не узнал своего голоса.— А благодарность я считаю и несвоевременной—дело-то еще не завершено, и незаслуженной — работал я не один...
Ходжа Назаров прервал его:
— Опять за свое! Я же сказал — если хочешь, оставайся... Если не хочешь, счастливого пути! Помни только, как все начиналось. Получить разрешение начать расследование заново Ходже Назарову было нелегко. И я не буду против, чтобы ты поставил точку в атом деле. Там, где речь идет о чести нашего отдела, я всегда яа вашей стороне, старший инспектор. Это мой долг... в обязательном порядке.
Хаиткулы чуть не задал начальнику вопрос, который мог бы дорого ему обойтись: «Как же, товарищ подполковник, понимать ваш приказ по телефону: сдать дела и приехать?» — вслух же спросил:
— Товарищ подполковник, разрешите идти?
— Идите! Желаю успеха!
Хаиткулы вернулся в свою комнату, где его ждал Анна-мамед; войдя, плотно прикрыл дверь.
— Наверное, предложил остаться? — Аннамамед смотрел на Хаиткулы на этот раз. очень серьезно.
— Или ты волшебник, или же подслушивал наш разговор. Одно из двух.— Хаиткулы сел на письменный стол Аннамамеда, с грустной усмешкой посмотрел на друга, потом сказал: — Давай-ка теперь найди мне Тарры-хова.
— Все было подготовлено, товарищ старший инспектор, уже тогда, когда вы взлетали в Керки! Валла, за кого ты нас принимаешь? — Аннамамед вырвал из блокнота листочек, бросил его Хаиткулы на колени.— Он в колонии. Если подождешь меня до конца работы, можем съездить вдвоем.
В начале седьмого министерская «Волга» выехала на шоссе. Через некоторое время Хаиткулы с другом были уже в исправительно-трудовой колонии. Начальник колонии отдал распоряжение, и Лопбыкулы Таррыхова привели к нему в кабинет.
Таррыхов узнал .их сразу. Хаиткулы это понял, увидев, как он вздрогнул, войдя в кабинет. «А ведь опять ни слова не скажет. Мол, давно было и все было сказано тогда», — подумал Аннамамед.
«Пора рассказывать все, как оно было. Ты прежний, зато мы другие, ключ у нас в руках».— Хаиткулы был уверен в успехе.
— Видите, мы опять встретились... Кровавый след, который тянется из аула Сурхи, привел нас сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Он махнул рукой следователю и смешался с теми, кто уже шел к готовому стартовать самолету.Было два часа, и подполковник Ходжа Назаров пришел домой обедать. Он сменил служебную одежду на домашнюю, умылся, причесался и сел за стол. Когда-то в. этом доме было заведено садиться всем разом, а потом, встав из-за стола, каждому заниматься делом. Если кто-нибудь опаздывал к трапезе, то ему разрешали сесть за стол, если он мог объяснить, почему задержался. Теперь же дети выросли. Сын Ходжи Назарова, младший лейтенант, недавно закончивший двухгодичные курсы в Саратове и работавший теперь в одном из городских отделений, обедать приходил редко и вообще не отчитывался перед отцом. Впрочем, принималось во внимание и то, что у дочери, студентки юридического факультета университета, нельзя было изменить расписание занятий...
Таким образом, в полном составе семья собиралась,, как правило, утром и вечером. Вместе садились к столу и вместе вставали. Но когда собирались в выходные дни, тогда четырехкомнатная квартира на втором этаже, двухэтажного дома, что стоит на проспекте Свободы, превращалась в на-
стоящий базар: споры, ссоры, остроты, смех не утихали ни на минуту.
И сегодня супруги обедали в одиночестве. Жена, убирая посуду, сказала:
— Ходишь сам не свой какой уж день... Что случилось, хожайын?—Она заглянула мужу в глаза, но тот отвел взгляд. Она обиделась.— Я все жду, что ты сам скажешь... Щеки подполковника затряслись.
Состояние мужа, за всю их совместную жизнь не скрывавшего от нее своих забот, не имевшего от нее тайн, а теперь замкнувшегося в себе так, будто на его плечи легла ответственность по крайней мере за судьбу республики, оказалось для жены большой неожиданностью. Раньше-то, едва переступив порог, он сразу начинал говорить — о радостях ли, о неприятностях. Выскажется и успокоится. А теперь молчал.
«Видно, сильно обидели». Придя к этому выводу, жена, не думая, к месту или не к месту говорит, спросила первое, что пришло в голову:
— Что, с начальством не поладил, хожайын? — Спросила и тут же прикусила язык. Зачем спросила о том,, чего никогда, не случалось и не могло случиться? Зачем говорить о том, во что сама не верила? И сразу же вспомнила последнюю новогоднюю ночь. Тогда ее всегда, как она считала, дальновидный муж, поднял тост:. «Выпьем за успехи! Питаем надежду, что пятилетку и мы выполним успешно, а потому есть слушок, что и нас не обойдут наградами. Наполним бокалы и поднимем их за то, чтобы слухи эти оказались правдой!» Может быть, не оправдались надежды и плохое настроение именно от этого? — Хожайын, скажи правду, не дали ордена?
Ходжа Назарович так посмотрел на нее, что она поняла — опять ошиблась: в обеденное время не обсуждают такие вопросы... Но он все же ответил:
— При чем тут орден? Буду рад,, если не отберут тех, что дали.— Ходжа Назарович, увидев, как вытянулось лицо жены, начал рубить сплеча: — Вот что вспомни: пятьдесят восьмой год! Халач! Аул Сурхи! Пропавшего парня! Вспомни в обязательном порядке!
— Подожди, подожди, хожайын, вспомнила! День рождения Селбишки... Десять лет ей... Созвали гостей, а ты...
— А я не мог быть на дне рождения своей дочери! Не мог быть вечером четвертого марта дома из-за пропавшего парня! Дело, которое мы не могли распутать, теперь расследует другой!
— Через столько лет?
— Через столько лет! И следствие идет успешно.
— Успешно?.. Как хорошо!
— Ты так думаешь?
— А тебе чего бояться? Или...— Она смотрела на мужа с недоумением, лотом какая-то мысль промелькнула у нее в глазах, она сжала ворот халата, недоумение в ее взгляде сменилось испугом.
— Чего ты боишься? Мои руки чисты, будь уверена! — Ходжа Назарович, решив, что слова его звучат недостаточно убедительно, вскипел: — Что ты вообразила! Что я могу есть дармовой хлеб? Или заработанный нечестно? Я не мог бы его предложить ни тебе, ни детям. Если ты можешь в этом сомневаться, очень жалею... Знай же, в чем дело: могу я быть спокойным, если на мою честь покушается сосунок, работающий у меня в подчинении? Да, однажды мой авторитет пошатнулся, хотят еще раз сделать то же самое...
— Если бы ты тогда потерял свой авторитет, тебя не повысили бы...
Ходжа Назарович стукнул пиалой по столу:
— Если бы не было того случая, я носил бы сейчас на погонах не по две звезды, а по три. Если бы не тот случай, я сидел бы не в этом кресле, в каком сижу сейчас, а в другом, получше. В обязательном порядке... Вместо того чтобы шагать по служебной лестнице выше и выше, я шесть лет топчусь на одном месте. Думаю, что это именно из-за того парня, что пропал. Если убийцу найдут, что дюне скажут? «Дорогой Ходжа Назарович, ты не смог своевременно раскрыть преступление, которое оказалось по плечу старшему лейтенанту. Ты,— скажут,— запутал дело, и по твоей вине оно тянулось десять лет...» Обязательно скажут так. Скажут — неспособный работник. А повод только дай, начнут сразу болтать!.. Знаешь, кто такой альпинист? Человек, который карабкается на .вершину, горы. А я сейчас такой альпинист, который сорвался и висит над пропастью. Но меня еще держит веревка, которую я сплел собственными руками. Если она не оборвется, я спасен...
Жена заплакала.
— Я же ничего этого не знала... Столько лет живем, а оказывается, каждый жил по-своему, хожайын. Оказывается, мы до сих пор не знали друг друга...
В то время как Ходжа Назарович исповедовался жене, Хаиткулы с высоты пять тысяч метров рассматривал в иллюминатор пустыню. Барханы отсюда были похожи на выросшие в песках грибы. Кроме них, казалось, ничего другого в песках не было. Но впечатление это было ошибочным. Хаиткулы, когда его глаз охватывал этот поистине .бескрайний мир, знал, что в нем идет бурная жизнь со своими радостями, заботами, надеждами. И сам он был частью этой жизни, активным участником борьбы за все самое светлое в ней... Он мысленно перенесся сначала туда, где он только что был. Марал, наверное, дома, вся в заботах о тое... А что там, впереди? Что делает Аннамамед? Это он виновник того, что Хаиткулы сорвался с места, почти завершив дело. Что он сказал по телефону? «Весьма важное письмо... Вылетай срочно». Посоветовался ли он хотя бы с Ходжой Назаровым? Впрочем, если письмо касается только этого дела, он имеет право принимать самостоятельные решения. Мысли Хаиткулы текли и текли...
«Ходжа Назаров! Сейчас он в кабинете... из накрытого полотенцем красного чайника наливает чай в свою красную пиалу. Может быть, как раз сейчас решает с начальством вопросы, связанные с нашим делом. А может быть, и нет. Кто его знает! Как он ко всему этому отнесется? Есть признаки, что очень озабочен исходом следствия. Надо его познакомить с новыми фактами... Если он и после этого будет думать только о чести мундира, а не об итогах расследования,, тогда остается только снять шапку перед Аннама-медом — прекрасно разбирается в людях...»
Спустившись с трапа, Хаиткулы взял такси и приехал в министерство. Первым делом разыскал Аннамамеда. Тот сидел за своим письменным столом. Друзья обнялись.
Хаиткулы сел за свой стол, откинулся на спинку стула, прислонился затылком к прохладной стене, перевел дух.
— Ну, не тяни, зачем вызвал?
— Затем, чтобы ты убедился, что твой стол. еще никем не занят, зачем же еще?—Аннамамед не скрывал торжества.— Еще затем, чтобы ты встретился с Ходжой Назаровичем, чтобы сказал ему «здравствуйте». Наверное, соскучился по его обществу, как курильщик, у которого кончился табак...
Хаиткулы слушал его и улыбался: рядом с другом он всегда отдыхал душой.
— Чего улыбаешься? — Аннамамед протянул Хаиткулы листок бумаги.— На, прочитай это письмо!
Хаиткулы пробежал глазами бумагу. Задумался. Прочитал еще раз. Потом встал, подошел к Аннамамеду, обнял его за пояс и поднял над полом... Потом обнял за плечи.
— Не обнимайся! Ходжа Назарович еще не в курсе... Мимо начальника отдела такая информация все же не должна проходить, „поэтому Хаиткулы пошел к нему.
Ходжа Назарович отложил все дела, встал навстречу Хаиткулы. Тот стал докладывать, как ведется расследование, но подполковник, не выслушав его, остановил одним словом:
— Молодец!
Что оно значило, это слово, в устах Ходжи Назаровича именно сейчас? Искреннюю похвалу или то, что в их отношениях наступит затишье, после которого может разыграться шторм?.. Как бы то ни было, он с интересом вникал во все, что говорил благожелательно настроенный Ходжа Назаров. Говорил он с подъемом:
— Я поставлю перед начальством вопрос, чтобы тебе объявили благодарность приказом по министерству. В обязательном порядке. Как можно скорее. Ты проделал огромную работу. Что теперь осталось? Сказать преступнику: это ты убил... Признаю, что сомневался я напрасно. Ошибся, ошибся... Может быть, есть люди, которые не ошибаются, но я пока до них не дорос. Ты добился своего, отрицать не стану.— Подполковник сделал передышку, налил из красного чайника в красную пиалу чаю, отпил.
Хаиткулы показал Ходже Назарову письмо, из-за которого он прилетел в Ашхабад, высказал свое мнение об авторе. Подполковник прочитал письмо, внимательно выслушал инспектора, сказал:
— Действуй! С Лопбыкулы Таррыховым побеседуй... Выясни, где он, и поезжай... В колонию так в колонию. Обязательно поезжай. Письмо это — находка. Потом, если хочешь...— Он встал „и задернул шторы. Шелковые занавеси задерживали свет, в кабинете стемнело.— Люблю сумерки! Мысли лучше сосредоточиваются, легче думается.— Подполковник снова сел в свое любимое кресло.— Да, если хочешь, оставайся, а все прочее сделают местные товарищи... Пусть и они потрудятся!
— Этот вопрос, вы же знаете, товарищ подполковник, был решен с генералом.— Хаиткулы не узнал своего голоса.— А благодарность я считаю и несвоевременной—дело-то еще не завершено, и незаслуженной — работал я не один...
Ходжа Назаров прервал его:
— Опять за свое! Я же сказал — если хочешь, оставайся... Если не хочешь, счастливого пути! Помни только, как все начиналось. Получить разрешение начать расследование заново Ходже Назарову было нелегко. И я не буду против, чтобы ты поставил точку в атом деле. Там, где речь идет о чести нашего отдела, я всегда яа вашей стороне, старший инспектор. Это мой долг... в обязательном порядке.
Хаиткулы чуть не задал начальнику вопрос, который мог бы дорого ему обойтись: «Как же, товарищ подполковник, понимать ваш приказ по телефону: сдать дела и приехать?» — вслух же спросил:
— Товарищ подполковник, разрешите идти?
— Идите! Желаю успеха!
Хаиткулы вернулся в свою комнату, где его ждал Анна-мамед; войдя, плотно прикрыл дверь.
— Наверное, предложил остаться? — Аннамамед смотрел на Хаиткулы на этот раз. очень серьезно.
— Или ты волшебник, или же подслушивал наш разговор. Одно из двух.— Хаиткулы сел на письменный стол Аннамамеда, с грустной усмешкой посмотрел на друга, потом сказал: — Давай-ка теперь найди мне Тарры-хова.
— Все было подготовлено, товарищ старший инспектор, уже тогда, когда вы взлетали в Керки! Валла, за кого ты нас принимаешь? — Аннамамед вырвал из блокнота листочек, бросил его Хаиткулы на колени.— Он в колонии. Если подождешь меня до конца работы, можем съездить вдвоем.
В начале седьмого министерская «Волга» выехала на шоссе. Через некоторое время Хаиткулы с другом были уже в исправительно-трудовой колонии. Начальник колонии отдал распоряжение, и Лопбыкулы Таррыхова привели к нему в кабинет.
Таррыхов узнал .их сразу. Хаиткулы это понял, увидев, как он вздрогнул, войдя в кабинет. «А ведь опять ни слова не скажет. Мол, давно было и все было сказано тогда», — подумал Аннамамед.
«Пора рассказывать все, как оно было. Ты прежний, зато мы другие, ключ у нас в руках».— Хаиткулы был уверен в успехе.
— Видите, мы опять встретились... Кровавый след, который тянется из аула Сурхи, привел нас сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24