..
— Эх, Палта Ачилович, уверен, вы и сами отбросите эту версию! Хорошо знаете, что Бекджан из приличной семьи. Он к тому же деревенский парень, а эти ребята поголовно привязаны к родному очагу. Многие из них кончили десятилетку, а в глаза не видели поезда.
— Здесь вы правы, возражать не стану. Этой версии не
будем держаться... Кстати, а время-то идет. Вернемся, а то
мы в таком виде... Люди увидят, начнут говорить...
Они повернули к гостинице, прибавив шаг. Хаиткулы спросил иронически:
— Кто и что будет говорить, Палта Ачилович? Следователь ответил уже в холле:
— Не понимаете, что ли? Найдется отставший от жизни дурак и пойдет болтать: Ачилов, ответственный работник прокуратуры, бегает в подштанниках с незнакомым человеком, вокруг гостиницы. В спортивном костюме ты здесь все равно что голый. Будут обсуждать на все лады, станешь посмешищем...
Услышав такое, Хаиткулы мог бы рассмеяться, но ему было не до смеха. Он и сам знал людей, которые на месте Палты Ачиловича рассуждали бы точно так. В командировках они всегда держатся преувеличенно солидно, лишний раз не посмеют пошутить или посмеяться. Вечно хмурые лица, насупленные брови. Они как будто не живут, а играют роль, как актеры. Оно так и было. Вернувшись в гостиницу, они смывали с себя этот грим, сбрасывали маски и превра-
щались в нормальных людей. Правда, оставаясь долго скованными, здесь они иногда теряли чувство меры и начинали дурачиться словно дети... Потом снова перемена: снова выходит из гостиницы «другой человек», чопорный, с папкой под мышкой. Чтобы тебя уважали, держись с официальным достоинством. Похоже, что должность, занимаемая ими, составляет всю ценность жизни... Были такие и среди инспекторов милиции. Хаиткулы как-то попробовал объяснить одному из коллег, что такой стиль жизни лишь выдает неуверенность в себе, что, зажимая себя, человек сковывает творческие импульсы, лишает себя настоящей активности и вообще недооценивает своих возможностей. К сожалению, он тогда напоролся на полное непонимание, даже на неприязнь. Ему было заявлено: «Умник Хаиткулы! Не учите жить и лучше не давайте хода вашей философии; когда все лягут спать, запишите свои красивые слова золотым пером на самой лучшей бумаге, а потом спрячьте их в служебный сейф, а еще лучше — на дно бабушкиного сундука! Может быть, сие пригодится вашим внукам!» После такой отповеди Хаиткулы зарекся давать советы, равносильные вмешательству в святая святых другой жизни. Пожалуй, с тех пор он и начал больше обращать внимания на свои поступки, исповедовать то, что он провозглашал перед Аннамамедом: «Сначала исправь себя». Аннамамеда это раздражало, между ними происходили яростные стычки, доходившие почти что до разрыва отношений. И все же прямота Аннамамеда, нетерпимость к недостаткам, нелицеприятность незаметно сделали свое благое дело. Хаиткулы нашел среднюю линию жизненного поведения: он никого не. поучал, но и не пренебрегал людьми, уважал их достоинство. После того не изгладившегося из памяти и души разговора с Ходжой Назаровичем он мог бы сказать, что больше не будет идеализировать людей, но опуститься до того, чтобы порочить других, даже, самых неприятных людей, нет, этого не мог. Короче говоря, он в последнее время стал еще лучше разбираться в себе.
Они стали переодеваться, перед тем как идти в столовую. Палта Ачилович попросил подождать, пока он побреется. Хаиткулы,. как. бы размышляя вслух, обратился к нему:
— Сейчас вроде бы нет разницы в одежде у городских и деревенских девушек. Носят одно и то же. Помните, было время, когда село подражало городу? Сегодня, наоборот, город подражает селу. Национальный орнамент на платье, длинном, до пола, придает девушкам очень привлекательный вид. Наверное, видели?
— Ха! Еще бы! — Палта Ачилович, водивший по подбо-року электробритвой, громко чмокнул толстыми губами, будто держал под языком комок наса.
Хаиткулы вынул, из шкафа шерстяную рубашку с короткими рукавами, повертел в руках и положил обратно. Надевая джемпер, продолжал:
— Лет семь-восемь назад, когда мы собирались поступать в институты, было не так. Если девушка возвращалась из города в туфлях на высоких каблучках и без платка на голове, на нее смотрели косо. Помню, как эти девушки, прежде чем войти в аул, переодевались, прямо в автобусе: туфли с высокими каблуками прятали в чемоданы, надевали низкие башмаки, на шею надевали бусы... В чем уезжали, в том вроде бы и возвращались. Не правда ли, объяснить это было просто? Боялись злых языков. Сейчас уже все по-другому...
Хаиткулы увидел, как передернулось после этих его слов лицо Палты Ачиловича, который раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но промолчал.
— Что, яшулы, бритва, щиплет?
И снова Лалта Ачилович не сказал ни слова. Он заговорил только в столовой, когда миска шурпы подняла ему настроение.
— Если вы думаете, что Бекджан погиб насильственной смертью, скажите: из-за чего это могло произойти? Спрашиваю не о конкретной причине, которой мы не знаем, а о мотивах убийства. Что толкнуло убийцу на преступление? Месть? Ревность? Может, он сделал, это в гневе?
— Заранее продуманное убийство,.. Мотив? Черная злоба, долгое время хранимая на дне сердца. Убийца поджидал удобного момента и дождался его, тогда — в ночь с 3 на 4 марта. Действующие лица этой трагедии выяснятся в ходе нашего расследования.
Хаиткулы отчеканил все эти фразы и стал намазывать на чурек масло. Аппетитно хрустнула корочка, По утрам он не любил горячих блюд, ему хватало бутерброда и чая.
Палту Ачиловича разгорячили и шурпа, и чай, он вытирал лысину платком.
— А я думаю, Довлетгельды и Худайберды были в сговоре против Бекджана,— Палта Ачилович допил оставшийся на донышке пиалы чай. и вытер губы.
— Значит, будем вспарывать старые швы, а потом их снова сшивать? Ничего, не выйдет.— Хаиткулы досмотрел в упор на Палту Ачиловича.— Вы, Палта Ачилович, задавали
мне много вопросов, у меня же к вам только один: вы верите в успех нашей работы?
Палта Ачилович надолго замолчал, Указательным пальцем он показал сначала на Хаиткулы, потом на себя, шепотом, как будто их могли подслушивать, сказал:
— Все будет зависеть от наших способностей. Они пошли обратно в гостиницу.
Палта Ачилович еще издали узнал прогуливавшегося по веранде работника милиции.
— Здешний участковый.
Тот, заслышав шаги, остановился, потом спустился им навстречу. Не доходя двух шагов, стал к ним как-то боком и козырнул:
— Капитан Пиримкулы Абдуллаев, участковый. Нахожусь в вашем распоряжении.
Это был пожилой на вид, усталый человек. Ему давно уже не давали таких поручений, как сегодня, и он не знал, как держать себя с Хаиткулы. Ашхабадский инспектор ничего не сказал ему, и он пошел за ним и за Палтой Ачило-вичем в гостиницу.
Здесь их ждал сюрприз.Просторный холл гостиницы был полон сидевших прямо на полу или стоявших людей.
Как только Хаиткулы переступил порог, женщина в богмаке1 и в поношенном халате встала и поздоровалась:
— Салам. — И снова седа.
Встал старик в ярко-красном халате, сидевший рядом с ней:
— Салам.— И сел на прежнее место.
Высокий молодой человек, на лице которого было написано беспокойство, стоял, прислонившись к стене. Когда Хаиткулы вошел, он выпрямился, как солдат, увидевший своего командира... Рядом с ним стоял человек в плаще, в открытом вороте которого виднелась белая сорочка и черный галстук. У него было полное, чисто выбритое и недовольное лицо. Увидев Хаиткулы, он свернул в трубку газету, которую только что читал, и посмотрел на свои часы.
У дверей той комнаты,, в которой поселились Хаиткулы и Палта Ачилович, на ковровой дорожке сидели на корточках Най-мираб и еще один старик, с бородой, широкой как лопата, и густыми усами. Най-мираб закладывал под язык нас, когда вошел Хаиткулы, а его собеседник, поглаживая
ладонью ворс ковровой дорожки, что-то рассказывал. Они встали, когда инспектор подошел к двери, и поздоровались с ним за руку.
Хаиткулы вошел в комнату, за ним следом — пожилой участковый, плотно прикрывший дверь. Палта Ачилович остался в холле.
— Кто это такие?! Участковый расплылся в улыбке:
— Свидетели.— Он был уверен, что заработал благодарность инспектора.
Хаиткулы схватился за голову:
— Свидетели?! Какие еще свидетели?! Откуда они? Кто вас просил? Кто вам приказал? Кто?..
Участковый растерялся:
— Ни-и-кто, товарищ...
Хаиткулы взял себя в руки — не надо, чтобы его слышали там, за дверью. Потом — если это на самом деле свидетели, может быть, вто и неплохо. Хотя его планы были другими...
Успокоившись, он стал ему выговаривать:
— Если не было приказа, нечего заниматься самодеятельностью. Пришли бы сначала ко мне, решили бы вместе, кого вызвать, а то столько народу сразу оторвали от работы...
— Товарищ старший испектр, разрешите сказать...— Он очень своеобразно выговаривал слово «инспектор».
Хаиткулы пожалел напуганного капитана, пододвинул ему стул, сел и сам.
— Ну, в чем дело, рассказывайте. Садитесь, садитесь...
— Разве вы не знаете, что я в этом деле участвую с самого начала... до сегодняшнего дня?
Хаиткулы заерзал на стуле. Участковый продолжал:
— С Ходжой Назаровичем мы начинали следствие вместе. Вызывали свидетелей в. Халач, он тогда еще был райцентром... Подозревали Довлетгельды, и мы взяли его под стражу. Ну, вы знаете, доказать его вину не могли, и прокуг рор велел его выпустить. Знали бы вы, что тогда началось! Жалобы на нас посыпались со всех сторон. Как только нас де обзывали, совсем головы заморочили! Писали в район и в область, писали даже, кто убил Бекджана. Комиссия приехала, велела проверить одних, вызвать для беседы других. Вызывали, и все Осталось по-старому. Из Чарджоу-ского облуправления приезжали. Я им тоже собирал свидетелей... Я и подумал, они и вам понадобятся. Откуда мне знать, что так выйдет... Виноват, товарищ испектр.
Вошел Палта Ачилович.
- Так это, оказывается, свидетели? — Вид у него тоже был озадаченный.
Участковый ничего ему не ответил, а Хаиткулы ломал голову: что же сейчас делать? Слова участкового подтверждали, что следствие десять лет назад было проведено очень небрежно. Последующие — формально. Поверхностное отношение к делу сказалось и в стереотипном подходе к нему комиссий, приезжавших по жалобам жителей аула. Но его обрадовало, что давняя трагедия не забыта здесь, значит, можно надеяться на помощь местных жителей... Вот, нашелся даже, такой донкихот, как капитан Абдуллаев, заботившийся, правда очень неуклюже, о. благополучном исходе этого дела.
— Кто из старых свидетелей здесь? — спросил Палта Ачилович.
Капитан поднял голову:
— Отец и мать Бекджана... Гуйч Эйе, Довлетгельды... Кадыр Куллы, директор киносети, тоже здесь. Да и другие пришли. Худайберды Ялкабова нет. Он в песках. Если еще кого надо, я их через пять минут доставлю. Я здесь всех знаю, от председателя до подпаска...
— Если вы всех так хорошо знаете, вот вам задание...— Хаиткулы завел часы, посмотрел на них.— Хорошенько изучите личное дело Худайберды Ялкабова... как можно детальней... и к двум часам со всеми сведениями о нем приходите сюда. Управитесь?
— Так точно, товарищ старший испектр.
Капитан встал и направился к двери. Было заметно, что доверие Хаиткулы ему польстило. Но не успел он взяться за ручку двери, как Хаиткулы его окликнул:
— Между прочим, что у вас за вид, Пиримкулы-ага? Почему у вас на погонах не хватает звездочек? На одном — одна, на втором — две, а где остальные? Вы извините, что спрашиваю об этом, но вы же, кажется, капитан...
Пиримкулы-ага остановился как вкопанный, потом повернулся, снял шинель, осмотрел погоны, покачал головой. Он сунул руку во внутренний карман кителя, пошарил там и извлек целую горсть звездочек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Эх, Палта Ачилович, уверен, вы и сами отбросите эту версию! Хорошо знаете, что Бекджан из приличной семьи. Он к тому же деревенский парень, а эти ребята поголовно привязаны к родному очагу. Многие из них кончили десятилетку, а в глаза не видели поезда.
— Здесь вы правы, возражать не стану. Этой версии не
будем держаться... Кстати, а время-то идет. Вернемся, а то
мы в таком виде... Люди увидят, начнут говорить...
Они повернули к гостинице, прибавив шаг. Хаиткулы спросил иронически:
— Кто и что будет говорить, Палта Ачилович? Следователь ответил уже в холле:
— Не понимаете, что ли? Найдется отставший от жизни дурак и пойдет болтать: Ачилов, ответственный работник прокуратуры, бегает в подштанниках с незнакомым человеком, вокруг гостиницы. В спортивном костюме ты здесь все равно что голый. Будут обсуждать на все лады, станешь посмешищем...
Услышав такое, Хаиткулы мог бы рассмеяться, но ему было не до смеха. Он и сам знал людей, которые на месте Палты Ачиловича рассуждали бы точно так. В командировках они всегда держатся преувеличенно солидно, лишний раз не посмеют пошутить или посмеяться. Вечно хмурые лица, насупленные брови. Они как будто не живут, а играют роль, как актеры. Оно так и было. Вернувшись в гостиницу, они смывали с себя этот грим, сбрасывали маски и превра-
щались в нормальных людей. Правда, оставаясь долго скованными, здесь они иногда теряли чувство меры и начинали дурачиться словно дети... Потом снова перемена: снова выходит из гостиницы «другой человек», чопорный, с папкой под мышкой. Чтобы тебя уважали, держись с официальным достоинством. Похоже, что должность, занимаемая ими, составляет всю ценность жизни... Были такие и среди инспекторов милиции. Хаиткулы как-то попробовал объяснить одному из коллег, что такой стиль жизни лишь выдает неуверенность в себе, что, зажимая себя, человек сковывает творческие импульсы, лишает себя настоящей активности и вообще недооценивает своих возможностей. К сожалению, он тогда напоролся на полное непонимание, даже на неприязнь. Ему было заявлено: «Умник Хаиткулы! Не учите жить и лучше не давайте хода вашей философии; когда все лягут спать, запишите свои красивые слова золотым пером на самой лучшей бумаге, а потом спрячьте их в служебный сейф, а еще лучше — на дно бабушкиного сундука! Может быть, сие пригодится вашим внукам!» После такой отповеди Хаиткулы зарекся давать советы, равносильные вмешательству в святая святых другой жизни. Пожалуй, с тех пор он и начал больше обращать внимания на свои поступки, исповедовать то, что он провозглашал перед Аннамамедом: «Сначала исправь себя». Аннамамеда это раздражало, между ними происходили яростные стычки, доходившие почти что до разрыва отношений. И все же прямота Аннамамеда, нетерпимость к недостаткам, нелицеприятность незаметно сделали свое благое дело. Хаиткулы нашел среднюю линию жизненного поведения: он никого не. поучал, но и не пренебрегал людьми, уважал их достоинство. После того не изгладившегося из памяти и души разговора с Ходжой Назаровичем он мог бы сказать, что больше не будет идеализировать людей, но опуститься до того, чтобы порочить других, даже, самых неприятных людей, нет, этого не мог. Короче говоря, он в последнее время стал еще лучше разбираться в себе.
Они стали переодеваться, перед тем как идти в столовую. Палта Ачилович попросил подождать, пока он побреется. Хаиткулы,. как. бы размышляя вслух, обратился к нему:
— Сейчас вроде бы нет разницы в одежде у городских и деревенских девушек. Носят одно и то же. Помните, было время, когда село подражало городу? Сегодня, наоборот, город подражает селу. Национальный орнамент на платье, длинном, до пола, придает девушкам очень привлекательный вид. Наверное, видели?
— Ха! Еще бы! — Палта Ачилович, водивший по подбо-року электробритвой, громко чмокнул толстыми губами, будто держал под языком комок наса.
Хаиткулы вынул, из шкафа шерстяную рубашку с короткими рукавами, повертел в руках и положил обратно. Надевая джемпер, продолжал:
— Лет семь-восемь назад, когда мы собирались поступать в институты, было не так. Если девушка возвращалась из города в туфлях на высоких каблучках и без платка на голове, на нее смотрели косо. Помню, как эти девушки, прежде чем войти в аул, переодевались, прямо в автобусе: туфли с высокими каблуками прятали в чемоданы, надевали низкие башмаки, на шею надевали бусы... В чем уезжали, в том вроде бы и возвращались. Не правда ли, объяснить это было просто? Боялись злых языков. Сейчас уже все по-другому...
Хаиткулы увидел, как передернулось после этих его слов лицо Палты Ачиловича, который раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но промолчал.
— Что, яшулы, бритва, щиплет?
И снова Лалта Ачилович не сказал ни слова. Он заговорил только в столовой, когда миска шурпы подняла ему настроение.
— Если вы думаете, что Бекджан погиб насильственной смертью, скажите: из-за чего это могло произойти? Спрашиваю не о конкретной причине, которой мы не знаем, а о мотивах убийства. Что толкнуло убийцу на преступление? Месть? Ревность? Может, он сделал, это в гневе?
— Заранее продуманное убийство,.. Мотив? Черная злоба, долгое время хранимая на дне сердца. Убийца поджидал удобного момента и дождался его, тогда — в ночь с 3 на 4 марта. Действующие лица этой трагедии выяснятся в ходе нашего расследования.
Хаиткулы отчеканил все эти фразы и стал намазывать на чурек масло. Аппетитно хрустнула корочка, По утрам он не любил горячих блюд, ему хватало бутерброда и чая.
Палту Ачиловича разгорячили и шурпа, и чай, он вытирал лысину платком.
— А я думаю, Довлетгельды и Худайберды были в сговоре против Бекджана,— Палта Ачилович допил оставшийся на донышке пиалы чай. и вытер губы.
— Значит, будем вспарывать старые швы, а потом их снова сшивать? Ничего, не выйдет.— Хаиткулы досмотрел в упор на Палту Ачиловича.— Вы, Палта Ачилович, задавали
мне много вопросов, у меня же к вам только один: вы верите в успех нашей работы?
Палта Ачилович надолго замолчал, Указательным пальцем он показал сначала на Хаиткулы, потом на себя, шепотом, как будто их могли подслушивать, сказал:
— Все будет зависеть от наших способностей. Они пошли обратно в гостиницу.
Палта Ачилович еще издали узнал прогуливавшегося по веранде работника милиции.
— Здешний участковый.
Тот, заслышав шаги, остановился, потом спустился им навстречу. Не доходя двух шагов, стал к ним как-то боком и козырнул:
— Капитан Пиримкулы Абдуллаев, участковый. Нахожусь в вашем распоряжении.
Это был пожилой на вид, усталый человек. Ему давно уже не давали таких поручений, как сегодня, и он не знал, как держать себя с Хаиткулы. Ашхабадский инспектор ничего не сказал ему, и он пошел за ним и за Палтой Ачило-вичем в гостиницу.
Здесь их ждал сюрприз.Просторный холл гостиницы был полон сидевших прямо на полу или стоявших людей.
Как только Хаиткулы переступил порог, женщина в богмаке1 и в поношенном халате встала и поздоровалась:
— Салам. — И снова седа.
Встал старик в ярко-красном халате, сидевший рядом с ней:
— Салам.— И сел на прежнее место.
Высокий молодой человек, на лице которого было написано беспокойство, стоял, прислонившись к стене. Когда Хаиткулы вошел, он выпрямился, как солдат, увидевший своего командира... Рядом с ним стоял человек в плаще, в открытом вороте которого виднелась белая сорочка и черный галстук. У него было полное, чисто выбритое и недовольное лицо. Увидев Хаиткулы, он свернул в трубку газету, которую только что читал, и посмотрел на свои часы.
У дверей той комнаты,, в которой поселились Хаиткулы и Палта Ачилович, на ковровой дорожке сидели на корточках Най-мираб и еще один старик, с бородой, широкой как лопата, и густыми усами. Най-мираб закладывал под язык нас, когда вошел Хаиткулы, а его собеседник, поглаживая
ладонью ворс ковровой дорожки, что-то рассказывал. Они встали, когда инспектор подошел к двери, и поздоровались с ним за руку.
Хаиткулы вошел в комнату, за ним следом — пожилой участковый, плотно прикрывший дверь. Палта Ачилович остался в холле.
— Кто это такие?! Участковый расплылся в улыбке:
— Свидетели.— Он был уверен, что заработал благодарность инспектора.
Хаиткулы схватился за голову:
— Свидетели?! Какие еще свидетели?! Откуда они? Кто вас просил? Кто вам приказал? Кто?..
Участковый растерялся:
— Ни-и-кто, товарищ...
Хаиткулы взял себя в руки — не надо, чтобы его слышали там, за дверью. Потом — если это на самом деле свидетели, может быть, вто и неплохо. Хотя его планы были другими...
Успокоившись, он стал ему выговаривать:
— Если не было приказа, нечего заниматься самодеятельностью. Пришли бы сначала ко мне, решили бы вместе, кого вызвать, а то столько народу сразу оторвали от работы...
— Товарищ старший испектр, разрешите сказать...— Он очень своеобразно выговаривал слово «инспектор».
Хаиткулы пожалел напуганного капитана, пододвинул ему стул, сел и сам.
— Ну, в чем дело, рассказывайте. Садитесь, садитесь...
— Разве вы не знаете, что я в этом деле участвую с самого начала... до сегодняшнего дня?
Хаиткулы заерзал на стуле. Участковый продолжал:
— С Ходжой Назаровичем мы начинали следствие вместе. Вызывали свидетелей в. Халач, он тогда еще был райцентром... Подозревали Довлетгельды, и мы взяли его под стражу. Ну, вы знаете, доказать его вину не могли, и прокуг рор велел его выпустить. Знали бы вы, что тогда началось! Жалобы на нас посыпались со всех сторон. Как только нас де обзывали, совсем головы заморочили! Писали в район и в область, писали даже, кто убил Бекджана. Комиссия приехала, велела проверить одних, вызвать для беседы других. Вызывали, и все Осталось по-старому. Из Чарджоу-ского облуправления приезжали. Я им тоже собирал свидетелей... Я и подумал, они и вам понадобятся. Откуда мне знать, что так выйдет... Виноват, товарищ испектр.
Вошел Палта Ачилович.
- Так это, оказывается, свидетели? — Вид у него тоже был озадаченный.
Участковый ничего ему не ответил, а Хаиткулы ломал голову: что же сейчас делать? Слова участкового подтверждали, что следствие десять лет назад было проведено очень небрежно. Последующие — формально. Поверхностное отношение к делу сказалось и в стереотипном подходе к нему комиссий, приезжавших по жалобам жителей аула. Но его обрадовало, что давняя трагедия не забыта здесь, значит, можно надеяться на помощь местных жителей... Вот, нашелся даже, такой донкихот, как капитан Абдуллаев, заботившийся, правда очень неуклюже, о. благополучном исходе этого дела.
— Кто из старых свидетелей здесь? — спросил Палта Ачилович.
Капитан поднял голову:
— Отец и мать Бекджана... Гуйч Эйе, Довлетгельды... Кадыр Куллы, директор киносети, тоже здесь. Да и другие пришли. Худайберды Ялкабова нет. Он в песках. Если еще кого надо, я их через пять минут доставлю. Я здесь всех знаю, от председателя до подпаска...
— Если вы всех так хорошо знаете, вот вам задание...— Хаиткулы завел часы, посмотрел на них.— Хорошенько изучите личное дело Худайберды Ялкабова... как можно детальней... и к двум часам со всеми сведениями о нем приходите сюда. Управитесь?
— Так точно, товарищ старший испектр.
Капитан встал и направился к двери. Было заметно, что доверие Хаиткулы ему польстило. Но не успел он взяться за ручку двери, как Хаиткулы его окликнул:
— Между прочим, что у вас за вид, Пиримкулы-ага? Почему у вас на погонах не хватает звездочек? На одном — одна, на втором — две, а где остальные? Вы извините, что спрашиваю об этом, но вы же, кажется, капитан...
Пиримкулы-ага остановился как вкопанный, потом повернулся, снял шинель, осмотрел погоны, покачал головой. Он сунул руку во внутренний карман кителя, пошарил там и извлек целую горсть звездочек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24