Мне кажется, такой для Дианы – самая подходящая пара. У них много общего. Оба умны до известного предела, а дальше глупы, как пробки. Оба полны самомнения – в этом их беда. В собственных глазах они гиганты среди пигмеев, а здравого смысла ни на грош. Продавщица из «Магазина подарков» – ну, та, что всегда простужена – в житейском плане наверняка в десять раз умнее Дианы.
– А я к Диане сразу почувствовал антипатию, – сказал Периго. – Правда, я и раньше никогда не любил и не доверял крупным, красивым, нестареющим женщинам с холодными глазами. Они все такие сдержанные, что в конце концов их женская дурь превращается в чистейшее помешательство. В то время как женщины, которые дурят открыто, с размахом, при близком знакомстве часто оказываются мудрее Соломона… А Диана по-прежнему горда и самонадеянна, только чуточку беспокоится о Джо, который для нее, разумеется, вовсе не друг, а просто товарищ по работе. Что же нам с ней делать? Если не возражаете, я хотел бы сам ею заняться.
– Я как раз собирался вам это предложить, – сказал я. – Мне думается, когда Диана поймет, что их здешней организации конец, она, вместо того чтобы остаться в Грэтли и замести следы, – а это было бы нетрудно, – по глупости сразу сбежит отсюда и отправится за новыми инструкциями.
– Каждое ваше слово – святая истина, – улыбнулся Периго. – Честное слово, буду проситься к вам в отдел! Мне нравится ваша гибкость и знание людей. Пожалуй, я через несколько минут побегу опять к Диане и в полной панике объявлю ей, что Джо арестован и начал выдавать всех, но ее, кажется, еще не запутал…
– Вот-вот! Скажите ей, что все пропало и вы сегодня тоже смываетесь…
– А пока предложу ей свои услуги, как второй великий ум среди болванов! – веселился Периго. – Отвезу ее на вокзал, предложу взять для нее билет, чтобы сберечь время и не возбуждать подозрений. А там…
– А там дадите кому следует телеграмму туда, куда она едет, – по всей вероятности, в Лондон, – и мы прищемим хвост не только ей, но и ее инструкторам, – подхватил я.
– Ну, а как насчет акробатки, которая, признаюсь, вызывает во мне некоторый эстетический интерес?…
– Фифин я тоже уступаю вам, – сказал я. – Она ваша. Кстати, в их труппе есть один парень, Ларри – наблюдательный, отлично соображает и кое в чем мне помог.
– Ларри? Погодите… Ах, да, помню. Самый ужасный комик, какого я видел. Значит, если мы дадим Фифин продолжать свою деятельность еще неделю-другую, а это, наверное, было бы правильно, – вы полагаете, Ларри нам пригодится?
– Да, его стоит испытать. Но это вы уж сами решайте. Я вечером буду занят в другом месте. Хочу еще сегодня покончить со всем этим делом, со всей компанией.
Периго вдруг перестал улыбаться и превратился в серьезного пожилого человека с дружеским заботливым взглядом.
– Но вы будете осторожны? Смотрите, Нейлэнд!…
– Не обещаю, – сказал я, надеясь, что это звучит не слишком хвастливо. – Я сегодня решил идти напролом, Периго. Хочу поскорее разделаться с этим проклятым Грэтли и буду просить отдел, чтобы меня отпустили. Хватит мне ловить шпионов! У меня есть работа, с которой я неплохо справляюсь. Для людей моей профессии, – продолжал я, воодушевившись, – сейчас много дела на Дальнем Востоке. Строить мосты, железные дороги… Особенно в Китае. Периго, я хочу на воздух! Хочу делать настоящее дело, создавать что-то!… Я вовсе не собираюсь прятаться от войны. Я готов работать в самом опасном месте. Но мне нужны воздух и солнце. Иначе я скоро так закисну, что возненавижу себя самого.
– А кроме себя, вам любить некого? – спросил Периго, и я увидел, что он и не думает острить.
– Нет, я одинок. – И я в нескольких словах рассказал ему о Мараките и мальчике, чтобы он не подумал, что я рисуюсь.
– Понимаю. – Он хотел что-то прибавить, но осекся. – Ну, а что касается вашего возвращения к прежней специальности, то я, наверное, смогу вам помочь – у меня есть кое-какие знакомства в военном министерстве. А сейчас побегу к Диане и постараюсь нагнать на нее страху…
Я позвонил в полицейское управление и узнал, что из Лондона пришел долгожданный ответ на мой запрос. Мне его прочитали по телефону, после чего я помчался под дождем на Раглан-стрит и сел строчить донесение в отдел. Мистер Уилкинсон, величайший стратег среди железнодорожников Грэтли, разработал теперь план захвата Голландии; он был бы весьма заманчив, имей мы только в своем распоряжении сотен пять больших военных кораблей, которые нам бы нигде больше не были нужны. А миссис Уилкинсон – мы с нею очень подружились, и она жадно слушала мои преувеличенно восторженные рассказы о Южной Америке – не придумывала никаких планов быстрого окончания войны и вообще считала войну не делом рук человеческих, а грандиозным стихийным бедствием. У миссис Уилкинсон был свой фронт – продуктовые лавки и поставщики, – и она воевала на этом фронте с кроткой настойчивостью и мужеством, никогда не требуя больше, чем ей полагалось, но преисполненная спокойной решимости получить все, что полагается. Делала она это не ради себя, а ради того, чтобы прилично кормить мужа и жильца. В иные дни – и сегодня был как раз один из них – мне начинало казаться, что миссис Уилкинсон на миллион лет старше всех нас – всех членов военного кабинета, и своего мужа, и Хамфри Нейлэнда и что где-то в глубине души она это знает.
К четырем часам я был на Шервуд авеню. Служанка-австриячка опасливо проводила меня в гостиную. Маргарет Энн Бауэрнштерн ожидала меня, но никакого Отто не было видно. Сегодня она надела темно-зеленое платье с темно-красной отделкой на воротнике и рукавах и выглядела очень эффектно. По-моему, она об этом специально позаботилась, но, чтобы я не догадался, а может быть, и из-за своих слез прошлой ночью держалась в высшей степени холодно, словно давая мне понять, что наша встреча за чашкой чая – ужасная нелепость и что она только из вежливости не говорит этого.
Знакомая игра, но я в нее играю по-своему. Я сразу же сделал ответный ход и тоном сборщика, пришедшего за сильно просроченной квартирной платой, спросил:
– Где же ваш деверь, доктор?
– Он сейчас спустится. Мы ждали вашего прихода, – мягко, терпеливо и уныло ответила она, и мне захотелось чем-нибудь запустить в эту женщину. – Ведь кто-нибудь мог неожиданно зайти и увидеть его.
Я кивнул.
– Да, знаете, мы поймали убийцу Шейлы Каслсайд.
– Как быстро! – удивилась она. – Когда же вы успели собрать улики?
– А мы их и не собирали. Ночью я догадался, кто убийца, а дальше был сплошной блеф, но он дал результаты.
– Можно узнать, кто это?
– Да. Это Джо.
– Какой Джо?
Наконец-то я говорил с жительницей Грэтли, которая не проводила половину времени в «Трефовой даме». Я не без удовольствия объяснил ей, кто такой Джо. Но о шпионской деятельности Джо не сказал ни слова, а она не задавала на этот счет никаких вопросов, только раз-другой с любопытством посмотрела на меня.
Чай принесли раньше, чем пришел Отто, и мы с Маргарет продолжали разговор – нечто среднее между дружеской беседой и яростной пикировкой – за чаем с лепешками.
– Чем вы, собственно, занимаетесь? – спросила она довольно равнодушно и словно не ожидая ответа.
– Это я вам скажу не сейчас, а перед самым моим отъездом.
– Я вас раздражаю?
– Да.
Она была готова к такому ответу, но, услышав его, рассердилась и гневно сверкнула глазами.
– У меня не часто появляется желание бить людей, – сказала он. – Но вас мне иной раз сильно хочется ударить.
– Сделайте одолжение.
Мы зашли в тупик. И, наверное, хорошо, что в эту минуту появился Отто Бауэрнштерн. Это был человек моих лет, с наружностью кабинетного ученого, нервный, близорукий и явно очень больной. Он мне не понравился – может быть, потому, что его невестка смотрела на него с любовью и тревогой, совсем не так, как на меня. Отто взял у нее из рук чашку, но словно не знал, что с нею делать. Маргарет бросила мне умоляющий взгляд, ясно говоривший: «Щадите его», но я не успокоил ее ни малейшим жестом и сидел с безучастным видом.
– Вы желали поговорить со мной, – начал Отто осторожно. Он говорил с сильным немецким акцентом, но я не буду коверкать слова, воспроизводя его произношение.
– Да. Почему вы остались в Грэтли?
Он закрыл глаза и передернул плечами.
– Что же другое я мог сделать? Куда мне было деваться?
– Глупый вопрос. – Маргарет, конечно, обращалась ко мне. – Для него безопаснее было оставаться здесь, где мы могли о нем заботиться…
– Совсем не безопаснее, и вы это знаете. Я жду правдивого ответа, мистер Бауэрнштерн, – сказал я сурово, – и готов, если надо, высказать вам свое предположение. Вы остались в Грэтли, рискуя попасть под суд за уклонение от регистрации, потому что здесь есть человек, которого вы хотите выследить.
Выстрел попал в цель. Но Маргарет по-прежнему негодовала.
– Неправда… – начала она, но остановилась, прочитав ответ на лице Отто. – Ты ничего мне об этом не говорил! – воскликнула она.
– Я не мог сказать тебе, Маргарет, не мог никому сказать, – оправдывался расстроенный Отто. – Передо мной промелькнуло раз лицо… Вечером, на заводе Чартерса. Потом опять, тоже вечером, в городе.
– Так вот почему ты всегда бродишь по вечерам! Я подозревала, что это неспроста…
– Понимаете, – сказал он нам обоим, – мне показалось, что я его узнал. Но я не был уверен. А мне очень важно было знать точно.
– Вы хотели, например, проверить, нет ли у этого человека шрама на левой щеке? – спросил я.
Отто страшно побледнел, и Маргарет испуганно вскрикнула.
Он улыбнулся и покачал головой.
– Не беспокойся, Маргарет. – Он сделал над собой усилие, взглянул на меня. – Это верно. Но откуда вы узнали, что я именно этого человека ищу?
– Мало ли откуда, – сказал я с расстановкой, пристально глядя на него. – А откуда я узнал, что вы состояли в партии нацистов?
– Вы мерзкий клеветник!
Это воскликнула, разумеется, Маргарет, и так, словно бичом щелкнула.
Я сердито прикрикнул на нее:
– Довольно! Я пришел сюда, чтобы узнать правду, и говорю только правду. Если вам это не нравится, тем хуже для вас. Мне еще очень многое нужно сегодня выяснить, и если не хотите помочь, то по крайней мере молчите и не мешайте.
Отто весь дрожал. Я только сейчас понял, что он любит ее, и это осложняло дело. Мне вдруг стало жаль его. Что-то подсказывало мне, что ему нет места на земле, что он, в сущности, уже мертвец.
– Я буду с вами откровенен, Бауэрнштерн, – сказал я спокойно, чтобы он мог взять себя в руки. – Вам показалось, что вы видели одного человека, немца, нациста, которого знали раньше. Этот человек узнал, что вы здесь, и решил донести, что вы бывший нацист. Он, конечно, не пошел сам доносить, этого он не мог сделать, но сообщил кому следует. Вот почему к вам вдруг начали относиться, как к врагу. Все это мне сегодня подтвердили из Лондона. Вы вышли из партии, но вы в ней состояли несколько лет и, эмигрировав, пытались это скрыть. К несчастью для вас, в Лондоне есть два человека, которые помнят, что вы были нацистом.
Она была женщина, она любила Отто и видела его сейчас униженным и глубоко несчастным. То, что она услышала, грозило осквернить и память о муже, о Вене, обо всем, что было ей так дорого. Поэтому она не упрекала Отто, а обрушилась на меня.
– Как я вас ненавижу! И зачем я позволила вам прийти ко мне в дом!
– Вряд ли было бы лучше вести этот разговор в полиции, – возразил я. – И вы нисколько не поможете Отто тем, что будете оскорблять меня. Если все это вам так неприятно, почему вы не уходите?
– Потому что я вам не доверяю! – закричала она.
– Ну-ну, перестань, Маргарет, – сказал Отто. – Во всем виноват я сам. Да, я вступил в нацистскую партию… я был обманут, как и многие другие… и мне приказали молчать об этом. Я скрывал это от Альфреда, потом от тебя. Но, когда они вошли в Вену и я увидел, каковы их истинные намерения и что они собою представляют, я вышел из их партии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– А я к Диане сразу почувствовал антипатию, – сказал Периго. – Правда, я и раньше никогда не любил и не доверял крупным, красивым, нестареющим женщинам с холодными глазами. Они все такие сдержанные, что в конце концов их женская дурь превращается в чистейшее помешательство. В то время как женщины, которые дурят открыто, с размахом, при близком знакомстве часто оказываются мудрее Соломона… А Диана по-прежнему горда и самонадеянна, только чуточку беспокоится о Джо, который для нее, разумеется, вовсе не друг, а просто товарищ по работе. Что же нам с ней делать? Если не возражаете, я хотел бы сам ею заняться.
– Я как раз собирался вам это предложить, – сказал я. – Мне думается, когда Диана поймет, что их здешней организации конец, она, вместо того чтобы остаться в Грэтли и замести следы, – а это было бы нетрудно, – по глупости сразу сбежит отсюда и отправится за новыми инструкциями.
– Каждое ваше слово – святая истина, – улыбнулся Периго. – Честное слово, буду проситься к вам в отдел! Мне нравится ваша гибкость и знание людей. Пожалуй, я через несколько минут побегу опять к Диане и в полной панике объявлю ей, что Джо арестован и начал выдавать всех, но ее, кажется, еще не запутал…
– Вот-вот! Скажите ей, что все пропало и вы сегодня тоже смываетесь…
– А пока предложу ей свои услуги, как второй великий ум среди болванов! – веселился Периго. – Отвезу ее на вокзал, предложу взять для нее билет, чтобы сберечь время и не возбуждать подозрений. А там…
– А там дадите кому следует телеграмму туда, куда она едет, – по всей вероятности, в Лондон, – и мы прищемим хвост не только ей, но и ее инструкторам, – подхватил я.
– Ну, а как насчет акробатки, которая, признаюсь, вызывает во мне некоторый эстетический интерес?…
– Фифин я тоже уступаю вам, – сказал я. – Она ваша. Кстати, в их труппе есть один парень, Ларри – наблюдательный, отлично соображает и кое в чем мне помог.
– Ларри? Погодите… Ах, да, помню. Самый ужасный комик, какого я видел. Значит, если мы дадим Фифин продолжать свою деятельность еще неделю-другую, а это, наверное, было бы правильно, – вы полагаете, Ларри нам пригодится?
– Да, его стоит испытать. Но это вы уж сами решайте. Я вечером буду занят в другом месте. Хочу еще сегодня покончить со всем этим делом, со всей компанией.
Периго вдруг перестал улыбаться и превратился в серьезного пожилого человека с дружеским заботливым взглядом.
– Но вы будете осторожны? Смотрите, Нейлэнд!…
– Не обещаю, – сказал я, надеясь, что это звучит не слишком хвастливо. – Я сегодня решил идти напролом, Периго. Хочу поскорее разделаться с этим проклятым Грэтли и буду просить отдел, чтобы меня отпустили. Хватит мне ловить шпионов! У меня есть работа, с которой я неплохо справляюсь. Для людей моей профессии, – продолжал я, воодушевившись, – сейчас много дела на Дальнем Востоке. Строить мосты, железные дороги… Особенно в Китае. Периго, я хочу на воздух! Хочу делать настоящее дело, создавать что-то!… Я вовсе не собираюсь прятаться от войны. Я готов работать в самом опасном месте. Но мне нужны воздух и солнце. Иначе я скоро так закисну, что возненавижу себя самого.
– А кроме себя, вам любить некого? – спросил Периго, и я увидел, что он и не думает острить.
– Нет, я одинок. – И я в нескольких словах рассказал ему о Мараките и мальчике, чтобы он не подумал, что я рисуюсь.
– Понимаю. – Он хотел что-то прибавить, но осекся. – Ну, а что касается вашего возвращения к прежней специальности, то я, наверное, смогу вам помочь – у меня есть кое-какие знакомства в военном министерстве. А сейчас побегу к Диане и постараюсь нагнать на нее страху…
Я позвонил в полицейское управление и узнал, что из Лондона пришел долгожданный ответ на мой запрос. Мне его прочитали по телефону, после чего я помчался под дождем на Раглан-стрит и сел строчить донесение в отдел. Мистер Уилкинсон, величайший стратег среди железнодорожников Грэтли, разработал теперь план захвата Голландии; он был бы весьма заманчив, имей мы только в своем распоряжении сотен пять больших военных кораблей, которые нам бы нигде больше не были нужны. А миссис Уилкинсон – мы с нею очень подружились, и она жадно слушала мои преувеличенно восторженные рассказы о Южной Америке – не придумывала никаких планов быстрого окончания войны и вообще считала войну не делом рук человеческих, а грандиозным стихийным бедствием. У миссис Уилкинсон был свой фронт – продуктовые лавки и поставщики, – и она воевала на этом фронте с кроткой настойчивостью и мужеством, никогда не требуя больше, чем ей полагалось, но преисполненная спокойной решимости получить все, что полагается. Делала она это не ради себя, а ради того, чтобы прилично кормить мужа и жильца. В иные дни – и сегодня был как раз один из них – мне начинало казаться, что миссис Уилкинсон на миллион лет старше всех нас – всех членов военного кабинета, и своего мужа, и Хамфри Нейлэнда и что где-то в глубине души она это знает.
К четырем часам я был на Шервуд авеню. Служанка-австриячка опасливо проводила меня в гостиную. Маргарет Энн Бауэрнштерн ожидала меня, но никакого Отто не было видно. Сегодня она надела темно-зеленое платье с темно-красной отделкой на воротнике и рукавах и выглядела очень эффектно. По-моему, она об этом специально позаботилась, но, чтобы я не догадался, а может быть, и из-за своих слез прошлой ночью держалась в высшей степени холодно, словно давая мне понять, что наша встреча за чашкой чая – ужасная нелепость и что она только из вежливости не говорит этого.
Знакомая игра, но я в нее играю по-своему. Я сразу же сделал ответный ход и тоном сборщика, пришедшего за сильно просроченной квартирной платой, спросил:
– Где же ваш деверь, доктор?
– Он сейчас спустится. Мы ждали вашего прихода, – мягко, терпеливо и уныло ответила она, и мне захотелось чем-нибудь запустить в эту женщину. – Ведь кто-нибудь мог неожиданно зайти и увидеть его.
Я кивнул.
– Да, знаете, мы поймали убийцу Шейлы Каслсайд.
– Как быстро! – удивилась она. – Когда же вы успели собрать улики?
– А мы их и не собирали. Ночью я догадался, кто убийца, а дальше был сплошной блеф, но он дал результаты.
– Можно узнать, кто это?
– Да. Это Джо.
– Какой Джо?
Наконец-то я говорил с жительницей Грэтли, которая не проводила половину времени в «Трефовой даме». Я не без удовольствия объяснил ей, кто такой Джо. Но о шпионской деятельности Джо не сказал ни слова, а она не задавала на этот счет никаких вопросов, только раз-другой с любопытством посмотрела на меня.
Чай принесли раньше, чем пришел Отто, и мы с Маргарет продолжали разговор – нечто среднее между дружеской беседой и яростной пикировкой – за чаем с лепешками.
– Чем вы, собственно, занимаетесь? – спросила она довольно равнодушно и словно не ожидая ответа.
– Это я вам скажу не сейчас, а перед самым моим отъездом.
– Я вас раздражаю?
– Да.
Она была готова к такому ответу, но, услышав его, рассердилась и гневно сверкнула глазами.
– У меня не часто появляется желание бить людей, – сказала он. – Но вас мне иной раз сильно хочется ударить.
– Сделайте одолжение.
Мы зашли в тупик. И, наверное, хорошо, что в эту минуту появился Отто Бауэрнштерн. Это был человек моих лет, с наружностью кабинетного ученого, нервный, близорукий и явно очень больной. Он мне не понравился – может быть, потому, что его невестка смотрела на него с любовью и тревогой, совсем не так, как на меня. Отто взял у нее из рук чашку, но словно не знал, что с нею делать. Маргарет бросила мне умоляющий взгляд, ясно говоривший: «Щадите его», но я не успокоил ее ни малейшим жестом и сидел с безучастным видом.
– Вы желали поговорить со мной, – начал Отто осторожно. Он говорил с сильным немецким акцентом, но я не буду коверкать слова, воспроизводя его произношение.
– Да. Почему вы остались в Грэтли?
Он закрыл глаза и передернул плечами.
– Что же другое я мог сделать? Куда мне было деваться?
– Глупый вопрос. – Маргарет, конечно, обращалась ко мне. – Для него безопаснее было оставаться здесь, где мы могли о нем заботиться…
– Совсем не безопаснее, и вы это знаете. Я жду правдивого ответа, мистер Бауэрнштерн, – сказал я сурово, – и готов, если надо, высказать вам свое предположение. Вы остались в Грэтли, рискуя попасть под суд за уклонение от регистрации, потому что здесь есть человек, которого вы хотите выследить.
Выстрел попал в цель. Но Маргарет по-прежнему негодовала.
– Неправда… – начала она, но остановилась, прочитав ответ на лице Отто. – Ты ничего мне об этом не говорил! – воскликнула она.
– Я не мог сказать тебе, Маргарет, не мог никому сказать, – оправдывался расстроенный Отто. – Передо мной промелькнуло раз лицо… Вечером, на заводе Чартерса. Потом опять, тоже вечером, в городе.
– Так вот почему ты всегда бродишь по вечерам! Я подозревала, что это неспроста…
– Понимаете, – сказал он нам обоим, – мне показалось, что я его узнал. Но я не был уверен. А мне очень важно было знать точно.
– Вы хотели, например, проверить, нет ли у этого человека шрама на левой щеке? – спросил я.
Отто страшно побледнел, и Маргарет испуганно вскрикнула.
Он улыбнулся и покачал головой.
– Не беспокойся, Маргарет. – Он сделал над собой усилие, взглянул на меня. – Это верно. Но откуда вы узнали, что я именно этого человека ищу?
– Мало ли откуда, – сказал я с расстановкой, пристально глядя на него. – А откуда я узнал, что вы состояли в партии нацистов?
– Вы мерзкий клеветник!
Это воскликнула, разумеется, Маргарет, и так, словно бичом щелкнула.
Я сердито прикрикнул на нее:
– Довольно! Я пришел сюда, чтобы узнать правду, и говорю только правду. Если вам это не нравится, тем хуже для вас. Мне еще очень многое нужно сегодня выяснить, и если не хотите помочь, то по крайней мере молчите и не мешайте.
Отто весь дрожал. Я только сейчас понял, что он любит ее, и это осложняло дело. Мне вдруг стало жаль его. Что-то подсказывало мне, что ему нет места на земле, что он, в сущности, уже мертвец.
– Я буду с вами откровенен, Бауэрнштерн, – сказал я спокойно, чтобы он мог взять себя в руки. – Вам показалось, что вы видели одного человека, немца, нациста, которого знали раньше. Этот человек узнал, что вы здесь, и решил донести, что вы бывший нацист. Он, конечно, не пошел сам доносить, этого он не мог сделать, но сообщил кому следует. Вот почему к вам вдруг начали относиться, как к врагу. Все это мне сегодня подтвердили из Лондона. Вы вышли из партии, но вы в ней состояли несколько лет и, эмигрировав, пытались это скрыть. К несчастью для вас, в Лондоне есть два человека, которые помнят, что вы были нацистом.
Она была женщина, она любила Отто и видела его сейчас униженным и глубоко несчастным. То, что она услышала, грозило осквернить и память о муже, о Вене, обо всем, что было ей так дорого. Поэтому она не упрекала Отто, а обрушилась на меня.
– Как я вас ненавижу! И зачем я позволила вам прийти ко мне в дом!
– Вряд ли было бы лучше вести этот разговор в полиции, – возразил я. – И вы нисколько не поможете Отто тем, что будете оскорблять меня. Если все это вам так неприятно, почему вы не уходите?
– Потому что я вам не доверяю! – закричала она.
– Ну-ну, перестань, Маргарет, – сказал Отто. – Во всем виноват я сам. Да, я вступил в нацистскую партию… я был обманут, как и многие другие… и мне приказали молчать об этом. Я скрывал это от Альфреда, потом от тебя. Но, когда они вошли в Вену и я увидел, каковы их истинные намерения и что они собою представляют, я вышел из их партии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33