Вольф отозвался жизнерадостно:
— О, это я прекрасно понимаю.
Ее пухлые щеки сморщились от неуверенной улыбки:
— Вы уже все доказали. Нет смысла продолжать. Я ничего никому не скажу. Обещаю. А теперь, пожалуйста, оставьте меня, там еще много народу.
Вольф выдержал долгую паузу и сказал с жестокой улыбкой:
— Только один удар, чтобы закрепить наш уговор.
В первый раз старуха не на шутку перепугалась. Ее щеки опали и голос задрожал:
— Я буду звать на помощь.
Вольф ничего не сказал. Он обратился к Моске и, медленно проговаривая слова, чтобы старуха его поняла, сказал:
— Когда тетка упадет, пристрели великана, — и махнул своим пистолетом перед носом у старушки.
Она отвернулась и сказала великану по-немецки:
— Йоханн, ударь меня один раз по спине. — Она выпрямилась в кресле, склонив голову над столом, и, ожидая удара, наморщила лоб и подняла вверх пухлые покатые плечи. Великан снял с пояса ремень, взмахнул им, и, когда ремень хлестнул по спине, все услышали характерный звук лопнувшей кожи под одеждой. Женщина вскинула лицо. В нем не было ни кровинки — только ужас и страдание. Вольф смотрел на нее холодным бесстрастным взглядом.
— Теперь ты поняла, — сказал он. И, передразнивая ее интонацию, добавил:
— Тут уж ничего не поделаешь. — Он шагнул к двери и сказал:
— Пошли, Уолтер. — И они вышли через комнату, где толпились ожидающие, в коридор, а затем на улицу.
На обратном пути Вольф смеялся и говорил Моске:
— Ты бы пристрелил этого громилу, если бы я тебе приказал?
Моска закурил. У него еще не прошло волнение.
— Черт, я же понимал, что ты придуриваешься.
Я же тебе подыгрывал, Вольф. Ну и спектакль ты устроил!
Вольф удовлетворенно сказал:
— Опыт, мой мальчик, опыт. Многие наши офицеры все боялись как следует надавить пленным на психику. Нам приходилось применять метод устрашения. А ты там у стены был таким молодцом — прямо-таки головорез!
— Я просто удивился, — ответил Моска. — Когда этот громила толкнул тебя и эта старая чертовка начала вонять, я подумал, что мы попали в ловушку. И тут уже все на свете забыл. Черт, неужели они не понимают, что наши солдаты за такие штучки могут их всех в крови потопить?
Вольф медленно рассуждал:
— Сейчас я тебе, Уолтер, скажу одну вещь про людей. Старушенция считает, что у нее котелок варит. И все — и великан, и солдаты, и офицеры — относятся к ней с почтением, потому что с ее помощью они делают хорошие бабки. А из этого следует вот что: она забыла. Она забыла, что такое страх. И этот удар, единственный удар, который она получила, — самое главное. Учти: без этого удара она не вспомнила бы, что такое страх.
Таковы люди.
Они проехали мост и оказались в Бремене.
Через несколько минут джип притормозил у офицерского общежития.
Они выкурили по сигарете, сидя в машине.
Вольф сказал:
— Через неделю мы выйдем на нужных людей.
Нам придется делать дела по ночам. Так что жди моего вызова в любое время. О'кей? — Он похлопал Моску по спине.
Моска вылез из джипа и сделал последнюю затяжку.
— Думаешь, она накапает "на нас своим дружкам?
Вольф отрицательно помотал головой:
— Нет, в этом я уверен. Она будет молчать как рыба. — И усмехнулся. — Теперь ей не забыть о той нашивке, которая у нее на спине.
Глава 11
Моска, который сегодня был одет в гражданское, выглянул из окна. Он смотрел, как персонал военно-воздушной базы снует взад-вперед: бортмеханики в зеленых комбинезонах и отороченных мехом кожанках, молодцеватые пилоты в темно-зеленых с фиолетовым плащах, немцы-рабочие в поношенной одежонке — все сутулились под порывами колючего ноябрьского ветра. За его спиной раздался голос Эдди Кэссина:
— Уолтер!
Моска обернулся.
Эдди Кэссин откинулся на спинку стула.
— Для тебя есть работенка. У меня тут возникла одна идейка, и лейтенант ее одобрил. На всем европейском театре началась кампания по экономии продуктов: мы пытаемся убедить обжор, чтобы они не наедались до блевоты. Не надо морить себя голодом, но и обжираться не стоит — а то набирают себе полные подносы еды, а потом все это не съедают и приходится много выбрасывать. Так вот. Мы хотим сделать плакат: портрет солдата, который стоит с огромным подносом с едой, а внизу надпись: «Не надо так!» Рядом будет помещена фотография двух немецких ребятишек, которые подбирают с асфальта окурки, и еще одна надпись: «Ты можешь им помочь». Как тебе?
— От этого самому блевать хочется, — ответил Моска.
Эдди ухмыльнулся:
— Ладно. По-моему, это очень здорово. Настоящая пропаганда. В штабе опупеют. Может, даже в «Старз энд страйпс»* опубликуют. Как знать, как знать. Из этого может получиться кое-что!
* Американский армейский журнал.
— Я тебя умоляю! — сказал Моска.
— Ну, все! — сказал Эдди Кэссин немного раздосадованно. — Достань мне фотографию двух ребятишек, собирающих окурки. Есть свободный джип, поезжай и возьми с собой фотографа, этого капрала из лаборатории.
— О'кей! — сказал Моска. Он вышел на улицу и увидел снижающийся рейсовый самолет из Висбадена, который словно по мановению волшебной палочки вывалился вдруг из пустого неба.
Моска залез в джип.
Уже под вечер он переехал мост и устремился в старый Бремен. Капрал шатался где-то по ангарам, и Моске понадобился целый час, чтобы найти его.
На улицах было полно куда-то спешащих немцев, автобусы непрестанно сигналили, лавируя в потоке автомобилей. Пассажиры гроздьями висели на подножках. Моска припарковался неподалеку от клуба Красного Креста.
Здесь было тихо и безлюдно. Площадь перед клубом была пуста: не было видно ни мальчишек-попрошаек, ни проституток — жизнь забурлит тут после ужина. Две немки в полицейской форме медленно прохаживались по тротуару, словно завороженные скрежетом и звонками трамваев.
Моска с капралом сидели в джипе, дожидаясь появления каких-нибудь попрошаек. Они молча курили. Наконец капрал сказал:
— Что за невезуха! Первый раз тут нет этих фриценят.
Моска вылез из джипа.
— Пойду посмотрю, — сказал он. Было очень холодно, и он поднял воротник куртки. Пройдя мимо клуба, он завернул за угол. Детей и там не было, но он продолжал идти и скоро оказался на заднем дворе какого-то административного здания.
На вершине огромной кучи мусора и щебня мирно восседали два мальчугана и смотрели на расстилающееся перед ними море развалин. Оба были в длинных, доходящих им до пят, пальто, а на головах были нахлобучены почти по самые глаза солдатские шапки. Они хватали ладошками горсти кирпичной пыли, просеивали ее сквозь пальцы, а потом бросали кусочки кирпича подальше в пустыню руин, не целясь и не слишком сильно, чтобы не потерять равновесие и не скатиться вниз.
— Эй! — крикнул им Моска по-немецки. — Хотите получить по шоколадке?
Мальчики важно посмотрели на него оценивающим взглядом, признали в нем врага, хотя он был в гражданской одежде, и сползли вниз без всякого страха. Они пошли за ним, оставив на некоторое время свою безбрежную и безмолвную площадку для игр. Держа друг дружку за руки, они появились на площади.
Капрал стоял около джипа и ждал их. Он вставил в фотоаппарат пленку и щелкнул затвором.
Когда все было готово, он сказал Моске:
— Подскажи им, что делать!
Капрал не говорил по-немецки.
— Поднимите вот эти окурки, — сказал Моска мальчикам, — и смотрите в объектив, когда он будет вас снимать.
Они покорно склонились над тротуаром, но шапки закрыли их лица.
— Пусть сдвинут шапки назад, — попросил капрал.
Моска сам сдвинул мальчикам шапки на затылок, так, чтобы показались маленькие, как у гномов, личики.
— Окурки слишком маленькие, — сказал капрал. — Их не будет видно.
Тогда Моска вытащил несколько сигарет и бросил их на тротуар. Капрал сделал несколько снимков, но все равно остался недоволен. Он уже приготовился щелкнуть еще раз, как вдруг Моска почувствовал, как кто-то схватил его сзади за руку. Он обернулся.
Перед ним стояли две женщины-полицейские.
Та, что схватила его за руку, была с него ростом.
Она не выпускала его руку. Он толкнул ее, почти ударил и почувствовал, что его ладонь ткнулась в мягкую грудь, выпиравшую из-под голубой ткани мундира. Она отшатнулась, выпустила его руку и сказала, словно оправдываясь:
— Это не разрешено здесь. — Она повернулась к мальчикам и сказала угрожающе:
— А вы немедленно убирайтесь.
Моска схватил мальчиков за воротники пальто.
— Оставайтесь, — сказал он. Он повернулся к женщинам, и его худое длинное лицо исказил гнев. — Вы видите эту форму? — И указал на капрала. Потом протянул руку женщинам. — Покажите мне ваши удостоверения!
Женщины начали сбивчиво объяснять, что это их работа, что им положено гнать отсюда всяких попрошаек. Какой-то немец, проходивший мимо, остановился, а ребята поспешили прочь от греха подальше. Мужчина сказал им что-то грозным голосом, и они с перепугу бросились наутек. Капрал крикнул Моске: «Смотри!» — и Моска успел их схватить. А мужчина поспешил прочь, чтобы поскорее замешаться в толпу соплеменников, дожидающихся на углу трамвая. Моска помчался за ним, и, когда немец услышал за спиной топот ног, он остановился и обернулся. В его глазах застыл ужас.
— Ты зачем сказал тем ребятам, чтобы они убежали? — заорал на него Моска.
Немец тихим извиняющимся тоном ответил:
— Я не понял. Я думал, они попрошайничают.
— Покажи мне свой пропуск, — приказал Моска и протянул руку.
Немец, трясясь мелкой дрожью, полез во внутренний карман пальто и достал толстый бумажник. Он стал шарить в нем непослушными пальцами, не спуская глаз с Моски, который вырвал у него бумажник из рук и сам нашел голубое удостоверение. Моска отдал немцу бумажник.
— Свой пропуск получишь завтра утром в полицейском управлении, — сказал он и зашагал обратно к джипу.
На другой стороне площади в густых сумерках ноябрьского вечера он увидел толпу немцев, наблюдавших за всем происходящим: черная, высокая, похожая на лес стена фигур. На какое-то мгновение его охватил безотчетный страх, но потом его ярость вспыхнула с новой силой. Он медленно шел к джипу. Двое ребят все еще стояли, но женщины-полицейские исчезли.
— Поехали, — сказал он капралу. Они доехали до Метцерштрассе, где Моска вышел из машины и попросил капрала:
— Возвращайся на базу один.
Капрал кивнул и тихо сказал:
— Пожалуй, тех снимков будет достаточно.
И только тут Моска понял, что они забыли сделать еще несколько снимков, а дети так и остались стоять там на площади, не получив обещанного шоколада.
Когда Моска вошел в комнату, Гелла подогревала суп на электроплитке. Своей очереди дожидалась сковородка с беконом. Лео сидел на кушетке и читал.
В просторной комнате стоял теплый уютный запах еды. Кровать и тумбочка в углу, стол с большой настольной лампой, небольшой радиоприемник, массивный шкаф у двери; посредине — круглый стол и несколько плетеных стульев; у стены — гигантский пустой сервант, который оставлял достаточно свободного места. Ну и комнатища, думал Моска всегда, оказываясь здесь.
Гелла оторвалась от электроплитки.
— Как ты сегодня рано! — воскликнула она и подошла поцеловать его.
При виде Моски ее лицо всегда приобретало другое выражение — его озаряла радость, — которое на него самого нагоняло легкое чувство вины и страха, ведь она все в своей жизни теперь связала с ним. Словно и не ощущала тех опасностей, которые подстерегали их в жизни.
— У меня были дела в городе, и я не стал возвращаться на базу, — сказал Моска.
Лео оторвал глаза от книги, кивнул ему и продолжал читать.
Моска полез в карман за сигаретой, и его пальцы нащупали удостоверение того немца.
— Довезешь меня до полицейского управления после ужина? — спросил Моска Лео и бросил удостоверение на стол.
Лео кивнул и спросил:
— Что это?
Моска рассказал им, что случилось. Он заметил, что Лео смотрит на него с удивленной ироничной улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43