— О боже, я забыл! — сказал Моска с глупой улыбкой.
Эдди обхватил его за плечо:
— Поздравляю! Сегодня мы это дело отметим.
Они поужинали, а потом пошли в бар.
— Ну, кто заказывает выпивку — мы или Уолтер? — спросил Лео, словно от этого многое зависело. Эдди обвел всех отеческим взглядом:
— Сегодня за все плачу я. Насколько я знаю Уолтера, от него даже сигары не дождешься.
Взгляните на это печальное лицо!
— Господи! — сказал Моска. — Да как же я могу чувствовать себя счастливым отцом, если мы еще не женаты. Ребенка там даже называют по фамилии Геллы. Ну и дураком же я себя ощущал. Я уж даже решил сразу подать заявление.
— Ну вот, — сказал Эдди. — У тебя еще впереди три месяца. А потом, спустя месяц после свадьбы, можете отправляться в Штаты. Ты что же, хочешь бросить эту халяву?
Моска поразмыслил над его вопросом.
— Думаю, я смогу все бумаги оформить, но с браком повременить. Я просто хочу, чтобы все было на мази. Так, на всякий случай.
— Это ты можешь, — согласился Эдди. — Но ведь рано или поздно тебе придется возвращаться.
Теперь, когда Миддлтоны отвалили, где ты будешь доставать нормальную еду для жены и ребенка? — он пристально поглядел на Моску. — Ты уверен, что тебе надо возиться с бумагами? Ты что, уже готов к отправке домой?
Моска обратился к Лео:
— А как ты? Уже решил куда — в Палестину или в США?
— Мне и здесь неплохо, — сказал Лео. И подумал о профессоре. — Но скоро придется принимать решение.
— Тебе надо ехать со мной, — сказал Моска. — Ты можешь первое время пожить вместе с нами.
То есть если я найду жилье.
Эдди спросил с любопытством:
— А что ты будешь делать в Штатах?
— Не знаю, — сказал Моска. — Думаю, может; пойду в колледж. Я же необразованный: пошел в армию прямиком из школы. — Он усмехнулся. — Вы не поверите, но я отлично учился. Но все же решил пойти в армию. Эдди, ты же знаешь почему, ты же сам мне вкручивал мозги, когда мы с тобой тянули солдатскую лямку. А теперь я хочу понять, что вообще происходит. — Он помолчал, пытаясь найти правильные слова. — Иногда мне хочется взять пулемет и крушить все вокруг, но я сам не знаю, кого надо крушить. Иногда кажется, что меня несет прямиком в западню. Как теперь.
Только я хочу что-то предпринять — бац! — нельзя.
Не позволяют. А ведь это мое личное дело. Я вот, к примеру, не могу жениться на немке. Ну ладно, я-то понимаю, почему армейские против этого. Мне наплевать на фрицев, но вот тут ничего не могу поделать. Ну, ладно,… с ним! — И он выпил.
— Знаете, — продолжал он, — в детстве мне казалось, что люди такие замечательные. У меня ведь были какие-то представления о мире, а теперь я уже и вспомнить не могу, что там было. В уличных драках я все воображал себя этаким героем — как в кино: всегда дрался честно, никогда не бил лежачего. Чудак, да? Но это все оказалось не взаправду. Теперь кажется, что та моя жизнь до армии была нереальной. Вот так же казалось раньше — что война никогда не кончится. Ведь мы знали, что потом придется воевать с Японией, а потом найдется еще кто-нибудь, с кем придется воевать. Может, русские. Потом, может, и марсиане. В общем, всегда будет кто-то, так что домой вернуться не удастся. И вот сейчас впервые за все время я поверил, что все и в самом деле закончилось, что мне надо возвращаться домой, в ту вымышленную жизнь или что там было. И надо опять начинать учиться…
Лео и Эдди смотрели на него с изумлением.
В первый раз Моска говорил с ними столь искренне о своих переживаниях, и их удивила инфантильность его души, таившейся под маской худощавого, смуглого, почти жестокого лица. Лео сказал:
— Не бери в голову, Уолтер. Вот начнется у тебя нормальная жизнь — жена, ребенок, — и все будет о'кей.
— Да хрен ли ты знаешь? — с пьяной злобой спросил вдруг Эдди. — Просидел восемь лет в концлагере без бабы. Хрен ли ты знаешь?
Лео ответил тихо и презрительно:
— Я знаю одно. Ты сам отсюда никогда не выберешься.
Эдди обалдело посмотрел на него.
— Ты прав, — сказал он. — Черт тебя побери, но ты прав. Я же написал жене, чтобы она приезжала с ребенком, и все — иначе мне вечно придется торчать на этом проклятом континенте. Она моя единственная надежда. Но она спит со своим шефом и думает, что я об этом не знаю. Но я-то ее вычислил!
Лео сказал Моске:
— Может быть, я поеду с тобой. Впрочем, кто знает, что к тому времени случится. Не могу же я тут оставаться вечно. Может быть, наши делишки на черном рынке дадут нам какую-никакую прибыль, и мы сможем вместе начать свой бизнес, а ты еще и в колледже будешь учиться — как тебе такая перспектива?
— Это правильно, — вмешался Эдди. — Откройте с Лео бизнес, и ты не прогадаешь, Уолтер. — Он улыбнулся и увидел, что они его не поняли, а может, и не услышали, потому что под действием спиртного его язык еле ворочался. Ему стало стыдно. — Да вы, ребята, фантазируете, — добавил он и догадался, что разозлился потому, что они вот планируют что-то вместе и собираются его тут бросить, без всякого, правда, злого умысла, а просто полагая, что ему тут суждено остаться. И вдруг ему стало их обоих жалко. Лео — из-за его наивных представлений об окружающем мире, Моску — из-за того, что тот, испытывая неодолимую ярость, что бушует под маской его внешне бесстрастного и надменного смуглого лица, ведет, как ему кажется, нескончаемую битву со всем и вся, битву с единственной целью сохранить хоть какую-то связь с миром, хоть какую-то опору в жизни, цепляясь за тонкую, непрочную ниточку… И еще Эдди охватила глубокая пьяная жалость к самому себе. И, к удивлению Лео и Моски, он уронил голову на стол и зарыдал. Через мгновение он уснул.
Глава 17
Тучный Вольф с трудом спустился в подвальную квартиру и утомленно вздохнул, радуясь, что наконец-то укрылся от палящего летнего солнца.
Он сегодня изрядно устал: после месячного отпуска у него накопилось много работы. Они с женой ездили в Баварию к ее сестре — это был их последний визит перед отъездом в Штаты. Он пошел прямо на кухню, где Урсула готовила ужин.
— У них родился мальчик, — сообщил он.
Урсула, обернувшись к нему, радостно воскликнула:
— Да это же здорово! Гелла как раз и хотела мальчика. Она уже выписалась из госпиталя?
Я хочу навестить ее.
— Она родила сразу же после нашего отъезда, — продолжал Вольф. — У нее были преждевременные. Она уже три недели как дома. — И подумал: они же едва знакомы, а Урсула так за нее рада. У него всегда теплело на душе при известии о рождении у кого-то из знакомых ребенка. Он сам очень хотел детей — вот только все устроится и… Дети — единственная надежная штука на свете. Он уж научит их, как постоять за себя. Его дети будут самые смекалистые в округе, они будут знать, что почем в этой жизни.
— Ничего не слышно о наших брачных документах? — спросила Урсула.
— Они еще не вернулись из Франкфурта, — ответил Вольф.
Это было ложью. Все бумаги уже лежали в столе его рабочего кабинета на военно-воздушной базе. Но, если бы Урсула об этом узнала, она стала бы настаивать на немедленном оформлении брака, и им бы пришлось уехать из Германии спустя месяц после бракосочетания. Но он хотел здесь задержаться еще на несколько месяцев, чтобы довести до конца свои дела.
За спиной раздался голос отца Урсулы:
— А, Вольфганг, наконец-то вернулся!
Вольф обернулся.
— Тебе звонили. Надо срочно связаться с человеком по имени Хонни.
Старик вернулся из амбара, любовно прижимая к груди здоровенный кусок окорока. Он положил его на кухонный стол и стал отрезать тонкие ломтики, чтобы пожарить на них картошку.
Что хорошо, то хорошо, подумал Вольф с кривой усмешкой, старик — неплохой помощник в доме. И спросил:
— Этот человек просил что-нибудь передать?
— Нет, — ответил отец Урсулы. — Но он сказал, что дело неотложное и важное.
Вольф пошел к себе в спальню и набрал номер.
На другом конце провода сказали: «Алло» — и он узнал голос Хонни.
— Это Вольфганг.
Хонни заговорил возбужденно, на высоких тонах и как-то по-женски:
— Очень хорошо, Вольфганг, что ты сразу позвонил. Помнишь, зимой ты говорил о нужном тебе контакте. Он появился.
— Ты уверен, это то, что надо? — спросил Вольф.
Хонни успокоился и заговорил тише:
— У меня достаточно оснований, чтобы так считать. — Он сделал ударение на слове «оснований».
— Ну что же, — сказал Вольф, — очень хорошо. Я буду у тебя через час. Ты можешь устроить мне с ним встречу?
— Через два часа, — ответил Хонни.
— Отлично, — сказал Вольф и положил трубку.
Он крикнул Урсуле, что ужинать не будет, и поспешил на улицу. Захлопывая входную дверь, он услышал ее недовольное восклицание. Он успел на отъезжавший трамвай, на бегу вскочив на подножку.
Вольфа охватило нервное возбуждение. Он уже утратил всякую надежду на то, что это дело выгорит, и за все эти месяцы вспоминал про него лишь тогда, когда Моска в очередной раз подтрунивал над ним. Но теперь, кажется, все складывалось как нельзя удачно. Брачные бумаги оформлены, можно покупать билеты на самолет — к черту бесплатные проездные документы для госслужащих!
И это будет лучшим решением проблемы со стариком. Урсула уже затрахала его просьбами взять в Штаты и отца, а он про себя покатывался со смеху. Ему приходилось постоянно врать ей, он обещал, что приложит максимум усилий. Он даже был доволен тем, что старик жил в постоянном напряжении. Старика, правда, здорово отмутузили, когда он попытался облапошить каких-то «жучков» на черном рынке. Ему пришлось провести неделю в больнице. С момента возвращения старик безвылазно сидел дома и, как огромная мышь, жадно поедал гигантский двадцатифунтовый окорок, прикончив его за неделю. Он мог слопать три или четыре утки за один присест или целого гуся за воскресенье. За последние два месяца он поправился, наверное, фунтов на сорок. Морщинки у него на лице расправились, щеки налились жиром, и ему пришлось даже расставить старые, пошитые еще до войны костюмы, чтобы в них поместилось его округлившееся брюшко.
Он, вероятно, единственный толстенький фриц во всем Бремене, думал Вольф, единственный, кто мог бы позировать для пропагандистских плакатов с изображением довольных, веселых немцев, олицетворявших благополучную жизнь в зоне американской оккупации. Да он, может быть, самый упитанный фриц во всей Германии! Чертов оглоед! Двадцатифунтовый окорок умял за три дня! Господи всемогущий, ну и аппетит!
Вольф спрыгнул с трамвая на углу Курфюрстеналлее, быстро миновал Метцерштрассе и зашагал в направлении белого каменного дома, где жил Моска. Хотя солнце уже клонилось к закату, в воздухе все еще была разлита дневная жара, и Вольф старался идти в тени окаймлявших проспект деревьев. Он надеялся, что застанет Моску дома, а если нет, то у него еще оставалось время, чтобы поискать его в «Ратскелларе» или в клубе. По телефону об этом говорить не стоило.
Вольф открыл калитку садика перед домом, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Ему открыл Моска. На нем были только легкие полотняные штаны и тенниска, в руке он держал жестянку пива.
— Заходи, Вольф, — сказал Моска.
Они пошли по коридору в гостиную. Фрау Заундерс сидела на диване и читала журнал. Гелла качала кремовую коляску, которая заменяла колыбель. Ребенок плакал.
Вольф поздоровался с хозяйкой и, хотя надо было поторапливаться, заглянул за полог коляски и сказал несколько приятных Гелле слов о ребенке. Потом обратился к Моске:
— Можно с тобой перекинуться парой слов, Уолтер?
— Конечно, — ответил Моска. Не выпуская из рук банку пива, он проводил Вольфа в спальню.
— Слушай, Уолтер, — начал Вольф взволнованно, — наконец что-то наклевывается. Я нашел концы этого дела с украденными купонами. Сегодня я встречаюсь с человеком, чтобы обсудить детали. Я хочу, чтобы ты пошел со мной, — вдруг все сразу завертится. Ладно?
Моска глотнул из банки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43