- Я о другом думаю, - сказал он, присаживаясь на низкий подоконник. -
Кобко увидел Анатолия на перекрестке Харьковской и Песковой. Анатолий
метался в поисках транспорта, на котором можно было броситься вдогонку за
"Ладой". Вряд ли он заметил ее проезжающей мимо - слишком сильны были
эмоции. Очевидно, перед этим он разговаривал, а, быть может, даже
объяснялся с водителем "Лады". Но разговор был прерван и, надо полагать,
не по инициативе Анатолия, с чем он не хотел примириться. Согласны с
такими предположениями?
- Согласны, - за себя и Мандзюка сказал Ляшенко.
- Тогда подумаем вот о чем: случайной или неслучайной была эта
встреча?
- Мне кажется, что водитель "Лады" не искал ее.
- А Зимовец искал и готовился к ней, - уверенно сказал Мандзюк.
- Считаешь такой подготовкой принятие горячительного напитка? -
усмехнулся Ляшенко.
- Это было уже следствием, не причиной, - возразил Мандзюк. - А
причиной конфликта, как я теперь понимаю, была книга, которую буфетчица
Чижевская нашла на автостоянке после драки. Между прочим, Кобко
подтвердил, что у Зимовца была при себе какая-то книга, которую он сунул
за пояс, когда садился на мотоцикл.
- Книга была у Зимовца? - удивился Ляшенко.
- Была, когда он садился на мотоцикл, а когда его задержали, книги
при нем уже не было. Элементарная логика подсказывает, что книгу он
потерял. Я не стал дожидаться, пока Чижевская выйдет на работу, послал за
ней лейтенанта Кленова. Он привез ее и книгу. Очень любопытная книга.
Мандзюк наконец раскрыл свой "дипломат" и выложил на стол книгу в
нарядном кожаном переплете с тиснением и исполненной на старинный манер
медной застежкой. Книга была старая, а переплет новый, недавно
сработанный.
- Не Зимовца ли работа? - разглядывая переплет, сказал Ляшенко. - Я
видел такой же у Юрко на книге, которую Зимовец подарил ей. Он еще сказал
тогда, что такие переплеты для продажи не делает.
- Разрешите? - протянул руку Билякевич.
Он раскрыл книгу на титульном листе:
- Авиценна. "Медицинский канон". Перевод с латинского по миланскому
изданию 1463 года. Санкт-Петербург. Год тысяча восемьсот... Две последние
цифры не читаются. Очевидно, первое издание на русском языке. Редкая
книга!
- Из-за такой библиофилы и подраться могут, - подхватил Мандзюк.
- Библиофилы - люди интеллигентные и свои споры решают другими
путями, - возразил Билякевич, пытаясь разнять прилипшие друг к другу
страницы.
- Нет правил без исключений, - не отступал Мандзюк.
- Верно. Но к данному случаю это не относится. Вот взгляните.
Он разнял неподатливые странички, показал одну из них Ляшенко и
Мандзюку. Это была разделительная страница между титульным листом и
началом текста "Канона". В первом верхнем углу стоял оттиск мастичного
штампа - бесхитростная виньетка, внутри которой можно было прочитать: "Из
книг М.П.Яворского".
Ляшенко едва не присвистнул.
- Вот и разгадка всей истории!
- Всей ли? - усомнился Билякевич. - Боюсь, что это только начало
разгадки - первое действие, которое помог решить случай. А все последующие
придется формулировать и решать нам самим. Пока ясно одно: для Анатолия
Зимовца эта книга не могла быть предметом торга, он слишком уважал
профессора Яворского и книгу в собственноручно исполненном дарственном
переплете не обратил бы в предмет купли-продажи.
- У Яворского была богатейшая библиотека! - взволнованно сказал
Ляшенко. - Зимовец знал его библиотеку, знал, как много значили для Матвея
Петровича книги!
- Боков знал об этом не хуже, - возразил Мандзюк. - И к тому же
понимал толк в редких книгах, а вернее, в их истинной стоимости. Он был
вхож в дом Яворских, мог прийти туда запросто.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Только то, что, в отличие от Зимовца, Боков не обременял себя
такими высокими чувствами, как уважение к кому-то или чему-то. По данным
ОБХСС он спекулирует книгами, не гнушается мошенничеством, был причастен к
махинациям с фиктивным списанием в макулатуру ценных книг, так называемых
раритетов, по библиотеке Дома ученых. К сожалению, его причастность к этой
довольно крупной афере не удалось доказать - он очень хитер, изворотлив.
- А при чем Зимовец? - не понял Ляшенко.
- Очевидно, к книгам профессора Яворского Боков относился также как к
раритетам библиотеки Дома ученых, а Зимовец поймал его на горячем.
- Не совсем логично. Ты считаешь, что книга похищена Боковым из
библиотеки Яворского. Но ведь она была у Зимовца.
- Зимовец прихватил ее с собой, как доказательство нечестности
Бокова.
- Ох, сомневаюсь, что Бокова можно смутить таким доказательством!
- А Зимовец не сомневался - у него не было твоего опыта, - хмыкнул
Мандзюк.
- Это несерьезный спор: сомневаюсь - не сомневаюсь, - вмешался
Билякевич. - Прежде чем строить предположения, надо выяснить, оставил ли
профессор Яворский завещание, а также установить все ценные книги его
библиотеки, проследить их судьбу. Поэтому давайте вернемся к вопросу,
который надо решить безотлагательно. Алексей Алексеевич, как я понимаю, вы
считаете, что вечером 28-го в ресторане с Ларисой был Боков.
- Убежден!
- А вы, Валентин Георгиевич?
- У меня такой убежденности нет.
- Что вас смущает?
- Вечером 28-го Лариса и ее спутник, зайдя в ресторан, заказали кофе,
а Боков кофе не пьет. Это одно. Теперь другое. Когда началась потасовка и
спутник Ларисы был ранен, она едва не бросилась в драку. Столь бурную
реакцию не объяснишь одним возмущением. Так вступаются только за очень
близкого человека.
- Боков считался ее женихом, - возразил Мандзюк.
- Но считала ли так Лариса? По словам Лисович, девушка знала или, по
меньшей мере догадывалась, что представляет собой Боков.
- Сомневаюсь, что это мешало их близости. Нравственная позиция Ларисы
далеко не безупречна. По имеющимся у меня сведениям, она ведет себя не
лучшим образом...
- Погодите, - остановил их Билякевич. - Мы уходим от предмета
обсуждения. Давайте, наконец, определим: Боков это был или не Боков? Я
послушал вас, теперь выскажу свои соображения. Представьте себе Доната
Бокова. Лисович характеризует его как спекулянта, аморального человека.
Немногим лучшего мнения о нем Сторожук. Сотрудники ОБХСС подозревают его в
мошенничестве, соучастии в замаскированных хищениях... Я понимаю, Алексей
Алексеевич, такой тип как бы сам напрашивается на роль подозреваемого и по
нашему делу. Но стал бы Боков так остро конфликтовать с Зимовцем, зная,
что парень располагает доказательством его бесчестности или даже
преступления, - если книга была похищена? Скорее всего Боков попытался бы
как-то выкрутиться, что-то придумать, соврать, но не драться с Зимовцем. И
во всяком случае, не оставил бы на месте драки такую книгу. А как повел
себя противник Зимовца после того, как был ранен? Не слишком ли много
самообладания для пройдохи-спекулянта? И никакой реакции на появление
милиции. Его увезла Лариса. Это она по каким-то соображениям не хотела
давать показания нашим сотрудникам. Кстати, Алексей Алексеевич, что
сказала буфетчица Чижевская Ларисе, когда подъехал милицейский патруль?
- Сказала, что Ларисе и ее приятелю лучше покинуть место
происшествия, так как в противном случае у Ларисы будут неприятности.
Чижевская считала, что конфликт возник на почве ревности, а это
свидетельствовало не в пользу Ларисы, которой она симпатизировала.
- Ревность - это понятно. Это объясняет все, или почти все, словно в
раздумье сказал Билякевич. - Но мы не сможем согласиться с версией
Чижевской: мешает "Канон" Авиценны. Так, Алексей Алексеевич?
Мандзюк промолчал.
Билякевич вернулся на свое место, снова забарабанил по столу.
- Вот теперь кому-то из вас надо встретиться с Ларисой, поговорить.
Разумеется, беседа будет не из легких. Очевидно, Лариса убеждена, если не
в своей правоте, то в защищенности, во всяком случае. - Билякевич
вопросительно посмотрел на Алексея, а затем на Валентина.
- Не получаются у меня доверительные разговоры с женщинами, -
торопливо сказал Мандзюк. - Особенно с незнакомыми: внешность моя
настораживает, а голос даже пугает. Притом, чем мягче стараюсь говорить,
тем больше они настораживаются. Так что лучше поручите мне Бокова: с ним я
найду подходящий тон и тему разговора.
- Валентин Георгиевич, по-моему, и вы уже не горите желанием
встретиться с Ларисой, - обратился Билякевич к Ляшенко.
- Нет, почему же! Если надо... Но мне кажется, что с учетом всех
обстоятельств, с Ларисой должна говорить женщина.
- А если поручить это Юрко? - предложил Мандзюк.
- Лучшей кандидатуры не подберешь! - поддержал его Ляшенко. - Галочка
сумеет.
- Сумеет, если вы поможете, - резюмировал Билякевич, - Юрко придется
коснуться неприятных для девушки тем: смерти отца, отношений с мачехой,
тем же Боковым. Тут надо быть предельно деликатной и, по возможности,
отсечь все, что не имеет прямого отношения к конфликту на автостоянке. Но
чтобы отсечь несущественное для дела, мы должны определить, что отсекать.
Поэтому следует получить как можно более полную информацию о Ларисе и
окружающих ее людях...
В этом смысле беседа с Инной Антоновной Билан - старшим
преподавателем кафедры неврологии и ординатором областной клинической
больницы - имела немаловажное значение. Но надо было учитывать, что Инна
Антоновна не очень охотно согласилась на встречу с сотрудником милиции.
Акопян характеризовал ее как прямодушного, не способного на ложь человека.
Однако Ляшенко усомнился в этом после того, как выяснил, что первого июля
Инна Антоновна не была со своими австрийскими коллегами, а вчера не
принимала никаких экзаменов. Несомненно, у нее были причины не спешить
знакомиться с капитаном милиции Ляшенко.
Валентин рассчитывал, что выяснит эти причины в ходе предстоящей
беседы, примерный план которой заранее обдумал. Однако ошибся в своих
расчетах: Инна Антоновна оказалась весьма проницательным человеком, что в
полной мере он оценил не сразу...

Она встретила Ляшенко сдержанно, но вежливо, не подчеркивая, что
воспринимает его только как официальное лицо, но вместе с тем давая
понять, что готова к серьезной беседе, о содержании которой догадывается.
Пригласила в комнату, где он мог убедиться, что даже дома хозяйка
работает, не покладая рук - в глаза сразу бросились: пишущая машинка с
заложенным в нее листом бумаги, стопка уже отпечатанных листов на большом
столе, там же пирамида медицинских книг, журналов с торчащими во все
стороны закладками. На машинописном столике - пепельница с дымящейся
сигаретой, очки в позолоченной оправе, недопитый кофе в фарфоровой
чашечке. Шкаф был забит книгами. И только с верхней незастекленной полки
неприятно скалился лобастый белый череп. На хозяйке было нарядное платье -
расклешенное, в меру декольтированное, с замысловатой брошью, что не
вязалось с рабочей обстановкой комнаты.
- Это я к вашему приходу принарядилась, - перехватив его взгляд,
сказала Инна Антоновна. - Ценю вашу любезность: вы пришли лично, не
передоверили этот визит своим подчиненным. К тому же, польщена, как
женщина: такая любезность оказана мне самым элегантным офицером городской
милиции... Прошу присаживаться.
В ее тоне проскользнули иронические нотки.
- Вы готовились к моему визиту два дня, пожертвовав даже встречей с
австрийскими коллегами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26